– Я тебе ничего не скажу, идиот, – ухмыльнулась обладательница темно-каштанового каре и рыжих высоких ботинок, поняв, что ее раскусили. И вдруг услышала вполне серьезное:

– Передай, что я готов сотрудничать.

– Чего? – сощурилась девушка, попытавшись вырвать руку из его пальцев, но у нее ничего не получилось.

– Передай тому, кто тебя нанял, что я готов помочь. Пусть свяжется, – Кезон ловко выхватил из кармана девицы телефон и вбил в него один из своих номеров. – Откажется – сообщу Антону. Пусть подумает пару дней.

Он улыбнулся девушке, и та выругалась сквозь зубы – дура, дала себя засечь! Шеф за это по головке не погладит.

Кирилл отпустил девчонку, и та, злобно сверкнув глазами, ушла.

А он направился к отелю.

Образ Кати все так же стоял у Кирилла перед глазами, и на сухих губах все еще сохранялся отпечаток ее губ, будто бы она целовала не Антона, а его.

Он тряхнул головой, прогоняя странное желание – наверняка чужое, однако наваждение не исчезало.

«Глупая, не застревай у меня в голове», – сказал он сам себе мысленно, закусывая губу: то ли чтобы не рассмеяться, то ли от переполняющих чувств.

А ведь не зря он встретил ту, которую любил Антон?

Ничего не бывает зря.

И пусть она будет интересной. А награда за выигрыш – нежной. Как поцелуй этой странной, но притягательной Кати.

И как она успела так понравиться ему всего за три неполных дня?..

Он никогда не любил имя Антон.

* * *

Когда я увидела Антона, в голове у меня словно что-то переключилось, и все потеряло значение, кроме него. Наверное, если бы кто-то раньше сказал мне, что я буду при встрече виснуть на шее у парня, а он меня – кружить, я бы рассмеялась. Ведь еще совсем недавно это казалось мне чем-то смущающе-недопустимым. Этаким вызовом обществу, с которым я не хотела конфронтации. Но в тот момент мне не было никакого дела до этого самого общества, и я целовала Антона так горячо, что, наверное, со стороны это казалось неприличным. А он обнимал меня так, что казалось, будто ноги наши оторвались от земли, и нас уносит в невесомость, где нет ничего, кроме нас. Он и я. Я и он. Единое целое.

Безразлично ли счастье к чужим взглядам?

Как оказалось – да.

Когда мы коснулись друг друга, во мне словно землетрясение произошло, мелкая дрожь пробежалась по рукам и ногам, и расколотое надвое сердце чудесным образом соединилось, засветилось изнутри мягким светом. А когда его губы подарили долгожданный поцелуй и крепкие руки оказались на талии, меня как током пронзило нежностью, породившую и физическое влечение, и безграничную веру, и восторг. И я обнимала и целовала его в ответ, как сумасшедшая.

Мы ничего не произнесли при встрече и лишь упоенно целовались, но, казалось, язык жестов скажет все за нас. И он действительно говорил, а я – понимала и отвечала ему.

Поцелуи встреч – особенные, и в них нет ничего от поцелуев прощальных: той горечи расставания, перебивающей хрупкую ласку и предвещающей серую тоску. В них есть наслаждение, надежда и томительное предвкушение чего-то большего, яркого, грандиозного… Теплого и искреннего.

Это весенние поцелуи, и несмотря на то, что всюду царствовала осень, в душе моей воцарилась смеющаяся весна.

Мы отстранились друг от друга, и он заправил мне за ухо выбившуюся прядь.

– Хотел сделать сюрприз, – чуть хриплым голосом сказал Антон, глядя мне в глаза и улыбаясь. Лицо его казалось чуть осунувшимся, но глаза были счастливыми. – Получилось?

– Получилось. Я скучала по тебе, – пожаловалась я и взяла его лицо в ладони – мне все еще не верилось, что это реальность. Что он приехал. Что он со мной.

– И я скучал.

«А иначе бы не приехал», – говорили его серые глаза.

«Я знаю, Антон», – отвечала я ему взглядом.

Мне захотелось вдруг улыбаться и тискать его, целовать в щеки и скулы, и я незамедлительно привела свой план в действие.

– Катя, Катя, – смеялся Антон, мужественно терпя мою детскую нежность, и прижал наши переплетенные пальцы к своей груди, а я, поддавшись новому, ранее неизведанному порыву, встала на цыпочки и, обхватив обеими руками его за шею, заставила склониться для нового поцелуя. В ту минуту меня словно безумие охватило, которое моментально передалось Антону, и поцелуй стал опасно-горячим, а объятия – почти преступно тесными.

– Стоп, – первым опомнился мой парень, когда его рука сползла чуть ниже талии. – Нам пора в номер.

– Хорошо, – с трудом перевела я дыхание – воздуха не хватало не от поцелуя, а от нахлынувших чувств и желаний.

И мы, взявшись за руки, скрылись в отеле.

Я никуда не полетела, и самолет взмыл в черное беззвездное небо без меня, оставив с тем, по кому я безумно скучала.

Антон сразу предложил – у него есть двое суток, и он может полететь вместе со мной домой, но тогда время нашей встречи сократиться, потому как прямых рейсов из нашего города до Германии на нужные ему дни не было, и возвращаться ему придется через Москву.

Или же я могу остаться с ним в Москве, и мы улетим в одно время: я – домой, он – в Берлин.

Естественно, что я выбрала второй вариант, и в тот момент, впереди казалось, что у нас в запасе не двое суток, а целая вечность.

Антон твердо решил держать свое слово – он отлично помнил об обещании доказать свою искренность поступками. А потому он, вернувшись в студию и в какие-то рекордные сроки записав песню, с которой раньше были большие проблемы, поставил Андрею и всей команде ультиматум: ему нужно отдохнуть. Коварин, видя, что с упрямым Кеем ничего нельзя сделать, дал всей группе несколько дней. Фил, Келла, Рэн и еще пара человек из команды НК отправились на море, Арин в компании со звукорежиссером – в Амстердам, а Антон полетел ко мне, помня, что я еще в Москве. Зная, в каком отеле остановились мы с Нинкой, он там же снял номер – на несколько этажей ниже, но при этом мало уступающий в роскоши, и я с собранным чемоданом просто переехала к нему.

Нина решила отправиться домой – от того, чтобы мы ее проводили, подруга отказалась, заявив, что у нее есть Помойка, то есть Матвей, с которым она точно не потеряется.

Перед тем, как сесть к нему в машину, она вместе со мной, аки заботливая мамочка, отправилась в номер Тропинина, который ей, конечно же, не понравился. Она ходила и критиковала все, что видела, но Антон, спасибо ему за это, сдерживался и молчал, держа меня за руку и не на миг не отпуская. Кажется, ему не терпелось остаться со мной наедине, и он, как зять со стажем, выжидал, когда теща уедет прочь.

Если Нинка будет чьей-то тещей лет через тридцать, этому, скорее всего, неродившемуся еще человеку, крупно не повезет.

Можно подумать, повезет той, которая может стать Нинкиной гипотетической невесткой.

Хотя о чем это я. Журавль вообще не собирается иметь детей.

– Мракобесие и дурновкусие, – в конце концов торжественно объявила подруга свой вердикт. Я с ней, честно говоря, не была согласна. Тут было своеобразно, немного непривычно, но по-своему уютно.

Прямо как в отношениях с Кейтоном.

Его номер состоял из трех комнат: гостиная и две спальни, у каждой из которых была своя ванная комната. Только убранство оказалось совсем иным, нежели у нас, – никакой комфортной классики, привычных бежевых и ореховых оттенков, а нечто, напоминающее любимый им хай-тек: несколько необычный интерьер, лаконичные цвета, прямые линии, острые углы, отделка из современного материала и много света – в общем, замысловатая простота.

Спальни оказались идентичными и радовали глаз холодного светло-лавандового оттенка стенами, блестящими белыми навесными потолками со светодиодными панелями и встроенными шкафами таких размеров, что, казалось, за раздвижными дверями скрывается еще одна комната. Фотообои нестандартной формы, на которых был изображен ночной мегаполис, картины с яркими абстракциями, светильники и люстры причудливых форм добавляли изюминку.

В гостиной, поделенной визуально на несколько зон, было немного иначе: там главенствовали белые и серые цвета, а контраста добавляли черный и лиловый. Угловой низкий диван стоял напротив стены с огромным экраном и стереосистемой, а между ними пристроился прозрачный столик; прозрачные же стулья стояли около замысловатой стойки бара, за которым около окна располагалась обеденная зона: вновь стол из прозрачного пластика и стулья ему под стать.

Видно было, что дизайнер поработал над помещением, и я какое-то время просто ее рассматривала, особенно засмотревшись на ванную, чьи пол и стены были отделаны натуральным камнем: там, кроме навороченной душевой кабины, были презабавные раковины, а в углу стояло нечто, похожее на лестницу, на «ступенях» там аккуратными стопочками лежали полотенца.

Два дня с Антоном в этом номере – достойная награда за каждую мою томительную минуту ожидания.

В голову вдруг неожиданно закралась мысль, что это будет этакая репетиция нашей жизни вдвоем.

Радуйся, что тут нет плиты, а то бы наваривала кое-кому борщи. Жизнь вдвоем ей подавай… Втроем не хочешь?

Я держала Антона за руку, лежащую на моем колене, и не сводила глаз с любимого лица: уставшего, но такого же красивого. Или же гладила по волосам – их цвет стал еще более естественный, сохраняя при этом благородный пепельный оттенок. Или целовала украдкой, не понимая, что улыбаюсь.

Нинка на все это смотрела со смесью презрительного высокомерия и жалости.

– Посмотришь на тебя, Катька, – сказала она мне, – и хочется создать первую в мире клинику по избавлению от любовной зависимости. А то прям жалко вас, бедолаг, – авторитетно заявила подруга, недобро поглядывая на молчащего Тропинина. У них воцарился напряженный, но все же нейтралитет, что устраивало нас троих. Иногда они, правда, срывались.

– Зато я счастливая, – тепло улыбнулась я подруге и положила голову на плечо Антона, рядом с которым сидела.