До Коломенского добрались мы не быстро, зато разговорились в автомобиле. Кирилл, сидящий напротив нас с бутылкой воды в руке, поведал несколько весьма забавных историй, происходивших с «Лордами» в турах. При этом все события Кирилл подавал умело, с нужной интонацией и веселым недоумением – как все это с нами случилось и почему мы еще не сошли с ума? Я смеялась, да и Нинка тоже хихикала – ей интересно было слушать о закулисной жизни любимой рок-команды.

Кирилл рассказывал о том, как им не давали прохода поклонницы, что только не придумывающие, чтобы побыть рядом с кумиром. Они пробирались в номера, устраивали засады около домов, бросались на сцену.

Рассказывал о том, как они дрались на первых парах с теми, кто оскорблял их музыку на концертах в захудалых клубах.

О том, как они устраивали погромы в гостиницах, и в несколько из них въезд им теперь стал запрещен.

О том, как Октавий пал моральной жертвой влюбленного фаната мужского пола нетрадиционной ориентации, и тот долгое время доставал его, писал письма, полные надежд и планов и преследовал до тех пор, пока не встретил свою истинную любовь. Октавий так обрадовался, что на свадьбу отправил им подарок, но некогда влюбленный поклонник вернул его обратно, сообщив, что «от бывших ему ничего не надо».

О том, как однажды на заре славы парни из группы, с которой «Лорды» враждовали почти с самого начала своего существования, перед каким-то местным фестом пробрались к ним в гримерку, порезали на гитарах струны, написали матерное слово на бочке барабана, а Марс в отместку поджег их автобус, за что его посадили.

О том, как у Гектора в прошлом турне в поддержку альбома несколько месяцев таинственным образом пропадали вещи: от футболок до плеера, а потом выяснилось, что новичок в команде техников умело воровал вещи солиста и перепродавал на фанатском сайте за бешеные деньги.

При этом Кирилл подавал все очень забавно, избегая пошлости и грязи, хотя Red Lords были далеко не невинной группой и слухи о них ходили разные.

– Я не понимаю, – говорил Кирилл весело, – зачем? Для чего люди это делают? Нет, ну серьезно? Иногда я боюсь людей. Особенно женщин. Никогда не забуду, как нас позвали выступать в один из клубов в Нью-Йорке. Тогда мы только-только набирали высоту после выпуска первого альбома, о стадионах даже не мечтали. Народу в клуб натолкалось уйма. И куча человек стояли прямо около сцены. Гектор был умнее и отошел подальше, к комбику. А я, как идиот, прыгал у самого края. Пою я «Второй сон», – назвал он, видимо, одну из композиций группы, – и тут чувствую, что кто-то схватил меня за ногу. Опускаю глаза – и вижу, что на моей щиколотке руки. Одна девчонка достала до меня и зачем-то стала лезть в носок!

Мы с Нинкой переглянулись и рассмеялись. А Кирилл продолжал:

– Я не знаю, откуда в ней было столько силы. Она вцепилась в мою ногу и не собиралась отпускать. И потом стала развязывать мне шнурки. Я пытался отцепиться, пихал ее. – Кирилл показал нам это забавное движение, словно пытался стряхнуть что-то с ноги. – Одновременно пел, а она умудрилась развязать шнурки и стала стягивать кроссовок. Как я не упал вместе с гитарой – уму непостижимо. Больше я рядом с краем сцены в клубах не ходил.

– Забавно, – в очередной раз хмыкнула Ниночка, которая сейчас вела себя довольно мило, хоть и не стремилась выглядеть ангелом. Кирилл с интересом глянул на нее и покачал головой.

– Мы тоже так думали, пока на Гекату не напал тот псих с ножом, – отвечал ей Кирилл мягко, но тоном совершенно изменившимся: серьезным.

– У Гектора был шанс стать легендой, – не растерялась Нинка. – А если ты скажешь, что он уже – легенда, это будет банально.

– Не хочу быть банальным в глазах красивой девушки, – подмигнул ей Кирилл и погладил себя по темным волосам. – Легенда – это я.

Губы Ниночки дрогнули в противной улыбке.

– Клоун, – сказала она.

– Шут, – поднял кверху палец Кирилл.

В музее-заповеднике, который некогда был летней загородной усадьбой московских правителей, мы провели несколько удивительных часов. Я с любопытством смотрела по сторонам, фотографировала архитектуру и вообще наслаждалась моментом. Сочетание простора и увядающей осени казалось пленительным. Свое очарование было и у архитектурного ансамбля, сохранившего едва уловимый дух старины: церкви, палаты, остроги, памятники деревянного зодчества – чего только стоит реконструированный деревянный царский дворец! Особенно часто сердце мое забилось около устремленной ввысь, словно белая птица, церкви Вознесения.

Потеряв счет времени, я смотрела на нее, и осенняя легкая, как дуновение ветра, светлая тоска упала на мои плечи, как невесомый кардиган.

Звон колоколов вдалеке согревал душу. И глянцево-синее небо казалось вечным. А воздух был прозрачным и хрупким, как стекло.

Мы прошли сквозь Садовые ворота с многовековыми дубами, которые были свидетелями того, как творилась история, полюбовались панорамными видами на Москву-реку с высокого берега и даже прокатились на теплоходе. Плывя, я смотрела на спокойную гладь, в которой тонуло бесконечное небо, и думала об Антоне. И мысли о нем согревали сердце, хотя руки мои были холодны.

– О чем думаешь? – голос Кирилла вывел меня из задумчивости.

– О том, какой сегодня чудесный день, – честно ответила я. – Человек, которого я люблю, далеко, но здесь мне кажется, что он близко.

– Ты так его любишь? – спросил музыкант.

– Так люблю, – согласилась я, не отрывая взгляд от речной глади. – А почему ты спрашиваешь?

– Мне интересна психология любви, – признался Кирилл, и я перевела на него удивленный взгляд. – Не пойми неправильно. Я могу показаться тебе странным, но… Мне интересно, что чувствуют влюбленные.

Я подняла бровь.

– Ты никогда не влюблялся? – удивилась я.

– Увлечения были. Страсть, желание, привязанность, дружеские чувства, – перечислил Кирилл, сев рядом. – А так, чтобы сама любовь, счастливая и славная… – Он замолчал, отрицательно покачав головой, давая этим бесхитростным жестом понять, что не было.

– Любовь бывает не только счастливой, – возразила я.

– Тогда это не любовь, – твердо сказал Кирилл.

– А что же?

– Один из видов страдания. Если становится совсем скучно и нет проблем, придумываешь себе любовь в несчастливых декорациях. И любишь.

– Глупости, – спокойно сказала я.

Он пожал плечами, и взгляд его внимательных цепких темных глаз переместился с меня на берег, мимо которого мы проплывали.

– Зачем тебе вообще любовь? – спросила спустя почти минуту я.

– Должен попробовать все, – сообщил задумчиво Кезон. – Я в жизни такое пробовал, Катя, что тебе даже говорить об этом не буду. Но то, что доступно другим, я попробовать не могу – любовь. Смешно.

– Может быть, она тебе и не нужна? – предположила я, умиротворенная погодой и красивыми видами, что открывались нам с середины Москвы-реки. Берега, мимо которых мы проплывали, утопали в багряно-желтой опадающей зелени.

– Нужна, – живо возразил Кирилл. Такой тон обычно бывает у мальчиков, которым взбрело в голову, что им жизненно необходимо купить точно такую же машинку, как и у друга в песочнице.

– Нужна – тогда ищи, – легкомысленно посоветовала я, не зная, что эти слова в некоторой степени предрешат и мою судьбу.

– О чем базар ведем? – подошла к нам Журавль, раздобывшая в баре на нижней палубе воду. Она с видом великой мученицы протянула каждому из нас по бутылочке.

– О любви, – ответила я.

– О чем? – фыркнула Нинка. – Как можно говорить о том, чего не существует?

На этом наш разговор о чувствах закончился, не успев толком начаться. И Кирилл вновь смешил нас, рассказывая занятную историю о том, как Визарда не пускали на собственный концерт в Лос-Анджелесе. В какой-то момент, правда, один из парней на палубе как-то слишком внимательно присмотрелся к его лицу, и Кирилл вынужден был поглубже натянуть капюшон на голову, а шарфом, которым он обмотался, закрыть половину лица.

Через час мы вернулись обратно, и Кезон и Нинка с нескрываемым удовольствием ступили на землю. Первого немного укачало в конце пути, а вторая просто хотела быстрее убраться отсюда и агитировала нас за какой-нибудь классный бар.

Если для меня времяпровождение в Коломенском было сродни небольшому чуду, то вот подруга откровенно скучала, плелась следом, то и дело бурча так, что слышала только я, что тут скучно. И вообще, «время, как и деньги, нужно тратить с умом». Единственное, что ее удерживало тут – наличие «Лорда», который сейчас казался совершенно обычным парнем. Она откровенно ему не хамила, не глумилась – только исподтишка, но и ангелом казаться не хотела. Милые улыбки, щебетание и вежливость как в воду канули. Рядом с Кезоном Нинка вела себя почти так же, как и обычно, что показалось мне крайне странным.

Прогулка по Коломенскому ничем необычным не ознаменовалась. Кирилл не делал двусмысленных намеков, не приставал и вообще показал себя с самой хорошей стороны. Мы шли, болтая обо всем на свете, как будто бы и не был он рок-стар с мировой славой. Несмотря на то, что Кирилл не ложился, выглядел он бодрым и даже отдохнувшим. Только глаза были слегка красноватыми, зато голос – веселым, и жесты – уверенными. Он не только говорил сам, но и с охотой слушал нас, и вообще оказался приятным собеседником, с которым было легко общаться, несмотря на то, что Кирилл был звездой.

– Спасибо, что согласились скрасить мне одиночество, – подмигнул нам Кирилл, когда мы возвращались обратно, сидя в его черном микроавтобусе.

– Спасибо тебе, что привез в столь чудесное место, – язвительно сказала подруга.

– Не за что, – отвечал музыкант.

– Я тоже так думаю, – заявила Журавль, заставив Кирилла рассмеяться.

Вежливость – Нинкино все.

– Тяжело жить двойной жизнью? – поинтересовалась почему-то она.

– Я не живу двойной жизнью, – чуть нахмурились темные брови Кирилла. – Я – это я. Мой образ – это мой образ и не более. Я становлюсь Кезоном тогда, когда выхожу на сцену. Во мне реально просыпается кто-то другой, яростный малый. Но как только я смываю грим, я вновь становлюсь самим собой. Только тс-с-с, девчонки, – прижал он указательный палец к губам. – Об этом никто не должен знать.