– Пока она надевает облачение? Нет, Ноэль, я оставил ее в монастыре. Завтра я заберу корабль и уеду навсегда. Море огромно для моряков без курса!

– Как пожелаешь. Это называется выиграть, чтобы проиграть. Хочешь я скажу тебе кое-что? Тогда не стоило сталкиваться с Ренато. В конце концов, ты удовлетворишь его. Знаешь, что хуже приговора, который запер бы тебя за решетку? Изгнание. Это было бы наихудшим наказанием, которое потребовал бы для тебя Ренато, и меня не удивит, если сейчас донья София Д`Отремон строит козни с губернатором о подписании указа, по которому тебя выдворят с острова, даже после того, как оправдали.

– Думаете, они способны?

– Ну, им будет нетрудно это сделать. Как только узнают, что ты добровольно покинул жену…

– Я не оставлял ее! Я предоставил ей свободу делать, что она хочет. Этого она желает. По причине благородства, верности, долга она была со мной. Вот я и уступил.

– Ты сказал публично, что сначала надо убить тебя, чтобы разъединить с ней.

– Меня обмануло ее поведение на суде… – на время он остановился, и с внезапным гневом продолжил высокомерно: – Но слушая вас, что Д`Отремон плетут козни, чтобы изгнать меня… Прежде чем уехать, я отыщу Ренато и скажу ему в лицо…

– Что оставил Монику.

– Вы хотите свести меня с ума? – рассердился Хуан.

– Хочу, чтобы ты взял штурвал, как взял его у береговой охраны, чтобы избежать кораблекрушения. Тебя не волновало, что за сотни миль ты был за пределами курса, не волновало, что двигатели не работали, что дул ураган, подталкивавший тебя в пропасть. Ты взял командование, управился с парусами, нашел курс, прошел полосу невезения. Да и не было на корабле женщины, которую ты любишь.

– Это правда, все это правда. Я хотел приехать, взглянуть на нее, узнать, правдой или ложью был тот свет в ее глазах.

– А теперь не хочешь знать? Хуан, снова спрашиваю, хотел бы ты зваться Ноэль?

– Я с честью отказался, но не думайте, что не сумел бы отблагодарить вас.

– Тогда меня это огорчило. Сегодня я думаю, что у тебя была причина отказаться. Мало стоит мое имя для мужчины такой отваги. Хуан, есть два типа мужчин: те, которым имена дают, и те, которые их наследуют. Почему бы не сделать его своим? Все уже почти сделано. Зваться Дьяволом – это то же самое, что называть Долину, Море, или Гору, и если мы будем искать, откуда произошли эти названия, то придем туда, к клочку земли, который дал тебе имя Мыс Дьявола.

– Возможно, вы правы.

Хуан встал, отставив в сторону бутылку и стакан, снова подошел к двери, чтобы посмотреть на мрачные стены монастыря. Затем пошел вниз по улице, куда последовал за ним Педро Ноэль с надеждой в глазах.


17.


– Ренато, Ренато, открой! Ты слышишь? Ренато!

Айме нажала на задвижку, и дверь, которую она считала запертой, поддалась. Окинула быстрым взглядом огромную библиотеку и обнаружила в дальнем углу элегантную фигуру Ренато. Он стоял спиной к ней, прислонившись к оконной раме с видом на внутренний двор, и смотрел невидящим взором сквозь оконный переплет. Казалось, он погрузился в горькие мысли, мрачные и отсутствующие. Почувствовал приближение женщины, его брови недовольно приподнялись.

– Я могу поговорить с тобой? Полагаю, ничем не побеспокою тебя.

– Я хочу побыть один, Айме. Ты не понимаешь?

– А я наоборот всегда одна и сыта этим по горло; думаю, ты мог бы понять. Я знаю, что ты взбешен и не хочешь видеть, слышать меня, в глубине души ты возлагаешь на меня всю вину за прошлое.

– О, ты добиваешься, чтобы я покончил с собой?

– Ты разбиваешь мне сердце равнодушием, мучаешь неприязнью и холодностью. Я не хочу постоянно завоевывать твою любовь! Полюби меня снова, мой Ренато, полюби!

Айме обвила шею Ренато, пытаясь поцеловать огненным поцелуем. Битва началась, сражение ей нужно было выиграть, чтобы почувствовать себя уверенно, чтобы гордо стоять под крышей дома Д`Отремон. Тот зря обещанный ребенок, которого в самом деле необходимо отдать в руки Ренато. Ребенок, ожидание которого подчинило разум и гордость Софии. Ребенок непременно должен жить в ней, а его до сих пор нет. Ребенок, без которого будет потеряно для нее все. Чтобы достичь цели, нужно победить неприязнь Ренато, сломать стену льда, воздвигнутую вокруг него, завоевать его страсть хотя бы на час, чтобы снова почувствовать его в объятиях. Но Ренато мягко и холодно отверг ее:

– Моя бедная Айме, пожалуйста. Успокойся.

– Ты меня уже не любишь. Ты позабыл, бросил меня, думаешь только об этом несчастном деле.

– В этом несчастном деле вся моя честь и достоинство. И жизнь Моники.

– Почему ты так упорно хочешь взять на себя ответственность? Хватит бороться, ты уже искупил вину, если даже она и была.

– Этого недостаточно, так как я ничего не достиг. Мне необходимо не оставлять в покое сознание, мучиться мыслями, изматывать воображение, пока не появится новый план действия, которому мы должны следовать, средства, которыми можно воспользоваться. Оставь меня, Айме, прошу тебя! Мне нужно подумать, прости, но ты мешаешь мне.

– О! Теперь ты так со мной обращаешься… – притворилась обиженной Айме.

– Я никак с тобой не обращаюсь. Я просто ясно сказал. Считаю, хоть раз в жизни ты могла бы меня понять. Сейчас речь идет о твоей сестре.

– Речь идет о надоедливой сопернице, которая тебя занимает больше, чем нужно, – воскликнула Айме уже в настоящей ярости. – Делай это, чтобы я возненавидела тебя!

– Замолчи! Если бы кто-нибудь услышал, как ты выражаешься.

– Мне не нужны слушатели, чтобы говорить и думать. Если в самом деле ты не хочешь скандала, не следуй этой дорогой. Твоя мать считает, что ты идешь по неверному пути. Вижу, с тобой ничего не выйдет! Несправедливо со мной обращаются в этом доме. Все, да, все. Ведь ты не один. Я больше не могу, понимаешь? Не могу больше! Я устала от твоей несправедливости, пренебрежения, холодности. Ты должен быть очень осторожным. Не пренебрегай женщиной моих лет!

– Я не бросаю тебя. Прошу дать подумать. Я не буду выносить твои ребячества и ревность! Ты избалованное, невоспитанное создание, которую мать погубила потаканиями во всем. Если бы ты подумала, как зрелая женщина, которой уже не…

– Я буду думать, как женщина, которая дорого взыщет с тебя за невнимание! – со скрытой угрозой произнесла Айме.

– Какое невнимание? Я прошу несколько дней, часов покоя. С чего ты взяла, что это оскорбление и невнимание? Почему бы тебе не прогуляться? Магазины полны украшений, духов, одежды. Займись этим, потому что думаю, этого тебе не хватает в деревне.

– Прекрасно. Ты хотел. Хочешь, чтобы я оставила тебя в покое? Хорошо, тогда я оставлю! Но не жалуйся, если не приду, когда ты позовешь! – Айме быстро удалилась, громко хлопнув дверью.

– Айме! Айме! – позвал Ренато, открывая дверь. – Слышишь? Подойди сюда! Айме!

– Это не сеньора, хозяин. Она уже прошла двор и побежала по лестницам, искрясь прямо как лучик солнца. Выскочила, как зажженная ракета…

Ренато Д`Отремон колебался. Через перила лестницы, под каменными арками старого дворика, он увидел край роскошной одежды Айме, но порыв побежать за ней остыл. Она выглядела ребяческой, капризной, глупой, и воспоминание о Монике овладело его душой. Ана приблизилась угодливо и заботливо:

– Хотите, чтобы я позвала сеньору, сеньор Ренато? Хотите, чтобы я сказала ей, что вы приказали позвать? Хотите, чтобы я пошла?

– Нет, Ана, не нужно. Лучше воспользоваться временным покоем, чем закатывать истерику. Скажи Сирило, чтобы принес мне коньяк в библиотеку. Или лучше принеси сама. Принеси и никому не говори, а потом займись хозяйкой. Иди.


– Надо же! До каких пор тебя ждать! Я уже час зову тебя, Ана.

– Дело в том, что сначала сеньор, а потом, когда я ходила в столовую, то прошла через заднюю дверь.

– Не хочу слушать рассказы! У тебя есть новое платье? Блузка, юбка, платок, накидка. Принеси все! Я одену твою одежду. Принеси быстро и подготовься сопровождать меня.

– На экипаже?

– Мы не поедем на экипаже. Выйдем, чтобы нас никто не увидел и не смог бы рассказать о том, где мы были. Неси одежду. Скорее. Иди…

– Но сеньора, позвольте сказать вам сначала, что произошло. Дело в том, что…

– Иди, дура!

В слепой и неудержимой ярости Айме отослала метиску, а теперь нетерпеливо стала ждать ее возвращения, что длилось недолго, и та сообщила, запыхавшись:

– Вот оно, сеньора Айме. Но человек все еще ждет…

– Человек? Какой человек? Быстро, давай юбку!

– Вот. Я принесла вам также свою новую блузку, но если в ней сильно потеть, то можно ее испортить.

– Я куплю тебе сотню блузок, дура! Помоги мне одеться! Застегни. Дай платок, а я пока изменю прическу.

– Хорошо. А человек на улице ходит туда-сюда. И какой хороший парень, хороший парень. Лучше, чем сеньор Ренато.

– Что за идиотизм ты несешь?

– Ничего. Вы не хотите слушать. Я говорю, что человек ходит туда-сюда, вверх-вниз, гуляет и гуляет, и так долго ждет на улице. Нужно было видеть, как обрадовались его глаза, когда он увидел, как я высунулась, и он сказал: «Я видел вас с ней. Конечно же, вы доверенная служанка…» Даже в этой одежде он узнал меня, хозяйка, что я ваша доверенная служанка. Мужчина очень сообразительный.

– О ком ты говоришь?

– А о ком же еще? О том, кто ходит туда-сюда, вверх-вниз, по улице, из угла в угол, и смотрит сюда. Он ест глазами дверь и окно. И наконец он сказал: «Если бы вы были так добры сообщить своей хозяйке, то я был бы самым счастливым из всех смертных, если бы мог поговорить с ней наедине…»

– Но… но, откуда ты это взяла?

– Так сказал он. Вот так внезапно, я его не узнала, потому что он был одет не в униформу, а в обычную одежду. Но тем не менее, такой обходительный. По-моему, его зовут лейтенант Боттон.

– Лейтенант Бриттон? – исправила и спросила Айме. – Ты видела его?