- Скажи мне, что будешь жить! Обещай!

- Буду. Конечно, буду… - Шепчет, целуя ее судорожно зажмуренные веки. Но Моль знает, чувствует, что он врет! Боль душит. Ей хочется закричать: «Борись! Не сдавайся!» Но она не может. Только открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на берег. Потому что она не имеет права с ним так поступать! Не имеет права настаивать, и навязывать свою волю. Что она знает о том, что ему довелось пережить? Какое право имеет судить и обвинять в слабости? Как может, в угоду своим желаниям, нивелировать его волю, ломать его и перекраивать, руководствуясь только своей эгоистической потребностью быть с ним рядом?

Света отошла в сторону. Обхватила себя руками. Ей казалось, что она рушится изнутри. Распадается на фрагменты… Нет, она могла бы его отпустить. Даже была к этому готова… И она смогла бы жить, смогла бы дышать, смогла бы бродить по улицам и наслаждаться весной, потому что была бы уверена, что где-то там… далеко, один, или с кем-то - неважно, то же самое делает и он. Живет! Молодой, красивый, свободный! А теперь… Как жить теперь? Зачем?

- Ну, ты чего, Света?

Моль не нашла в себе силы ответить. Прижалась к мужчине еще сильнее, уткнулась носом в горловину белого поло. Нового. Светлана ему такого не покупала… Она хотела вдохнуть напоследок до боли полюбившийся мужской аромат, но Васька уже и пах иначе. Не старым добрым Олд Спайсом, который стоял на полке в ванной, а дорогими и модными духами. Сердце защемило еще сильнее. Он как будто, крадучись, уходил, в то время как она судорожно пыталась поймать отголоски его присутствия в своей никчемной жизни. Мука. Агония. Умирание. Она не верила в ад после смерти – и правильно делала. Потому что чистилище было здесь. На земле.

- Как ты хочешь провести оставшееся нам время? – Её едва хватает на то, чтобы выдавить из себя этот простой вопрос.

Василий бросает на нее нечитабельный взгляд, отставляет в сторону тесто. Подходит вплотную, берет за руку и тянет в спальню. Неужели он опять хочет секса? Света не уверена, что сейчас выдержит такую нагрузку. Но Васька просто укладывает ее на кровать. Ложится рядом и долго-долго изучает ее своими руками. Их взгляды скрещиваются, ведут безмолвный диалог:

- Как же так, Васька? Как же так…

- Это свобода. Настоящая свобода – когда боли нет.

Замолкают. Скользят, как слепцы, пальцами по лицам друг друга, спускаются, проходят по телу. То ли ставят метки, то ли навсегда прощаются… Боль чудовищная, адская, нестерпимая. Моль гонит ее от себя, не желая, чтобы она отравляла их последние часы, минуты, секунды… Как она будет жить без него? Это же совершенно невозможно. Она скучает по Ваське, даже когда он просто выходит в другую комнату. Каждая наносекунда без него, как вечность… Тогда… что ее ждет? Непрекращающаяся агония? Зачем тогда вообще жить, дышать, ходить на работу?

- Даже думать не смей.

Она поднимает на него растерянный взгляд. Как давно он научился читать ее мысли?

- Обещай, что будешь жить. Чтобы ни случилось, все не так, как кажется. Поэтому обещай!

Она кивает головой, соглашается… Дает обет, который никогда не сможет нарушить. Подписывается на вечную муку… А как бы просто было все прервать… Возможно, где-то там, за чертой, они могли бы встретиться, и все было бы иначе… Но разве она верила в существование этой самой черты? Нет. Это противоречило всем ее убеждениям. А значит, конец уже близок. Ей остается только смириться. Принять его выбор. Дать напоследок Ваське то, что он никогда не имел – свободу. В том числе от себя… Как бы страшно это ни звучало. Она поддерживала его во всем, и сейчас ей, как никогда, надо быть последовательной.

Светлана выдохнула. Больше всего в сложившейся ситуации ей хотелось сохранить выдержку. Не потому, что она боялась предстать перед ним слабой. А потому, что не хотела делиться с ним своей болью. Ни с кем не хотела делиться! Когда у неё ничего не останется, боль станет всем. Боль будет доказательством жизни, которую она обещала Василию. Моль всегда выполняла свои обещания.

Секунды торопливо складывались в минуты, минуты в часы - их время стремительно убегало. Ещё немного и… Все. Света целовала красивые руки. Запоминала Василия, впитывала в себя. Она будет жить этими воспоминаниями. Ей ничего другого не остаётся. Боль и воспоминания…

За окном рождается новый день. Скупые лучи озаряют пространство таинственным рассеянным светом. Рассвет всегда ассоциируется с победой добра над злом, с чем-то чистым и светлым... Но не в этот раз. Сегодня рассвет Моль практически возненавидела. Он, как грязный вор, отнимал у неё самое дорогое…

Василий, и правда, вскоре ушёл. Без лишних слов и никому ненужных благодарностей. Ушёл так же внезапно, как и появился, всего несколько недель назад… Своим появлением в жизни Светы он дал ей так много. Но его уход отнял практически все.


Глава 27


Света гнала машину. Она пыталась во чтобы то ни стало успеть вернуться домой до наступления ночи. Дорога была свободной и хорошо освещенной. Европа… что с неё возьмёшь?

Светлана переехала в Таллин давно… Три с половиной года назад. Когда узнала о гибели Васьки. Узнала, как и все… Из телевизора, который периодически включала, чтобы хоть что-то нарушало мертвую тишину её дома. Она не знала, как раньше в ней жила. Просто не знала. С уходом Василия тишина стала её проклятием. Легче не стало даже тогда, когда она вышла на работу. Чужие люди, чужие судьбы, чужая боль, которая воспринимается как никогда остро.

В новостях то и дело мелькали подробности дела Виктора, то тут, то там происходили новые задержания, всплывали грязные детали организованных им преступных схем. Ни у кого не оставалось сомнений в его виновности, план Василия сработал на все сто. И тогда он ушёл. Тихо, осознанно, не дожидаясь, когда до него доберутся. Ведь при должном уровне связей достать его могли отовсюду. Врагов хватало. Он же предпочёл сам решать свою судьбу. Как однажды сказала Света, Василий был волен делать все, что угодно. Он сделал свой выбор, направив машину в бетонное ограждение моста. Новость о гибели главного свидетеля нашумевшего дела всколыхнула прессу. Моль узнала о ней за завтраком, перед работой, на которую в тот день так и не смогла выйти. Физически не смогла. Её буквально парализовала боль чудовищной силы. Когда он ушёл от неё, было больно. Когда он ушёл навсегда - началась агония. И её самой тоже не стало.

Моль кормила Селёдку, ходила на работу, разговаривала по телефону с отцом… Но она не жила. Жизнь ушла вместе с ним. Славка не мог понять, что с ней происходит. На работе шептались по углам, а Света даже не замечала. Она вообще многое перестала замечать. Пыль по углам, запустение в квартире, грязное белье, которое после ухода Васьки она так и не сменила… Она жила в вакууме. Мерила свое одиночество сигаретами, и просто плыла по течению.

Удивительно, но жизнь ее не щадила. Почему-то нам всегда кажется, что если с тобой приключилась беда, то ты уже как бы исчерпал свой лимит несчастий, и ничего плохого больше не произойдет. Но судьба доказывает, что не стоит ее недооценивать, и снова бьет наотмашь. Ей все равно, что ты уже на коленях. Это не ринг, и нет никакого перерыва, типа: ну, давай же, дружок, приходи в себя! Судьба бьет на поражение, а потом, когда ты уже лежишь на полу, добивает тебя ногами. Для Моли последним ударом стало появление в ее стационаре Виктора. Его привезли из СИЗО по линии скорой. Ублюдку была положена банальная резекция желудка, но Светлана отказалась ее проводить, передав пациента другой бригаде. И тут же написала заявление на увольнение. Она не хотела больше помогать всем без разбору. Моль теперь постоянно думала о том, сколько бандитов, насильников, убийц она спасла своими руками, ведомая профессиональным долгом? Много ли их было? Она не знала. Но с такими мыслями ей в профессии больше нечего было делать. И она уволилась в тот же день.

Раздавленная и несчастная, она вышла за ворота. Вдогонку за ней бежал Славка, который требовал объяснений, и что-то доказывал, экспрессивно размахивая руками. А Света не могла ему ничего толком объяснить, и растерянно лепетала что-то про «поговорим в другой раз». А он все кричал, и кричал. Света осмотрелась по сторонам, с удивлением отмечая, что на дворе-то лето… А она и весны не заметила. Так и застыла в том промозглом феврале. Перед глазами стоял заиндевелый, запорошенный снегом двор, и Васька…

В глазах потемнело. От шума раскаленной улицы и Славкиной настойчивости в голове стучали молоты. Когда она ела в последний раз? Забыла… Света многое забывала. Забывала спать, забывала есть, забывала даже расчесываться и мыться. Она концентрировалась только на том, чтобы не залезть в петлю, которую для нее любовно сплетала боль. Реальность уплывала…

Очнулась уже в палате. Напротив, на стуле, сидел Славка. Жутко хотелось пить. И спать.

- Ну, слава Богу. Очнулась, – прокомментировал он. – Света… Что, черт возьми, с тобой происходит? Как хочешь, но я позвонил твоему отцу. Мне кажется, что с тобой приключилась беда, а я просто не знаю, как тебе помочь!

- Зачем, Слава? У него сердце…

Если что-то и могло пробиться сквозь окутавшее Светлану отупение, то только тревога за отца.

- Ничего. Я в детали не вдавался. Он уже летит сюда.

Свете не понравилось самоуправство друга, но сил спорить не было. Очень сильно хотелось спать. Должно быть, ей что-то вкололи. Ещё немного, и она провалилась в сон.

Проснулась то ли вечером, то ли ранним утром. Было не разобрать. Она совершенно потерялась во времени. На соседних койках дремали женщины, а рядом с ней, примостившись на стуле, сидел отец.

- Папочка… Ну зачем, милый? - прошептала Светлана. - У тебя сердце и…