О свадьбе мне пришлось рассказать во всех подробностях вплоть до мельчайших: и о том, что я подарила новобрачным шесть хрустальных бокалов, и о том, как лихо отплясывала сестра Агата, перебирая крошечными морщинистыми ножками. Кто бы мог подумать? Рецина творит чудеса.

Фло выглядела обессиленной, а ее мать говорила, что сегодня других клиентов не предвидится. На меня Фло уставилась таким взглядом, будто поняла, что я пережила, хотя я сохранила свои муки в тайне даже от дневника. Это никого не касается, в том числе и того негодяя, который разорвал волосок на двери шкафа, где я храню «тильзитер», отлепил пластилин и забрался внутрь. Мои старые дневники попали в чужие руки: я поняла это, увидев, что они лежат стопкой, а не стоят в ряд, как их расставила я. Теперь кто-то знает всю мою жизнь до сегодняшнего дня, потому что я только что завела новый дневник. От этой мысли гадостно и кисло во рту, а кто виновник, я догадываюсь. Гарольд. Я нашла тайник получше: задернула шторы, встала на кровать и засунула тетради в вентиляционный люк у самого потолка. Без лестницы Гарольду туда не добраться. Как жаль, что мне не с кем поговорить о Гарольде. Значит, после того, как Дункан исчез, Гарольд снова объявил мне войну?

Клянусь, Фло знает или чувствует, что я пережила. Сочувствие отражается в глазах моего ангеленка. Едва я вошла в комнату, Фло забралась ко мне на колени, покрыла мне все лицо поцелуями, прижалась к груди и погладила ее. А потом потянулась к моему стаканчику с бренди.

– Только не из моего, милая, – сказала я. – Если хочешь бренди, попроси у мамы.

– Ничего, пусть глотнет, – недовольно сказала миссис Дельвеккио-Шварц. – Я наконец-то отняла ее от груди, надо же ее чем-нибудь утешить.

– Отняли от груди? Но почему? – изумилась я.

– Карты так сказали, принцесса. – Она взяла меня за правую руку, перевернула ее ладонью вверх, внимательно рассмотрела, собрала в кулак мои пальцы и усмехнулась: – Ты справишься, Харриет Перселл. Этот удар тебя не сломает. Стало быть, отправила его к жене?

– Да. Он уже привыкал считать меня собственностью, твердил, что потребует у жены развода, женится на мне и мы заживем как подобает. Но мне становилось тошно при одной мысли об этом. – Я вздохнула. – Не хотелось причинять ему боль.

– Мужчины такие гордецы, что смириться с отказом им слишком трудно. Да еще он такой лакомый кусочек – джентльмен, ученый, как говорят. Вам нравилось встречаться, но жить вместе… Об этом карты молчат. Вода и огонь – рано или поздно такая пара взрывается, как подводный вулкан.

– Вы составили его гороскоп? – удивилась я.

– Да. Надежный Лев, Овен, Стрелец. Внешность и поступки Девы, еле заметное влияние Весов и Стрельца, а в глубине постоянно тлеет огонь – квадрат Венеры и Сатурна, и хотя он совсем не корыстен, этот огонь мучает его. Жаль, его асцендент я не знаю.

– Как вы узнали его дату рождения? Он даже мне не говорил!

– Нашла в справочнике «Кто есть кто в Австралии», – хмыкнула миссис Дельвеккио-Шварц.

– Вы ходили в библиотеку?

– Что ты, принцесса! У меня своя есть.

Если и так, книги она держит в другой комнате. Отношение миссис Дельвеккио-Шварц очень помогло мне: я вдруг осознала, что все пройдет, что в море полно рыбы, положение моей Королевы Мечей благоприятно, я несокрушима. Но истинной целительницей оказалась Фло: она не сходила с моих колен, пока не появился Гарольд, а при виде его метнулась под диван.

На него было страшно смотреть – больной, неухоженный вид. Он страдал и быстро терял уважение к себе. Раньше он был такой чистенький – лощеный, педантичный старичок в древних костюмах-тройках, с золотыми часами в кармашке жилета. А теперь он походил на бродягу. Воротник рубашки обтрепался, низ штанин украсился бахромой, с жидких седых волос сыпалась перхоть. О, миссис Дельвеккио-Шварц, будьте снисходительны к нему!

Но снисходительность ей чужда. Она ненавидит его, хочет отделаться от него, хотя карты говорят, что в Доме он играет важную роль, а миссис Дельвеккио-Шварц никогда не перечит картам. И она рвет его, как ворон падаль, выклевывая самые мягкие и уязвимые кусочки.

– Рано явился! – рявкнула она.

Его голос тоже изменился, но акцент остался прежним – чуть гнусавым, высокомерным, истинно австралийским.

– На моих часах ровно четыре, – ответил он, не сводя с меня глаз. В них пылала ненависть.

– К черту время! – не сдалась хозяйка. – Ты рано пришел, катись отсюда.

Терпение Гарольда лопнуло.

– Заткнись! – пронзительно заверещал он. – Заткнись, заткнись!

Ох, Фло, лучше бы ты этого не слышала, но разве тебя достанешь из-под дивана? Я вжалась в стул и мысленно помолилась, чтобы карты избавили мать Фло от этого страшного добровольного рабства.

Миссис Дельвеккио-Шварц только расхохоталась.

– Ладно тебе, Гарольд, тебя даже мальчишки не боятся! – презрительно процедила она. – Такими воплями тебе меня не напугать. Да и змей у тебя в штанах мало на что способен. – Она подмигнула мне – так, чтобы это видел и Гарольд. – Сказать по правде, принцесса, будь он еще на полдюйма короче, был бы не стручком, а дырой.

– Заткнись, заткнись! – снова завелся Гарольд. Внезапно он повернулся ко мне, и ненависть в его глазах полыхнула так ярко, будто в нее плеснули бензина. – Это ты виновата, Харриет Перселл! Ты одна! Из-за тебя здесь все по-другому!

Миссис Дельвеккио-Шварц не дала мне ответить, да я и не пыталась.

– Отвяжись от Харриет! – прогремела она. – Что она тебе сделала?

– Из-за нее все изменилось! Все стало другим!

– Молчи, дерьмо! – скривилась хозяйка. – Харриет нужна Дому.

От этих слов Гарольд начал метаться по комнате, заламывая руки, втягивая голову в плечи, содрогаясь всем телом. «Бог ты мой, – думала я, – и вправду спятил!»

– Дом, Дом, вечно этот чертов Дом! – кричал он. – Знаешь, что я тебе скажу, Дельвеккио? У тебя нездоровое влечение к этой… самке! Харриет то, Харриет се. Ты ничем не лучше извращенок с верхнего этажа! О, зачем ты так жестока?

– Отстань, Гарольд, – обманчиво спокойным тоном произнесла хозяйка. – Отцепись. Пусть карты сколько угодно говорят, что ты должен остаться здесь, постельных радостей тебе в Доме больше не светит. Можешь учиться дрочить. Катись к чертям!

Опалив меня еще одним ненавидящим взглядом, он ушел.

– Извини, принцесса, – сказала миссис Дельвеккио-Шварц и повернулась к дивану: – Можешь вылезать, ангеленок, Гарольд сюда больше не войдет.

– Миссис Дельвеккио-Шварц, психическое здоровье Гарольда внушает серьезные опасения, – заявила я самым авторитетным тоном, на какой только была способна. – Если вы хотите, чтобы он и впредь жил в Доме, умоляю вас, будьте к нему добрее! Он теряет рассудок, и вы этого не можете не видеть! И выслеживает меня, точнее, выслеживал, пока не появился Дункан. А теперь, когда Дункана нет, Гарольд наверняка примется за старое.

Как она может быть такой умной, мудрой и вместе с тем беспечной? Она расхохоталась, презрительно пуская ртом пузыри.

– Да не бойся ты Гарольда, принцесса, – заявила она. – Карты говорят, что такой жалкий червяк для тебя не опасен.

Карты, карты, опять эти чертовы карты!

Я все-таки забрала к себе Фло на пару часов, чтобы развлечься. Сцена, разыгравшаяся между двумя странными любовниками, была тягостной, но сильнее всего меня тревожила мысль, что из-за этой ссоры я не смогу видеться по воскресеньям с Фло. Наверное, и Фло этого испугалась, потому что, как только мать протянула ее мне, малышка просияла. Точно так же я всегда таю от улыбок Дункана… Точнее, таяла раньше. Все в прошлом, Харриет, в прошедшем времени. Ох, как мне его не хватает! Слава богу, ангеленок пока со мной.

Фло подружилась с другим ангеленком – с Марселиной. Если бы девочка еще прибавляла в весе так же, как кошка! Моя пятифунтовая Марселина теперь весит все десять фунтов и продолжает полнеть. Как приятно видеть эту парочку, играющую на полу! Недавно я решила, что Фло пора играть с азбукой на кубиках. Телепатическое общение с малышкой я так и не освоила. Может, получится научить ее читать и писать.

Фло внимательно слушала меня, пока я показывала ей буквы – А, Б, К и еще несколько. Потом я сложила из кубиков слова КОТ и ПЕС, и мне показалось, что Фло меня поняла. Но когда я предложила ей попробовать самой, получилось КСБ и ПАК. Фло не смогла даже найти среди букв А и Б и подать мне. Эти рисунки для нее не имеют смысла. Видимо, центр чтения у нее в мозгу поврежден или отсутствует. Ох, Фло.

Понедельник

26 сентября 1960 года


Пэппи, должно быть, вернулась вчера поздно вечером, когда мы с Марселиной уже спали. Но видно, в Доме и вправду действуют сверхъестественные силы, потому что я проснулась в два часа ночи и поняла, что Пэппи дома. Когда я направилась к ней с кофейником в руке, ее дверь была распахнута.

Пэппи сидела за столом, смотрела на меня и улыбалась. Как она изменилась! Увы, не в лучшую сторону. Я обняла и поцеловала ее, налила нам обеим кофе и присела к столу. Перед Пэппи были разложены листы бумаги – одни чистые, другие – с десятком слов, написанных лиловыми чернилами.

– У Эзры Паунда – еще один Эзра! – размашистый почерк, – сказала она. – Я переписывалась с ним, пока он сидел в тюрьме. Удивительно, правда? Надо будет обязательно показать тебе его письмо – карандашом на странице, вырванной из тетради. А его удивительная поэзия! Я пыталась как-то написать стихи, но не сумела подобрать слова.

– Еще научишься. Ну, как все прошло?

Пэппи ответила, не задумываясь:

– В целом неплохо. Только пришлось задержаться из-за кровотечения, которое возникло после операции. Со мной обращались, будто у меня фиброма, так и записано в моей карточке. Санаторий прекрасный. У меня была отдельная палата, с другими пациентами я не встречалась – все было разумно устроено. Кормили отлично и с пониманием отнеслись к тому, что я не ем мясо. Диетолог объяснил, что я должна питаться сбалансированно, чтобы получать все необходимые аминокислоты, – есть яйца, сыр, орехи. Так что можешь не бояться за меня, Харриет, я буду питаться разумно.