Колін Маккалоу - Милый ангел

© Colleen McCullough, 2004

© Перевод. У.В. Сапцина, 2005

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

* * *

1 января 1960 года

Как бы мне наконец отделаться от Дэвида? Не подумайте только, что вариант с убийством я не рассматривала: я сразу поняла, что это напрасный труд, как и покупка бикини на те пять фунтов, что бабуля подарила мне на Рождество.

– Отнеси-ка его обратно, дочка, и возвращайся домой с чем-нибудь поскромнее – не из двух предметов, да чтобы нижний этаж был понадежнее прикрыт, – распорядилась мама.

Сказать по правде, и меня ужаснуло собственное отражение: слишком уж многое бикини выставляло напоказ, из-под него торчали черные кустики волос, которые прежний скромный купальник надежно скрывал. Одной мысли о том, что эти миллионы волосков придется выщипывать, хватило мне, чтобы поскорее обменять бикини на купальник, как у Эстер Уильямс[1] моднющего цвета «американская красавица» – розового в красноватой дымке. Продавщица заверила, что в нем я выгляжу обольстительно, но, скажите на милость, кого и как мне обольщать, если несносный Дэвид Меркисон стережет меня, как пес сахарную косточку? А обольщать несносного Дэвида – много чести!

Сегодня температура поднялась выше сотни градусов, и я отправилась на пляж обновить купальник. Прибой был высокий – редкое явление для Бронте, но волны походили на зеленые атласные колбаски, которые у нас называют дамперами. Такие волны хороши для серфинга, но не для плавания. Я расстелила полотенце на песке, густо намазала нос цинковым кремом, натянула купальную шапочку под цвет купальника и побежала к воде.

– Прибой слишком силен, тебя унесет, – послышался голос за спиной.

Дэвид. Несносный Дэвид Меркисон. «Ну, пусть только попробует предложить поплескаться в детском лягушатнике», – подумала я и мысленно препоясала воображаемым мечом обтянутые скромным купальником чресла, готовясь к бою.

– Пойдем лучше в лягушатник, там безопаснее, – продолжал Дэвид.

– Вместе с малышней, под обстрел песчаных бомбочек? Ни за что! – отрезала я, и схватка началась. Нет, «схватка» не то слово. В запале я орала, а Дэвид не поддавался на провокации и сохранял выражение превосходства. Но в сегодняшней ссоре было применено новое оружие: я наконец-то додумалась известить Дэвида, что мне осточертело быть девственницей.

– Давай переспим! – потребовала я.

– Не дури, – невозмутимо отозвался он.

– Нет, это ты не смей делать из меня дурочку! Все мои знакомые уже давно с кем-нибудь переспали – все, кроме меня! Черт возьми, Дэвид, мне уже двадцать один, а я помолвлена с занудой, который даже целоваться по-настоящему не умеет!

Он снисходительно похлопал меня по плечу и сел на полотенце.

– Харриет, – начал он своим обычным спесивым и манерным тоном ученика католического колледжа, – нам пора назначить дату свадьбы. Я получил докторскую степень, в ГОНПИ[2] мне предложили свою лабораторию и грант. Мы знакомы четыре года и год как помолвлены. Половая жизнь вне брака – грех. А в браке – нет.

Ох!

– Мама, я хочу разорвать помолвку с Дэвидом, – объявила я, едва вернувшись с пляжа, где так и не окропила морской водой новый купальник.

– Так и объясни ему, дорогая, – ответила она.

– А ты когда-нибудь пробовала втолковать Дэвиду Меркисону, что больше не хочешь за него замуж? – осведомилась я.

Мама усмехнулась:

– Ну что ты! Я ведь уже замужем.

Терпеть не могу все эти мамины шуточки на мой счет!

Но сдаваться я не собиралась:

– Знаешь, в чем беда? В том, что мне было всего шестнадцать, когда мы познакомились, семнадцать, когда начали встречаться, и в то время мне так нравилось выходить в люди с парнем, что я против него ничего не имела. Но какой же он… рассудительный! Я уже совершеннолетняя, а он обращается со мной так же, как в мои семнадцать! Я чувствую себя мушкой, застывшей в янтаре!

Мама у меня понимающая, разводить мораль она не стала, но озабоченно нахмурилась.

– Харриет, не хочешь выходить за него – и не надо. Но поверь мне, дорогая: Дэвид – завидный жених. Симпатичен, хорошо сложен, с блестящим будущим. Вспомни, что стало с твоими подругами, особенно с Мерл. Все они связались с парнями, которым недоставало зрелости и благоразумия Дэвида, и поплатились за это. Ничего у них не вышло. А Дэвид будет твоей верной тенью, можешь не сомневаться.

– Знаю, – сквозь зубы процедила я. – Мерл мне все уши прожужжала о Дэвиде – прямо божок какой-то, просто я не понимаю, как мне повезло. А по мне, так он хуже прыща на заднице! Я встречаюсь с ним так долго, что другие парни на меня и смотреть не хотят, – да я же из-за него и мужчин толком не узнаю, черт возьми!

Но мама уже не слушала. Родители всегда были на стороне Дэвида, с самого начала. Будь у меня сестра или братья-сверстники… как же это трудно – быть чужой ошибкой! Гэвину и Питеру уже за тридцать, они все еще живут с нами, водят к себе женщин и трахаются с ними в нашем старом фургоне на непромокаемом матрасе, помогают папе продавать товары для спорта в нашем магазине, в свободное время играют в крикет – вот это жизнь! А я обитаю в одной комнате с бабулей, которая писает в горшок и выливает его в траву на заднем дворе. Вонь стоит – хоть нос зажимай.

– Радуйся, Роджер, что не на соседское белье выплескиваю, – отвечает бабуля на все папины упреки.

А дневник – это удачная мысль! Хватит с меня чокнутых психиатров, теперь мне есть кому «излить досаду и подавленные чувства». Вести дневник мне посоветовала Мерл – подозреваю, ей страсть как хочется хоть одним глазком заглянуть в него, но шансов у нее никаких. Дневник я приспособилась прятать, прислонив к плинтусу под бабулиной кроватью. Поближе к горшку.

Сегодняшние желания: чтобы никаких дэвидов меркисонов в моей жизни. Никаких горшков. Никаких колбасок с карри. Собственная комната. И кольцо, подаренное в честь помолвки, – чтобы швырнуть его в лицо Дэвиду. Кольца он мне так и не подарил, сказал, что нечего попусту транжирить деньги. Жадина!

2 января 1960 года

У меня есть работа! В прошлом году сразу после сдачи выпускных экзаменов в Сиднейском техническом колледже я подала заявление в рентгенологическое отделение Королевской больницы, претендуя на вакансию лаборанта, а сегодня почтальон принес известие, что меня приняли! С понедельника приступаю к работе в должности старшего лаборанта самой большой больницы Южного полушария – на тысячу с лишним коек! По сравнению с ней моя альма-матер, больница Райд, – утлая лодчонка рядом с лайнером «Куин Элизабет». Правда, сейчас, с высоты опыта, мне кажется, что напрасно я попросилась на стажировку в больницу Райд, но в то время, когда Дэвид предложил мне ее, охотно согласилась. Старший брат Дэвида, Нед, служит там ординатором, вот я и подумала, что хорошо иметь своего человека в стане врага. Ха! Он пас меня не хуже овчарки. Стоило только кому-нибудь из ребят взглянуть в мою сторону, чертов Нед Меркисон ясно давал ему понять: я девушка его брата, а чужое не трожь! Поначалу я не возражала, но, когда мало-помалу переросла подростковую неуверенность и застенчивость и стала задумываться, что с Иксом или Игреком было бы неплохо встретиться, такая опека начала меня здорово злить.

Впрочем, у стажировки в Райде имелся один плюс. До больницы приходилось добираться из Бронте два часа общественным транспортом, а готовиться к занятиям в автобусе – совсем не то, что в резиденции Перселлов, то есть у нас дома, когда бабуля с мамой усаживаются перед телевизором, а мужчины целый вечер моют посуду и без умолку тарахтят про свой крикет. В гостиной – Клинт Уокер и Ефрем Цимбалист, в кухне – Кит Миллер и Дон Брэдмен[3], между гостиной и кухней – ни одной двери, а единственное пригодное для занятий место – обеденный стол. Нет уж, лучше автобус или электричка. И что бы вы думали? Я всем утерла нос! Сдала все экзамены на «отлично». Потому меня и взяли в Королевскую больницу. Когда стали известны результаты экзаменов, мама и папа опять попеняли мне: мол, напрасно я после окончания школы Рэндвик отказалась поступать в универ на естественно-научный или медицинский. Если уж на рентгенолога я выучилась, значит, амбиции у меня есть. Но кому он нужен, этот универ? Служить мишенью для насмешек всех этих самцов, которые не желают видеть женщин в своей профессии? Нет, это не для меня!

4 января 1960 года

Утром явилась на работу. К девяти. До Королевской больницы гораздо ближе, чем до Райда! Если последнюю милю с небольшим пройти пешком – всего-то двадцать минут езды на автобусе.

Резюме я посылала почтой, поэтому в больнице никогда раньше не бывала, только проезжала мимо несколько раз, когда мы ездили к кому-нибудь в гости или торопились на пикник. Вот это больница! Целый город со своими магазинами, банками, почтой, подстанцией, прачечной, которая даже выполняет заказы отелей, мастерскими, складами – здесь найдется все что угодно. Тот еще лабиринт! Минут пятнадцать нужно, чтобы быстрым шагом дойти от главных ворот до рентгенологии, а попутно ознакомиться со всеми архитектурными стилями, какие только появлялись в Сиднее за последние сто лет. Четырехугольные строения, веранды с колоннадами, постройки из песчаника и красного кирпича, уродливые современные здания со стеклянными фасадами – ну и жарища в них, наверное!

Похоже, тут работает не меньше десяти тысяч человек. Сестры закутаны в столько накрахмаленных одежек, что напоминают хрустящие зеленовато-белые пакетики. Бедняжкам приходится носить толстые коричневые чулки и ботинки на шнурках и без каблуков! Даже Мэрилин Монро растеряла бы весь шарм в плотных чулках и на плоской подошве. Шапочки сестер смахивают на сидящих рядышком белых голубков, манжеты и воротнички целлулоидные, подолы доходят до середины икры. Старшие сестры выглядят, как все остальные – разве что не надевают передников, вместо шапочек носят развевающиеся косынки, похожие на головные уборы древних египтян, чулки на них нейлоновые, а ботинки – на квадратных пятисантиметровых каблуках.