– А ты подумай, Харриет, – отозвался он из-за ширмы, – и поймешь, в чем дело. По Дому ходят слухи, что он не из тех, кто ездит к девушкам в Кингс-Кросс. Если не считать тружениц вроде мисс Честити и мисс Терпения.

– Тоби, ты кретин! Я ни за что не связалась бы с человеком, который покровительствует мадам Фуге и мадам Токкате!

– Слабо верится.

– Да ладно тебе! Кстати, у меня вопрос. Как дела у нашего профессора Эзры Сумчатти?

– Эзра здесь не бывает – Пэппи сама ходит к нему. Кстати, кто этот твой аристократ?

– А что, местные сплетники еще не доложили? – съязвила я. – Он ортопед из Королевской больницы.

– Кто-кто? – переспросил Тоби, вынося из-за ширмы кофе.

– Ортопед – врач, который лечит болезни ног.

– А миссис Дельвеккио-Шварц называла его мистером, а не доктором.

– За пределами больниц врачей редко зовут докторами, – объяснила я. – Но наша хозяйка не могла назвать его мистером: я сама представила его как доктора.

Он не смутился, только поднял брови.

– Значит, я слышал это от Гарольда, – сказал он и сел.

– От Гарольда?!

– А что такого? – удивился Тоби. – Я часто захожу к Гарольду поболтать, иногда мы встречаемся в коридоре. Он самый отъявленный сплетник во всем Доме – все о нас знает.

– Да уж, могу поверить, – пробормотала я.

Мнением Тоби я дорожила, поэтому попыталась объяснить, почему сошлась с Дунканом, помочь ему понять, что в нашей связи, пусть и незаконной, нет ничего безнравственного. Но развеять скепсис Тоби не удалось, я не смогла даже поколебать его. Чертовы мужчины со своими двойными стандартами! Можно не сомневаться: это Гарольд Уорнер настроил его против меня. Только он не упустил бы шанс поссорить меня с теми, кто мне нравится. Как обидно слушать несправедливые упреки от Тоби! Сам он настолько порядочный и прямой человек, что просто не может заподозрить другого в тайном умысле. Почему же он не видит, что я не скрываю своих отношений с Дунканом? Будь моя воля, о них узнал бы весь мир. Но Дункан стремится сохранить нашу тайну, чтобы не потревожить покой его драгоценной Кэти.

Я перевела разговор на картину, радуясь уже тому, что Тоби где-то пропадал не из-за меня. Скорее это выходки Пэппи погнали его в Литгоу. Разговорившись, он сообщил, что купил земельный участок недалеко от дороги на Уэнтуорт-Фоллс и уже начал строить на нем хижину.

– Значит, из Дома ты уедешь? – спросила я.

– В будущем году придется. Когда мою работу отдадут роботам, в городе мне не выжить, а в Голубых горах я смогу выращивать овощи, посажу плодовые деревья, буду покупать другую еду, потому что цены там гораздо ниже. А если мою картину купят для отеля, мне хватит и на хороший дом – мой собственный, чистый и удобный.

Мне хотелось расплакаться, но я сумела улыбнуться и сказать, что очень рада за него. Черт бы побрал Пэппи! Это она виновата.

Среда

24 августа 1960 года


Ну и ну! Целый месяц в дневник не заглядывала! С другой стороны, о чем писать, когда жизнь вошла в колею и ее привычное течение ничто не нарушает? В Кроссе я уже обжилась, и теперь у меня нет лишних поводов для волнений. Мы с Дунканом похожи на супружескую пару с большим стажем, разве что в постели энтузиазма не утратили. Он все еще просит у меня разрешения приезжать по вторникам и четвергам, но я отказываю наотрез: даже у близоруких дур вроде Кэти Ф. есть глаза. Неожиданные отлучки на неделе могут встревожить ее и заставить задуматься, с чего это вдруг Дункан воспылал страстью к гольфу на озерах, откуда до Королевской больницы гораздо ближе, чем до Варунги, – иными словами, на полях, где его никто не знает.

Может, я просто устала от его скрытности, но инстинкт самосохранения подсказывает: пока Кэти Ф. живет в блаженном неведении, мне не придется думать о переезде в роскошные особняки и обязанностях жены врача. Дункана это раздражает, но оскорблять жену признаниями он не намерен. В конце концов, Кэти – мать его сыновей, а дядя из больничного правления на нее разве что не молится. Как это выразился Дункан? Надо следить за тем, чтобы не всколыхнуть больничный пруд? Вот и мне в пруду Кингс-Кросса не нужна муть, благодарю покорно.

Сегодня в тихих водах нашей лаборатории образовалась приливная волна. Крис и Деметриос женятся. Крис в экстазе. Вся «травма» видела кольцо, подаренное в честь помолвки, – необычную гроздь бриллиантов, рубинов и изумрудов, бывшую собственность матери жениха. Носильщик-грек, которого местные снобы еще недавно в грош не ставили, ухитрился заарканить лаборантку из рентгенологии, и теперь ему прочат «большое будущее». Вдобавок всей больнице со слов Крис известно о курсах автомехаников и гараже, за который Деметриос уже внес первый взнос. Место выбрано с умом – на Принсес-хайвей в Сазерленде, вдали от конкурентов. Деметриосу суждено процветание. Бедная медсестра, подружка Крис, приняла удар с достоинством, что делает ей честь. Поговаривает о том, что переселится в общежитие для медсестер, если не найдет себе новую соседку по квартире. И кроме того, Крис выбрала ее подружкой невесты. Крис и мне предложила ту же роль на свадьбе, но я тактично отказалась, хотя на свадьбу пообещала прийти. А заодно подзадорила медсестру: заявила, что когда-то отлично играла в баскетбол, поэтому непременно поймаю букет невесты. Доктор Майкл Добкинс по-прежнему работает в Королевской больнице. Как только на сцене появился Деметриос, Крис зарыла топор войны, а наша медсестра решила, что такой компетентный и бдительный врач больнице пригодится.

Так-так. Даже если Крис не переживет завтрашний день, она покинет этот мир полностью осведомленной. Деметриос расхаживает по больнице гордо, как индюк, а на лице у Крис – новое выражение: «А я знаю, что такое «как следует потрахаться»!». Я не ошиблась, секс ей пошел на пользу.

Свадьба назначена на следующий месяц, церемония состоится в греческой православной церкви. Крис прилежно ходит к священнику и, думаю, укрепится в вере настолько, что со временем станет ортодоксальнее ортодоксов. Эти новообращенные хуже занозы в заднице.

Воскресенье

11 сентября 1960 года


Я встречала Дункана, Фло жалась к моей ноге, когда по лестнице с грохотом спустился Тоби. Увидев нас, он замер, на лице отчетливо отразились сомнения – до сих пор ему удавалось избегать встреч с Дунканом. Спохватившись, Тоби пожал плечами и подошел к нам. Невысокому мужчине неловко подавать руку тому, кто намного выше, но Тоби вышел из положения с честью: попытался вести себя с рослым гостем, как с равным.

Проходя мимо нас к двери, Тоби мимоходом бросил мне:

– Не знаешь, что с Пэппи? Она кошмарно выглядит. – И ушел.

Беда в том, что в последнее время я слишком редко вижусь с Пэппи. Но завтра утром я встану пораньше и разузнаю, в чем дело.

Понедельник

12 сентября 1960 года


Тоби был прав: Пэппи выглядит ужасно. Вряд ли она еще похудела, дальше худеть уже некуда, – просто стала совсем бесплотной. Уголки ее красивых губ опустились, взгляд затравленный – мечется, ни на чем не останавливаясь. На меня она тоже не смотрит.

– Что стряслось, Пэппи? – спросила я.

Она запаниковала:

– Харриет, я опоздаю на работу, а у меня и так нелады с сестрой Агатой: она сердится, что у меня усталый вид, что я не выкладываюсь на работе, опаздываю или прогуливаю понедельники. Если я и сегодня не приду, меня уволят!

– Пэппи, обещаю тебе: я сегодня же схожу к сестре Агате и совру ей первое, что в голову придет: что ты попала под автобус, что тебя похитили работорговцы, что за тобой следят и переживания сказываются на работе. Словом, с сестрой Агатой я все улажу, можешь мне поверить. Но ты не выйдешь отсюда, пока не объяснишь, в чем дело, только и всего! – одним духом выпалила я.

Пэппи вдруг понурилась, закрыла лицо руками и зарыдала так безутешно, что и я расплакалась.

Успокаивать ее пришлось долго. Я напоила ее бренди, помогла сесть в кресло – почти уложила в него, подставив под ноги низкую скамеечку. Прежде я всегда втайне преклонялась перед Пэппи – такой взрослой, умной, опытной, любящей и щедрой. Но теперь я поняла, что ее любовь и щедрость чрезмерны. Внезапно я почувствовала себя ровней Пэппи, потому что мне принадлежало то, чего не было у нее, – здравый смысл.

– Ну, что случилось? – тихо спросила я, садясь рядом и крепко держа ее за руки.

Она подняла заплаканные, опухшие глаза.

– Харриет, что же мне делать? Я беременна!

Странное дело: когда женщину переполняет радость, она говорит, что у нее будет ребенок. А если она охвачена ужасом, то говорит, что беременна. Как будто выбор слов подчеркивает эмоциональное и смысловое различие между чудесным зарождением новой жизни и страшной болезнью. Я вгляделась в ее зареванное лицо, страдая от нахлынувшей грусти: тем же путем шла и я, разве что мне достался более заботливый мужчина.

– А Эзра знает? – спросила я.

Она не ответила.

– Эзра знает?

Пэппи сглотнула, покачала головой и попыталась ладонью утереть вновь проступившие слезы.

– Возьми. – Я подала ей чистый платок.

– Я уже все перепробовала, – с тоской зашептала она. – Падала с лестницы. Билась животом об угол стола. Спринцевалась аммиаком, потом мыльной водой. Купила с рук эрготамин, но от него меня только вырвало. Даже расплавила гашиш с сыром на хлебе и съела – и опять рвота. Я все испробовала, Харриет, все до последнего средства! Но я по-прежнему беременна. – Ее лицо превратилось в маску ужаса. – Что же мне делать?

– Милая, первым делом надо сообщить Эзре. Это и его ребенок. Эзра должен узнать о нем, верно?

– Харриет, как я была счастлива! И что теперь будет?

– Скажи Эзре, – настаивала я.

– Я так радовалась! А теперь все пропало. Ему нужна раскрепощенная партнерша, а не дети.

– Сколько уже? – спросила я.