Исаак замечает мое недоумение.

– А разве это не пицца была? Ну, лепешки, которые с сыром? На них еще яблочко порезано?

– Вы имеете в виду флетбред?

Лия с Исааком пожимают плечами.

Понятно. Они говорят про флетбред с тонко нарезанными яблоками и луковым джемом. А я-то думал, Лия станет кривиться от всех новинок, кроме разве что десертов. Я морально приготовился четыре раза услышать хоровое: «Фу, тошнотина!»

Вот мы на пороге ресторана. Элли машет руками – дескать, кучнее, ребята, кучнее. Ловлю взгляд Наоми – может, она посвящена в тайну? Наоми качает головой.

– Хочу вас сфоткать. Никто не против? – спрашивает Элли. – Папа взял с меня слово, что я вас сегодня сфоткаю.

Мы с Наоми и Сайласом переглядываемся. Что ж. Мы выплыли. Пускай фоткает, мы сдюжим.

Становимся ближе друг к другу, все шестеро. Сайлас берет Лию на руки, Исаак прижимается к Наоми. Я думал, придется натягивать улыбку – как всегда, для фото. Но тут Бека одной рукой обняла меня за пояс, а другой на мгновение стиснула мою ладонь. И я понял: завтра, как обычно, мы пойдем на работу, будем, может, покрикивать друг на друга, ссориться. Но сегодня – сегодня отличный вечер.

– Улыбочку! – командует Элли, наставляя на нас мобильный телефон. Делает несколько снимков. А потом картинка распадается. Сайлас ставит Лию на землю, Бека разжимает объятие. Снова ловлю взгляд Наоми.

Вообще-то мы с Сайласом и Наоми никогда не обнимаемся. У нас это не в обычае. Но сейчас… сейчас Наоми обеими руками притягивает к себе наши с Сайласом головы, и мы так некоторое время стоим, в довольно-таки дурацкой позе. Которая почему-то совсем не кажется дурацкой. Младшие присоединяются. Лия обхватывает ручонками мою ногу.

Я не смотрю на Элли, но знаю: она нас не фотографирует. Сцена чересчур интимная. Да и фото этого тепла не передаст.

Мы резко отцепляемся друг от друга, потому что становится слишком уж трогательно.

– Ты что, плачешь? – спрашиваю я, заметив, что глаза Наоми увлажнились.

– Нет! – Сестра шлепает меня по руке, улыбается. – Заткнись.

Мы возвращаемся в ресторан, будто ничего и не было.

С января я пытался верить, что мы выкарабкаемся. Сегодня до меня впервые дошло: мы не просто выкарабкаемся. У нас все будет хорошо. А может, даже отлично.

Обновлением ресторана папу не вернешь. Это я знаю. Он нам в наследство гораздо большее оставил, чем четыре кирпичные стены. Еще я знаю, что овсянка на завтрак семью от болезней сердца не спасет. И пирог, который я испек для Виви, не компенсирует ей пережитых страданий.

Только смысл в том, что ситуация иногда может исправиться уже от одних попыток ее исправить. Поэтому надо и дальше стараться. Не важно, в горе ты или не в горе.

Я лично все еще где-то посередине.

* * *

Последние гости разошлись. Вытираю столы. Белые свечи догорают, пламя помаргивает.

Весь вечер я был как бы рядом с папой. Это принесло боль, но одновременно и облегчение.

А вот теперь кто-то действительно стоит за моей спиной. Осознание постороннего присутствия накатывает внезапно, словно океанская волна; брызгами обдает. И еще – запахом глицинии. Понимаю, что Виви пришла, прежде чем слышится ее голос.

– Привет.

Виви стоит на аллее, в просторном платье, в туфлях без каблуков. Для нее это все равно что домашний халатик и тапочки. Помада – не алая, а ярко-розовая. Рука на перевязи. Левая нога залеплена пластырями. Виви прекрасна до остолбенения. Кажется, что моя зрительная память отказывается удерживать самые недавние образы. Что я вижу Виви впервые и одновременно – знаю ее всю жизнь. Кажется, что это – первый день. И последний.

– Привет.

Бросаю тряпку, иду к Виви. Она не двигается. Не пытается сократить расстояние между нами. Насторожилась.

– Извини, что я пропустила вечеринку.

Виви проводит рукой по стене магазина хозтоваров, который фасадом глядит на патио. Конечно, делает это, чтобы не встречаться со мной взглядом.

– Я пока не могу на людях находиться, и…

– Вив. Я в курсе. Все нормально.

– Извини, что так вела себя в больнице. Я вовсе не хотела… вымещать все на тебя… – Вив вздыхает. – Обожаю «Волшебника из страны Оз». Ты, наверно, знаешь: каждая девочка мечтает быть Дороти Гейл. Или Глиндой. А вовсе не торнадо.

Открываю рот, собираюсь сказать: «Все нормально, молодец, что пришла. Я так рад. А если ты даже и торнадо, то не такой, который целый город разрушил. А такой, который всех нас подхватил и перенес в другое место, где пейзаж не черно-белый, а цветной».

Но Виви не дает мне сказать:

– Здорово ты здесь все устроил, Джонас.

Наконец-то она встречает мой взгляд.

– Старался. Кстати, еда осталась. Хочешь чизкейка или еще чего-нибудь?

– Нет, спасибо. Я только что завтракала. С офицером Хайаши.

Виви чуть улыбается моему недоумению.

– То есть ужинала. Просто мы ужин завтраком назвали.

Делаю шаг к ней. Для меня это естественное желание – быть рядом с Виви. Она почему-то пятится.

– Как ты себя чувствуешь? Тебе очень больно?

– Терпимо. Я же на анальгетиках.

Виви указывает на стену магазина.

– Здесь нужно что-нибудь нарисовать. А то много пустого пространства. Наверняка мистер Томас тебе позволит.

– Он и сам предлагал, у меня просто руки не дошли.

– Еще бы. Столько работы.

Виви поднимает голову, ее подбородок – снова на уровне моих глаз.

– Ты очень занят? Не хочешь прогуляться?

Мытье посуды можно и на завтра отложить. Все можно отложить, когда речь идет о Виви.

– Конечно. Пойдем.

Открываю ворота. Теперь мы оба стоим на аллее.

Раньше я бы взял Виви за руку. Но все изменилось. Наверно, нельзя вести себя как раньше. Может, я больше не нравлюсь Виви… в этом смысле. Я ни в чем не уверен. Идем к Мейн-стрит, Виви ни слова не произносит.

– Ну…

Так я пытаюсь нарушить молчание. Однако сказать мне нечего. Я скован неловкостью, мой мозг растекся по булыжной мостовой.

– Что нового?

Виви застывает как вкопанная. Идиот. Так бы и дал сам себе пяткой в физию. Додумался, о чем спросить!

А Виви – она смеется. Сначала смех звучит как китайский колокольчик, но вот уже Виви согнулась пополам, и по вечерней улице разносится ее «ха-ха-ха». И тогда я тоже смеюсь. Неуверенно, сдавленно; все громче и откровеннее. Мы стоим друг против друга, не в силах прекратить. Виви поднимает голову, ладонью прикрывает рот. Наши взгляды встречаются, наши тела сотрясаются от смеха.

Когда мы наконец успокаиваемся, Виви обнимает меня за талию. Она все еще похихикивает. И ясно: нас двое, между нами ничего не изменилось. То есть не совсем. Теперь я больше знаю про Виви. Но это как раз хорошо.

Машин нет, мы идем прямо по проезжей части. Фонари намечают нам путь.

– Ох, Джонас. Ну и неделя выдалась.

Хочу обнять Виви за плечи, но мешает гипс. Вспоминаю, как торчала из плеча обломанная кость; чуть не отдергиваю руку, но все-таки сдерживаюсь.

– Вечеринка удалась? Все было как ты планировал?

– Да. Знаешь, мне весь вечер казалось, что я… мы… все правильно делаем. Как это ни странно.

– Ничуть не странно.

– Вив, скажи честно: как ты?

Окидываю ее взглядом, она делает то же самое.

Когда она улыбается, в уголках глаз видны морщинки. Совсем крохотные.

– Все нормально. Правда. Смотрю телевизор да сплю. Повязки мне меняют каждый день. Еще хожу на сеансы психотерапии. Был даже один сеанс с мамой. После него мне… мне стало легче.

Мы говорим о серьезных вещах. Только… не знаю, как объяснить – у нашего разговора пульс ровный. Как будто это самый обычный разговор. Точнее, самый обычный разговор между мной и Виви.

– Так тебе понравился сеанс с мамой, да? Я спрашиваю, потому что моя мама записалась в группу поддержки для переживших горе. Группа собирается дважды в неделю. Это Хайаши посоветовал. Наверно, он сам туда ходит.

– Конечно.

Виви улыбается. Ясно, что она уже в курсе.

– Семейная терапия – дело хорошее. Мы с мамой и так дома не молчим, но обстоятельства-то изменились, так что польза от сеанса была.

– Моя мама уговаривает нас всех в группу походить. Я рад, что сама она туда записалась, но лично для меня это… это…

Взглядываю на Виви. Повисает пауза, пытаюсь придумать новую тему. Виви приходит на выручку.

– Знаешь, жена моего отца мне письмо написала. Мама сегодня его отдала.

Вот так поворот.

– Правда? С ума сойти. Это серьезно.

– Еще бы. Только я пока не вскрыла конверт.

Виви наблюдает за моей реакцией, улыбается.

– Сама себе удивляюсь, честное слово. В смысле, если бы я водила компанию с Пандорой, если бы она при мне получила этот свой ящик, я бы ее подзуживала: открывай, подружка, ну давай же. А это письмо… оно очень много для меня значит.

– Ты вообще его читать собираешься? Хоть когда-нибудь?

– Да. Только я еще повременю. Сейчас мне не до писем. Но я по-прежнему считаю, что немного потеряла в лице отца. У меня мама замечательная, она-то никуда не денется. Может, я когда-нибудь даже дозрею до встречи с братом и сестрой.

Мы уже за городом. С самого начала я знал, куда мы направляемся. К утесу, конечно; к тому самому, который так любит Виви. Она по-прежнему обнимает меня за талию. Идем по высокой траве, стараемся не мять желтые цветы. Снизу доносится шорох прибоя.

Луна высоко – как в ту ночь, когда мы с Виви вошли в океан. Кажется, это было целую жизнь назад. Но все-таки недостаточно давно. Виви останавливается ярдах в пяти от обрыва.

– Присядем здесь, Джонас. Идеальное место.

Глава 27

Виви

Плечом к плечу сидим на клочке земли, над обрывом, слушаем, как ветер сам себе выбалтывает секреты, шелестя высокой травой. Луна своими бледными лучами перебирает прекрасные волосы Джонаса. Луна торопит меня с решением, но я – как кремень. Я должна дозреть до решения, и я дозреваю. Никакой скоропалительности не будет, я останусь честна перед самой собой.