– Извини, опять забыла.

– Кстати, покажи мне розы, которые ты сегодня выберешь для гадания.

– Жаль, Безымянная Красавица далеко – придется ограничиться бабушкиным розарием.

– Ну, тогда – вперед.

– Только осторожно.

Сиделка выкатила кресло с пациентом в ближнюю аллею, не рискуя углубляться в сад.

– Ну, вот мы и пришли.

Георгий Орлов понюхал розу.

– Как называются эти гордячки?

– «Ночной поцелуй».

– Отличное название.

– Еще бы.

Глория чикнула секатором у основания шипастого стебля.

– Нам бы придумать что-нибудь аналогичное.

– Постараемся.

– «Ночной поцелуй»… – повторил Орлов и добавил: – На что будешь гадать на этот раз, если не секрет?

– Ну, на то, как быстро ты поправишься, – лукаво улыбнулась Глория.

– А если серьезно?

– Гранд Маман говорила, что если кому-то постороннему рассказать о загаданном, то ничего не выйдет.

Григорий Орлов деланно возмутился:

– А я что, посторонний?

– Не совсем.

Глория Дюбуа срезала второй бутон.

– Но все равно болтать о заветном нельзя.

– Тогда я угадаю.

– Попробуй.

– Ты делаешь ставку на успех своей розы на парижской выставке?

– Мимо!

Русский пациент и американская сиделка повернули к дому.

– Думаю, тандем из Анфан Террибля и председателя обеспечит мне хотя бы третье место.

– Какие мы самоуверенные.

– Без упертой самоуверенности в науке делать нечего.

– Что верно, то верно.

Георгий ойкнул, нечаянно зацепив ошипованную ветку.

– Поосторожней!

Заболтавшаяся сиделка вытянула из бинтов отломившийся сухой шип.

– Больно?

– Терпимо.

– А у вас в России гадают на розах?

– На розах – нет, только на ромашках. Но это жутковатый способ, не для нервных людей.

– Расскажи.

– Только не падать в обморок.

– Уже вся трепещу.

Георгий Орлов загадочно улыбнулся.

– Технология чисто русская: простая и жестокая. Берут ромашку и отрывают лепесток за лепестком.

– Зачем?

– Ну, чтобы узнать – любит или не любит.

– А при чем здесь бедные лепестки?

– Когда их отрывают, то обязательно бормочут: любит – не любит – любит… Какое слово придется на последний лепесток, такова и судьба.

– Жалко ромашку! Типично русское варварство.

Русский мрачно усмехнулся.

– Вот такие мы варвары…

Георгию явно захотелось снова вызвать Глорию Дюбуа на словесную дуэль по сравнению отрицательных и положительных качеств американского и русского менталитетов.

– Может, дадим твоей розе имя «Серенада»?

– Скажи еще – «Солнечной долины».

– Ах да, старый голливудский фильм. У меня мать обожала пластинку с саундтреком.

– А я думала, в России слушают только – как это правильно сказать – чакушки?

– Частушки.

– Ага, частушки.

– Ну да, и исключительно матерные.

– Это с ненормативной лексикой?

– Разумеется.

– Может, исполнишь хоть одну?

– Пожалуйста.

Георгий Орлов прочистил горло певческим коротким прокашливанием.

– Исполняется частушка времен застоя!

– Времен чего?

– Ну, «холодной войны».

– А, понятно – когда вы хотели на нас бросить водородную бомбу.

– Нет, Гло, это вы хотели разбомбить Москву.

– Не преувеличивай.

– Ладно, слушай частушку.

– А почему без аккомпанемента?

Глория Дюбуа подняла с блюдца чайную ложечку.

– Я слышала, все русские играют на ложках.

– Увы, этому искусству не обучен.

Георгий Орлов изобразил страдание от невыносимой боли.

– К тому же одной рукой не сыграешь и на балалайке.

– Ладно, давай без аккомпанемента.

– Мы б Америку догнали по надоям молока, но сломался, но сломался…

И хотя частушка исполнялась на русском, Георгий Орлов сделал многозначительную паузу.

– … сломался у быка!

Разумеется, любознательная аспирантка Луизианского университета потребовала дословного перевода.

Но русский стажер посчитал, что хватит и корректной передачи идеи.

– Смысл в том, что Россия отстала от Соединенных Штатов в области искусственного осеменения коров.

Глория Дюбуа даже не улыбнулась:

– Ну, вы всегда и во всем от нас отставали.

Георгий Орлов замешкался лишь на мгновение:

– Зато мы первые запустили человека в космос.

– А мы опередили вас на Луне!

Однако международному и межнациональному конфликту не пришлось перейти в неуправляемый кризис.

Георгий Орлов, как истинный русский, добившись своей цели, перестал конфликтовать с американкой, позабывшей благодаря политической дискуссии о библиотечной трагедии.

А Глории Дюбуа, как стопроцентной американке, к тому же по-настоящему влюбленной, было все равно, что спорить, что молчать, – лишь бы находиться рядом с объектом нескрываемого обожания – выздоравливающим раненым.

– Может, пора на отдых?

– Нет, погуляем еще.

– Тогда я отнесу бутоны в спальню и вернусь.

– Надеюсь, ты мне расскажешь о результате гадания.

– Только в одном случае: если он будет тот, которого я жду.

– Я пройдусь к бассейну.

– Договорились.

– Можешь не спешить.

Георгий Орлов, не отрываясь, смотрел вслед Глории Дюбуа.

Русский пациент конечно же понимал, чтó загадала на утро милая, заботливая и сердечная сиделка.

И это не на шутку его встревожило.

Георгий Орлов не верил ни в дурные приметы, ни в вещие сны, ни в цыганские предсказания.

Но, похоже, Глория Дюбуа более чувствительна к подобного рода вещам.

Конечно, безобидные цветочки – это вроде бы не черная драная кошка, перебежавшая дорогу, и не баба с пустыми ведрами. Но…

Черт бы побрал эти дурацкие розы.

А вдруг распустится не правая, а левая?

Георгий Орлов четко представил себе, как на рассвете суеверная и мнительная аспирантка при виде неудачного результата впадает в глубокую меланхолию и непроходящую тоску.

Неужели мало библиотечного кошмара, породившего эти длительные приступы хандры и перманентную ипохондрию?

Оставалась лишь одна хрупкая надежда, что правый бутон все-таки опередит левый в этом фаталистическом соревновании, опередит и расцветет.

Расцветет изумительно, прекрасно и многообещающе…

4. Камерный этюд

В этот вечер Глория Дюбуа ожидала звонка из Парижа гораздо с бóльшим нетерпением, чем предыдущие. Даже те, которые могли принести радостную весть о судьбе Безымянной Красавицы.

Но состоявшийся утром разговор сместил все точки притяжения, и интерес теперь состоял лишь в том, что сообщит Анфан Террибль о своей тюремной экскурсии.

Главный вопрос – удалось ли голландскому Тюльпанчику опередить русского медведя в дерби, о котором ни тот, ни другой не имели представления.

Но парижская дама, как назло, затягивала с конкретным ответом.

– Да, бэби, вот и я, – наконец раздалось в трубке. – Только что освободилась из чудесной тюрьмы…

– Ма, оставь свои хулиганские шуточки!

– Гло, не сердись. Консьержери – действительно привлекательное место! Просто на редкость привлекательное! Я теперь это знаю точно!

– Ма, я только рада, что путеводители и председатель тебя не разочаровали.

– Не разочаровали? О-о-о! Если бы ты знала, что там случилось!

– Что, Ма?

Глории почудилось в материнском голосе смятение, она насторожилась.

– Ты все-таки попала на экспозицию с гильотиной?

– Не смешно, мисс Дюбуа. Вот ни капельки не смешно!

– А я и не пыталась шутить. Ты же ничего не хочешь рассказывать…

– Как это не хочу? Это ты меня перебиваешь, не даешь слова вставить!

– Молчу и слушаю.

– Так вот. Как ты догадываешься, Тюльпанчик и тут не собирался вести меня традиционными маршрутами. Первым делом мы зашли…

– В комнату пыток?

– Нет, в часовню Сен-Шапель. Это там, рядом… Бэби, я пришла в восторг.

– От верного Тюльпанчика?

– От витражей, бэби. Там сплошное кружево витражей! К счастью, день был на редкость солнечный, и все стены переливались разноцветными огнями. Было ощущение, что я попала в хрустальный бокал!

– Хорошо, что без вина… – И дочь не удержалась, чтобы ехидно добавить: – Красного бургундского!

Мать увлеченно продолжала, как ни в чем не бывало:

– На витражах было изображено что-то библейское…

– Только не надо пересказывать историю всемирного потопа и казней египетских.

– Ах, бэби, я там увидела такую потрясающую розу! Когда над головой вдруг заискрилась огромная красивейшая розетка, я едва не заплакала от счастья… Это было как символ грядущего объяснения в любви!

– Ма, у тебя на редкость тонкая душа.

– Вот! И Тюльпанчик так сказал!

– А кроме комплиментов, голландец выдал что-нибудь?

– Не спеши. Сейчас узнаешь, какие слова и, главное, где он произнес…

– Так где же?

– Председатель, как основательный мужчина и педантичный ученый, для начала продемонстрировал мне прекрасную сторону Консьержери.

– Я думала, там сплошные тюремные камеры.

– Гло, я же тебе говорила: это бывшая королевская резиденция…

– Ах да… Ну, тогда есть на что посмотреть.

– Да-да, тот огромный зал, который вмещал в себя Вселенную! Ну, по крайней мере, в местных масштабах. И там я забыла о витражах…

– Из-за Тюльпанчика?

– Точно, бэби. Под сводчатыми арками, под шикарными люстрами голландец устроил такое…

– Признался в любви?

– Нет! Всего лишь станцевал со мной менуэт!

– Оригинал…

– Бэби, думала ли я, что мне доведется все-таки попасть в королевскую резиденцию и станцевать менуэт с благородным кавалером? Какая же я молодец, что догадалась правильно одеться! У меня была, помнишь, Гло, такая многослойная, многоярусная юбка, в коричневато-зелено-золотистых тонах?