– Да, Ма, сочувствую. А там есть хотя бы на что посмотреть?
– Вообще я охотно туда заглянула бы веков так семь назад. Тогда, при каком-то нормальном императоре, это был вполне приличный королевский замок, даже, говорят, самый красивый в Европе. Представь себе зал огромнейших размеров – он и тронный, и обеденный, и гостиный, и бальный – в общем, служит для развлечений и приемов всякого рода. Я бы в бархатном платье и кружевах смотрелась бы ничуть не хуже этих расфуфыренных королев. Уж что-что, а одеваться я умею! И кавалерам нашлось бы о чем со мной поговорить!.. Да и в менуэте знаю, чем блеснуть!
– Да, Ма, ты малость опоздала…
– Но не настолько, чтобы угодить во времена, когда кому-то взбрело в голову заменить салоны на камеры. И если бы сажали только аристократов! А то всякий сброд… Впрочем, аристократов там перебывало достаточно.
– Надеюсь, нашим предкам не повезло в этом смысле.
– Ну, по крайней мере, их имена мне не попадались, когда читала про знаменитых узников.
– Удивительный факт!
– По правде говоря, бэби, сомнительную честь оказаться в Консьержери-тюрьме заслужить было не проще, чем попасть в Консьержери-дворец. Сама понимаешь, туда отправляли не за красивые глаза, а за вполне темные дела. Кто-то покушался на короля, кто-то на кошелек, некая Мари-Мадлен д’Обре просто травила ближних, всех подряд, как тараканов, а…
– Бр-р-р! Хватит перечислений, Ма. Я и так верю, что порядочных людей туда не брали.
– Как сказать, бэби, как сказать… Самая знаменитая узница – Мария-Антуанетта. Королева Франции. А кончила гильотиной, как простая уличная воровка… Ты уважаешь королев?
– Очень.
– Вот и я. Хотя у меня, как ты знаешь, самые республиканские убеждения. Но казнить женщину только за то, что ей выпал удел королевы, – это тоже преступление, как считаешь?
– Да, Ма. Преступление перед Богом. Раз он назначил ей такую судьбу, то не простым смертным решать, достойна эта женщина трона или нет.
– Во всяком случае, ты-то, бэби, достойная внучка Гранд Маман. Говоришь прямо как по-писаному. Мне так не сказать, но ужасно жалко ее. Правда, пишут, что ее местечко потом занял Робеспьер, но она-то этого не узнала. А узнала бы – вряд ли стало бы легче. Вот пойду глядеть, каково ей там сиделось… По крайней мере, когда сиделось, тогда жилось. Выпускали-то оттуда всех только в одном направлении: на казнь. Ничего не скажешь, весьма привлекательное местечко! Совсем не хочется туда, бэби, но это мой долг. И я его вытерплю до конца.
– Ма, ну ты совсем впала в ипохондрию. Подбадривай себя тем, что, в отличие от Марии-Антуанетты, тебя выпустят на волю, живой и здоровой.
– Спасибо за совет, бэби.
– Слушай, а это она сказала, что если у французов нет хлеба, пусть едят пирожные?
– Она самая. Как видишь, ты куда умнее французской королевы. За идиотский совет бедняжке отрубили голову.
– Надеюсь, Ма, Тюльпанчик не потянет тебя к экспозиции, где стоит та самая гильотина…
– Не знаю, где она там стоит, но если увижу – выскажусь по этому поводу. Ох, эти жестокие дикие галлы! Электрический стул гораздо эффективней и гуманней! Помнится, читала статью лет десять назад…
– Ма, не будем углубляться в дебри пенитенциарной системы! Мы не в Капитолии!
– Да, бэби. Ты дома, а я в Париже… Вот такие дела, Гло. Через пару часов мы с голландцем идем в Консьержери…
– Да, необычное место для любовного свидания.
– Гло, я верю в предназначение свыше.
– Ма, ты, как и я, закоренелая фаталистка.
– Вот именно. В тюрьму так в тюрьму…
– Но надеюсь, ты выйдешь на свободу обрученной!
– А почему, бэби, действительно после долгожданного признания в любви не получить бы от Тюльпанчика предложение руки и сердца?
– Ма, это выше любого научного достижения – обрести на закате дней обыкновенное семейное благополучие взамен взбалмошной и неопределенной жизни…
– А что в этом плохого? Мы обе не ждем ничего другого, кроме счастливого брака. Но главное – мы это право заслужили: ты – аспирантским подвижничеством, я – отказом от грехов молодости…
– Но мой пациент даже намекнуть на свои чувства не решается, – печально заметила Глория.
– А точно любит?
– Похоже, да…
– Тогда терпи.
– Стараюсь. Как во время решающего генетического опыта.
– Ах, бэби, как бы я хотела, чтобы русский медведь опередил голландского Тюльпанчика!
Глория расхохоталась:
– Слушай, Ма! Тебе не кажется, что мы с тобой участвуем в каком-то безумном соревновании?
– А что? – Мать поддержала смех дочери. – Отличное получается дерби!
– Ага! Победительницей будет объявлена та, что первая получит предложение руки и сердца!
– Шикарное такое условие!
– Ладно, уговорила: дерби так дерби!
В голосе дочери зазвучал азарт, присущий когда-то исключительно матери.
– Значит, победит та, которая первая услышит предложение о браке.
– Согласна.
– Тогда – вперед!
– Только чтобы по-честному!
– Ой, прости, Ма, опаздываю!..
– Да и мне пора собираться… Ну, пока, бэби! Целую! Успеха нам обоим! Ой, как же ты меня насмешила! Насмешила и утешила! Правда, бэби! Это же совсем другое дело! Да здравствует дерби!
Закончив сумбурный диалог, ученая дама выхватила из вазы букет роскошных роз и под собственное громкое пение кинулась в водоворот венского вальса. Безукоризненно выученные ноги сами собой несли тело, легко и проворно вписывая пируэты в периметр гостиничного номера.
Удерживая обеими руками мокрые стебли, она безостановочно кружилась, не глядя по сторонам, утопив лицо в гущу алых лепестков.
Жестковатые листья то и дело касались щек, шеи, плеч, превращаясь в соблазняющие прикосновения мужских рук, уже не чужих, а почти родных, безудержно манящих, невыносимо желанных…
Легкие уколы шипов не пугали, а дразнили, напоминая об остроте взаимных ласк, все усиливая и усиливая тягу к недоступному, до которого, как внезапно оказалось, рукой подать.
А розы вкрадчиво благоухали, обещая превратить мимолетную любовную интрижку в большое и настоящее чувство, называемое последней любовью…
3. Испорченные попытки
В Париже любовное приключение матери неуклонно двигалось к романтичному финалу.
А дочь в фамильном имении Дюбуа старательно ухаживала за раненым и ждала, ждала, ждала хоть малого намека, хоть детали в поведении любимого пациента, за которую можно было зацепиться.
Но русский медведь по-прежнему вел себя как непонимающий юноша.
В конце концов Глория нашла занятие, объединившее их, пусть не в страстном порыве, но, по крайней мере, в мозговом штурме.
Герой и спасенная им особа принялись упорно искать имя Безымянной Красавице.
Но Орлов, по широте своей русской души, часто отвлекался от темы.
Вот и сейчас, выпив положенную дозу лекарств, пациент попробовал вызвать в сиделке приступ неуместного смеха или неконтролируемой ярости.
– Королева роз – это звучит, но я бы предпочел титул «Королева томатов», ну или огурцов.
– Почему это?
– А какая польза от твоего пресловутого цветка? Из томатов можно изготовить кетчуп, огурцы годятся на засолку, а вот что делать с твоим шипастым произведением изощренной селекции?
– Любоваться! – надменно отчеканила Глория.
– Ах да, я совсем забыл эстетическую составляющую…
– Еще ваш знаменитый писатель Достоевский говорил, что красота спасет мир.
– Но, думаю, он имел в виду не декоративный цветочек.
– С каким удовольствием я вонзила бы в такого вредного пациента шприц с обезболивающим!
– Соглашусь и на шип от розы.
– Чтобы заработать столбняк?
– О Королева, только не касайтесь медицинских тем!
– Не буду, если мы вернемся от идиотского трепа к интенсивному поиску имени для Безымянной Красавицы.
– Предлагаю обыграть белый цвет твоей розы.
– Попробуй.
– «Снежный шар»?
– Фи.
– «Снеговик»?
– Не смешно.
– Во! «Снежная баба с морковкой вместо носа».
– Почему с морковкой?
– Ну, можно с редькой или свеклой, на худой конец.
– Только не вздумай перечислять все овощи мира.
– Я еще и до фруктов доберусь.
Стремительный диалог в стиле абстрактных анекдотов и абсурдистских пьес закончился обоюдным смехом.
Русский пациент, содрогаясь от хохота, иногда морщился от ноющей боли, рождающейся в простреленных тканях и пробитых мышцах.
А американская сиделка, увлекшись игрой в имена, на какое-то время избавилась от посткатастрофического синдрома, ежечасно травмирующего психику.
– «Прелесть»…
– Банально!
– «Герцогиня»…
– Заиграно, и не один раз!
– «Гордость Луизианы»…
– Американцы не поймут.
– Кстати, Королева, если ты приспособила свою розу к постоянному гаданию, то дай ей соответствующее имя.
– Например?
– «Сивилла».
– Не то.
– «Кассандра».
– По-моему, такой сорт есть у греков, а может, у итальянцев.
– «Пифия».
– Слишком мрачно звучит.
– Ну, тогда мои познания в предсказательницах и провидцах иссякли.
– Да, мифологическая эрудиция у тебя потрясающая. Но тут нужен более тонкий подход.
– Не отрицаю.
– Розу надо постараться назвать так, чтобы это всем говорило о ее достоинствах, о ее высшем секрете, который, возможно, не знаю даже я.
– Неразрешимая загадка.
– Почти.
– Ну, если даже ты не знаешь, как к ней подступиться…
– Название должно прийти само, раз и навсегда, – как сильная научная идея, как поэтическое озарение, как мгновение любви…
Глория, так долго избегавшая этого заветного слова, взглянула на Георгия.
Но тот как будто не услышал ничего особенного.
– Думаю, рано или поздно тебя осенит.
– Скорей ты найдешь нужное название.
– Если бы не рана…
"Мать и дочь: синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов" отзывы
Отзывы читателей о книге "Мать и дочь: синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Мать и дочь: синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов" друзьям в соцсетях.