Вера и Марина Воробей - Маэстро, музыку!

и я здесь первый за несколько веков подряд.

Ровные слои бархатной пыли

следы последних посетителей скрыли.

Ночные тучи расступились, светит луна,

луч мутного света льется из окна.

Холодные каменные плиты пола

бархатной пылью покрыты.

Мои глаза привыкают к этой дикой тьме,

я начинаю различать портреты на стене.

Беру старинную шкатулку в руки,

слышу нежные магические звуки.

Я околдован этим звоном тихим.

Все вокруг выглядит загадочным, двуликим.

Я прикован к этому магическому миру… да-да…

Это воплощение психолиры.

Стенам передается дрожь тела.

Медленно ступаю я вперед несмело.

Я не смею нарушать этот великий покой

веков небрежностью своих шагов.

Я гляжу без движения сквозь холод камней —

пропасть расширяется в памяти моей.

Время бесшумно поглощает города и страны,

и ничего уже не значат человеческие планы.

Замедляется звук времени, шагов,

затихает нежный шепот песочных часов.

Мои движения сковала магическая сила,

и бархатная пыль уже мои мысли покрыла.

Остановись, постой, замедли сердца бой.

Сюда проник шум вместе со мной.

Мерцающий свет засыпающих глаз угасает,

сознание мое силу теряет.

Эти мысли, леденеющие кровь…

Свет потухнет навсегда и не разбудит меня вновь.

Я останусь жертвой бархатной пыли,

как и люди те, которые столетия назад здесь жили. 

Ушедшие в прошлое, стертые временем,

ушедшие в прошлое, застывшие навеки.

Психолира – строго психическая лирика.

Корни, которые кто-то помнит.

Чтоб в страшной пустоте мое осталось тело,

Чтобы в последний раз душа моя горела

Земным бессилием, летя в рассветной мгле,

И дикой жалостью к оставленной Земле.

В третий раз Черепашка перематывала кассету на начало этой песни, которая называлась «Бархатная пыль», и каждый раз она находила в ней что-то новое. Причудливые сочетания слов поворачивались вдруг скрытой ранее гранью, будто алмаз, отражающий свет. Песня казалась Люсе удивительно, до слез печальной. И когда дверь в комнату медленно приоткрылась, глаза ее были на мокром месте.

– Привет, извини, если помешала… Это ты к передаче готовишься? – спросила Елена Юрьевна.

– Угу, – соврала Люся и принялась тереть глаза.

– Забавная вещица, – наклонила голову набок мама. – Это «Каста»?

– «Каста», – кивнула Люся и неожиданно для самой себя улыбнулась.

Конечно, Елена Юрьевна помнила об их вчерашней размолвке, но, увидев радостную улыбку на лице дочери, сразу же забыла все обиды.

– Пойдем на кухню. – Черепашка вскочила с дивана. – Мам, мне с тобой нужно поговорить… Это для меня очень важно…

– Да объясни ты толком, что случилось? – Елена Юрьевна пристально вглядывалась в лицо дочери.

Они сидели за столом, друг напротив друга. Люся не знала, с чего начать разговор. То ли рассказать вначале о предложении Влади, то ли о своих чувствах к нему…

– В общем, мам… – Она набрала полные легкие воздуха, а затем с шумом выдохнула. – Помнишь, я рассказывала тебе о Влади?

– Я так и знала, что ты чего-то недоговариваешь! – Елена Юрьевна слегка ударила пальцами по столу.

– Ну не перебивай, пожалуйста, – попросила Люся. – Так вот, тогда мы на самом деле не попали на концерт.

– Как это? – Елена Юрьевна испуганно посмотрела на дочь. – А куда же вы попали?

– Мы попали на Чистые пруды. Просто в клубе этом, «Китайский летчик Джао-Да», знаешь такой? Он на «Китай-городе» находится?

Елена Юрьевна рассеянно кивнула. Взгляд ее по-прежнему оставался напряженным.

– Короче, там и звук был плохой, и играть никому не хотелось… – продолжала рассказывать Черепашка. – Ну не в этом дело… Мы с Влади, короче, пошли гулять. Мама, понимаешь, он так похож на меня! – Люся просияла счастливой улыбкой.

– Так… Ну теперь мне все ясно! – Елена Юрьевна всплеснула руками.

– Да ничего не ясно… – Черепашка обиженно отвернулась. – Это еще не все.

– Ну, хорошо, рассказывай дальше, если это еще не все, – вздохнула мама, видимо готовясь услышать что-то из ряда вон выходящее.

– В общем, Влади предложил мне поехать с ним в Ростов, – выпалила Люся и в напряженном ожидании уставилась на маму.

– Да?! – Елена Юрьевна резко встала с табуретки. – С какой это стати, интересно?

– Ну на пару дней всего, мам! – заканючила вдруг Люся. – Жить у его мамы будем… Так что ты не волнуйся… Мамочка, миленькая, хорошенькая, добренькая, отпусти меня, пожалуйста, в Ростов!

– Да ты что, совсем с ума сошла?! – Елена Юрьевна повысила голос. – Никуда ты не поедешь! И речи об этом быть не может!

– Ну это же ненадолго, мамулечка! На два дня всего! – снова начала Черепашка, но мама тут же ее перебила:

– Неизвестно с кем, неизвестно куда! Короче, разговор окончен.

– Ну а как же, если бы я в командировку поехала? – робко возразила Люся.

– Во-первых, люди, с которыми ты ездишь в командировку, – взрослые, во-вторых, я их знаю, в-третьих, тебе оплачивается гостиница, и я точно знаю, где ты, с кем ты и когда приедешь…

– Но ты и сейчас будешь знать, где я, с кем я и когда я приеду… А что касается Влади, то он взрослый…

– Вот именно, взрослый! – Елена Юрьевна невесело усмехнулась. – Даже, я бы сказала, слишком взрослый.

Люся не стала больше уговаривать маму, а молча встала и пошла к себе в комнату. Она упала на постель и тут же неожиданно для самой себя расплакалась. Люся плакала тихо-тихо, сдерживая всхлипы, так, чтобы не услышала мама. Но Елена Юрьевна, конечно, чувствовала, как больно ее дочери. В глубине души она понимала, что сказала все слишком резко и неправильно, грубо. Ей самой было невыносимо больно и плохо. Ругая себя последними словами, она пошла в комнату дочери.

– Люсенька, – присела на краешек кровати мама. – Ну ведь ты же сама понимаешь, что…

– Я все понимаю, – сказала Черепашка дрожащим от слез голосом.

– Ну подумай… Вот стань на мое место… Люсенька… – Елена Юрьевна гладила дочь по голове. – Ну посмотри на меня! – Она старалась заглянуть Люсе в глаза. – Ну и потом, у тебя ведь съемки, школа…

– Я все понимаю, – повторила Черепашка.

Повисла тяжелая пауза. Елена Юрьевна о чем-то напряженно думала, а Люся повернулась на спину и закрыла глаза. По щекам ее катились слезы. Они затекали в уши, щекотали их, но Черепашка лежала с закрытыми глазами, безжизненно вытянув обе руки вдоль туловища. В такой позе она показалась Елене Юрьевне настолько беззащитной и жалкой, что она вдруг неожиданно для самой себя спросила:

– А когда он поедет за билетами?

– Наверное, завтра… – сказала Люся и открыла глаза.

– Только пусть вначале приедет сюда, я хочу поговорить с ним. Хоть телефон его мамы запишу. И еще! Люсь, вещи ты должна взять на любую погоду, чтобы не получилось, как в прошлый раз…

Но Черепашка уже не слушала маму. Она села на кровати, уткнулась носом в плечо Елены Юрьевны и крепко обхватила руками ее шею.

– Пусти, Люська, задушишь! – пыталась высвободиться из объятий дочери Елена Юрьевна.

– Не пущу, – одними губами прошептала Черепашка и еще сильней прижалась к матери.

– Владислав, – сказал Влади и зачем-то протянул Елене Юрьевне руку.

Правда, тут же смутившись, он опустил ее прежде, чем Елена Юрьевна успела отреагировать. Даже не пытаясь скрыть своего волнения, Влади с силой дернул вниз молнию на куртке.

– Проходите, пожалуйста… Можете не разуваться, – улыбнулась Елена Юрьевна.

Она тоже сильно волновалась. Да и Черепашка совсем не выглядела спокойной. Она то и дело поправляла свои коротко остриженные волосы, без конца одергивала футболку и почему-то отводила глаза в сторону, стараясь не встречаться с Влади взглядом.

– Давайте чаю выпьем, – предложила Елена Юрьевна, провожая гостя на кухню. – А может, вы есть хотите?

– Нет-нет, спасибо большое, – испуганно замахал руками Влади.

– Люсь, да не стой ты как каменное изваяние! – Елена Юрьевна похлопала Черепашку по плечу. – Давай-ка помоги мне накрыть на стол.

– Я тоже могу… – тихо сказал Влади.

Мать и дочь одновременно обернулись. На лицах обеих читалось недоумение.

– В смысле, я тоже могу помочь чашки расставить… – пояснил Влади и густо покраснел.

– А-а-а… – с облегчением выдохнула мама. – Да нет, спасибо… Вы отдыхайте. Мы сами управимся.

К чаю были поданы баранки, клубничное варенье и конфеты «Ну-ка, отними!». Беседа явно не клеилась. Однако скованность мало-помалу отпустила и гостя, и хозяев. Практически в полной тишине все выпили первую чашку чая.

– Может, добавить? – предложила Елена Юрьевна, поднимая глаза на Влади.

– Спасибо, я сам, – ответил он и взял в руки прозрачный заварной чайник.

Нет, этот молчаливый, но такой естественный и органичный парень определенно нравился Елене Юрьевне. Тревога, терзавшая ее с самого утра, понемногу рассеивалась, хотя одного взгляда на Черепашку было достаточно, чтобы понять: она без памяти влюблена. Об этом говорило все – и то, как Люся тайком, исподлобья поглядывала то на маму, то на Влади, и то, с какой частотой вырывались из ее груди тяжелые, прерывистые вздохи, как, впрочем, и отчаянное усердие, с которым девушка дула на уже давно остывший чай.

– Только вы, Владик, пожалуйста, не отпускайте ее одну на улицу, – с тревогой в голосе попросила Елена Юрьевна. – Все говорят, что в Ростове очень высокая преступность.

– Мам, ну прекрати… – сдвинула брови Черепашка, а Влади улыбнулся одними уголками губ и сказал: