И вот тогда это все ударяет меня. Реальность. Масштаб всего происходящего.

Вот тогда я прихожу в себя.

Я подхожу к ней и притягиваю ее в объятия, крепко держа, целую ее макушку, снова и снова.

— Да, это хорошо, это так чертовски хорошо, — говорю ей, и теперь приходят слезы. Не могу сдержать их, даже не пытаюсь. — Наташа, даже не знаю, что сказать, но это хорошо. Я люблю тебя. Я так тебя люблю, и я... — прерываюсь, рыдание вырывается из меня. — Я хочу этого больше всего на свете. Это так прекрасно. Он будет твоим и моим. Мы будем любить его.

Она держится за меня так же крепко, как и я за нее, и теперь тоже плачет, мягко хныча в мою грудь.

— Я хочу этого, Бригс. Я хочу, чтоб мы снова были вместе. Хочу быть с тобой, я хочу любить тебя и продолжать. Не хочу делать все это в одиночку.

Я отступаю и беру ее лицо в руки, улыбаясь так широко, что мое лицо, кажется, может треснуть, хотя слезы продолжают течь по щекам, и все на вкус, как соль.

Это вкус радости.

Начала.

Жизни.

— Тебе никогда не придется делать это в одиночку, — говорю я, глаза ищут ее. —Мы в этом вместе. Мы всегда, с того момента, как я встретил тебя, были в этом вместе. Это наш ребенок. Это о нас. Это наше будущее. Мы так много пережили, чтобы оказаться здесь и сейчас, и тебе нужно знать, что ничто, ни колледж, ни друзья, семья или карьера или что-либо еще, не помешают нам. Мы заслуживаем любви. Мы этого заслуживаем.

Она кивает, и я отвожу волосы от ее лица, глаза опухли, но она все еще разбивает мне сердце.

— Я обещаю, что больше не позволю тебе уйти, — говорит она. — Обещаю бороться.

— Просто обещай встать, — хрипло говорю ей. — Что бы ни встретилось нам на пути. Обещай мне, что будешь вставать. К черту пепел. Ты - огонь. Мы - огонь.

— Мы - огонь, — говорит она. — Так и есть.

Еще одна волна радости врезается в меня, и я издаю небольшой, безумный смешок. Целую ее лоб, щеки, нос, губы. Целую ее и рассказываю, как я ее люблю, и сделаю для нее все. Говорю ей, как сильно уже люблю ребенка, и что буду лучшим отцом, каким могу быть. Говорю ей, что она будет отличной матерью, и это только начало, начало всей нашей совместной жизни. Третий шанс.

Но ведь третий всегда счастливый.

Некоторое время мы остаемся в кабинете, словно в коконе. Мы больше не боимся Мелиссу, последствий. Сейчас кажется невозможным, что мы когда-то боялись. Ребенок - наш ребенок - меняет все. Мы остаемся там, потому что новости, радость, кажутся такими новыми и хрупкими. Я боюсь выйти в мир, боюсь, что все это может исчезнуть.

В какой-то момент кто-то даже стучит в мою дверь, но я не решаюсь ответить на стук и разрушить чары. Вместо этого Наташа сидит на стуле напротив, я кладу ноги на стол, и мы разговариваем несколько часов. Как в старые времена мы говорим о фильмах, моей книге, ее диссертации, будущем, только сейчас один из нас иногда смеется или плачет или упоминает, что мы будем родителями.

Для меня это самый большой подарок, который я когда-либо мог получить. Ничто никогда не заставит Хэймиша вернуться, и ни один ребенок не сможет сравниться с ним. Он был прекрасной душой, единственной в своем роде, и мир без него стал менее ярким. Но я могу дать так много любви и знаю, Хэймиш чувствовал это. Он хотел бы, чтобы любовь перешла к другому ребенку, в то время как я продолжаю любить его и скучать по нему в моем сердце.

Просто не думаю, что я раньше когда-то ощущал такую надежду. Чистую, ясную надежду.

Она заставляет меня плакать, заставляет упасть на колени.

Осознание того, что жизнь хороша - лучше, чем хороша - и все будет становиться только лучше.

Время ужина, и я собираюсь предложить Наташе поесть что-нибудь, чтобы отпраздновать, когда звонит мой телефон.

Я беру мобильник и смотрю на номер.

Это Сара, заведующая кафедрой.

Мои глаза расширяются, и внезапно я снова начинаю нервничать.

Отвечаю.

— Бригс.

— Бригс, — говорит Сара. — Я не вовремя?

— Нет, нет, — быстро отвечаю я, закрывая ухо, чтобы слышать ее лучше.

— Я останавливалась у твоего кабинета, но тебя не было, — говорит она. — Просто хотела сообщить, что я поговорила об этом с Филиппом, а также с Чарльзом Ирвингом, так как он выше по должности, и я пыталась получить третье мнение.

Я мысленно стону, чувствуя, как надежда испаряется. Ирвинг ненавидит меня, и Наташу он тоже не любит.

— Так как у вас уже раньше были отношения, мы решили, что теперь вы с мисс Трюдо можете свободно общаться, — говорит она, и не думаю, что раньше выдыхал так громко. — Основываясь на следующем: она не должна когда-либо брать ни одно из твоих занятий и, в любом случае, не может взаимодействовать с тобой в колледже. Это означает: приходить к тебе в кабинет, заглядывать на твой урок, или лекцию, или что-то другое, что может создать неправильное впечатление. То, что вы делаете в свое свободное время за пределами университетского городка - не наше дело. Ей около тридцати, и вы оба взрослые. Но в тот момент, когда любое из правил будет нарушено и репутация программы окажется под угрозой, боимся, тебе придется уйти в отставку.

— Тебе не придется беспокоиться об этом, — говорю ей. Наташа наклоняется на стуле, выжидающе глядя на меня.

— Я доверяю тебе, Бригс, — говорит она. — Ты хороший учитель, и, честно говоря, ты заслужил немного удачи.

Ах. Вот почему я стал исключением. Жалость сыграла не последнюю роль. Ну, я, черт возьми, приму это.

— Огромное тебе спасибо, Сара, — любезно говорю ей. — И передай то же Чарльзу и Филиппу.

Я вешаю трубку, и Наташа уже улыбается мне, подняв брови.

— Ну?

— Они обсуждали это с твоим любимым профессором Ирвином, — говорю я ей.

Ее глаза округляются.

— О, нет, — восклицает она.

Улыбаясь, пожимаю плечами.

— Ну, не знаю, думаю, ты все же нравишься старому ублюдку.

— Что ты имеешь в виду?

— Они сказали, я могу сохранить работу.

Она практически подпрыгивает со стула, хлопая в ладоши.

— Ты серьезно? Бригс, это чудесно! Боже мой. Не могу в это поверить.

— Но когда мы в колледже, должны притворяться, что не знаем друг друга, — говорю ей. — И это значит больше никаких свиданий в кабинете, как сейчас. Но думаю, мы сможем компенсировать все, когда ты переедешь ко мне.

— Что?

— Переезжай ко мне, — умоляю я. — Сегодня. Вечером. Давай возьмем твои вещи и заберем тебя оттуда.

— Ты уверен? — спрашивает она, хотя ее глаза уже сияют от этой мысли.

— Наташа, ты беременна моим ребенком, — напоминаю ей, автоматически улыбаясь этой мысли. Она никогда не станет старой, никогда не перестанет ощущаться потрясающей. — И мы свободны быть друг с другом за пределами колледжа. Нечего бояться. Если у Винтера нет возражений, ты переезжаешь ко мне.

— Ладно, — говорит она, удивленно моргая. — Сегодня вечером?

— Прямо, черт возьми, сейчас, — говорю ей, поднимаясь. — Вставай, пошли. У тебя ведь почти все собрано, да?

Она кивает.

— А Мелисса?

Моя улыбка, вероятно, больше похожа на оскал.

— Не могу дождаться, когда увижу выражение ее лица.

Мы вместе покидаем колледж, оба взволнованы и немного безумны. Все движется так быстро, и все же это не кажется достаточно быстрым. Я хочу, чтобы она была в моей квартире, хочу каждое утро просыпаться с ней, я хочу жить с ней, улыбающейся рядом. Тот факт, что нам просто (в узком смысле) предоставлена свобода, почти ощущается так, словно мы были помилованы в тюрьме, и мы бежим по улицам вместе, прикасаясь друг к другу, целуясь, смеясь, просто укрепляя все это.

Но мы по-прежнему в опасности. Когда мы добираемся до моей квартиры - нашей квартиры - я вынужден бороться с желанием взять ее в тот самый момент, когда мы заходим внутрь. Но нам все ещё надо разобраться с кое-чем важным, и наши нервы не успокоятся, пока мы все не уладим.

Поскольку «Астон Мартин», вероятно, не проедет через город и в него не поместятся все ее вещи, мы должны нанять фургон. К счастью, я видел, как Макс часто доставлял что-то и увозил из «Добровольца» на своем фургоне, поэтому мы направляемся через улицу посмотреть, окажет ли он нам услугу.

— Для тебя, — говорит Макс, бросая мне ключи с большой улыбкой, — все, что угодно. Я просто запишу это на твой счет.

— Спасибо, приятель, — говорю ему, и вскоре я сижу на водительском сиденье стареющего фургона 80-х, направляясь в Уэмбли с Наташей рядом.

Чертовски нервирующая поездка.

Наташа сжимает руки, покусывая губу так, что я боюсь, у нее может пойти кровь.

— Расслабься, — говорю я, кладя руку ей на ногу. — Я здесь. С тобой. Тебе даже не придется смотреть на нее, если ты не хочешь, просто оставайся в фургоне, и я позабочусь об этом.

Она качает головой, шумно выдыхая.

— Я не буду скрывать от нее. Больше нет.

Мы подъезжаем к зданию, и ее лицо вытягивается, когда она видит свет в своей квартире, но, надо отдать ей должное, выходит, и мы поднимаемся по лестнице на ее этаж, пока не оказываемся прямо у ее двери.

— Ты готова? — спрашиваю ее.

— Нет, — говорит она, пытаясь улыбнуться. Вставляет свой ключ в замок, надеюсь, в последний раз, и дверь открывается.

Мы заходим внутрь. Звук телевизора слышен из гостиной.

— Наташа? — Мелисса кричит из комнаты.

Мы стоим в коридоре и молчим.

Наконец, Мелисса выходит из комнаты и, когда видит нас, останавливается.