Сьюзен Льюис - Крик души

Старшина присяжных был низеньким лысеющим человечком с двойным подбородком. На носу у него красовались круглые очки.

— Так точно, ваша честь, — ответил он.

— Тогда прошу сообщить суду: каков ваш вердикт по делу об убийстве в состоянии аффекта?

Никки показалось, что, отвечая, коротышка вытянул шею:

— Мы признаем обвиняемую виновной, ваша честь.

Когда Никки стала заваливаться набок, стоящий рядом с ней полицейский подхватил ее и помог устоять на ногах.

— Все в порядке, я держу, — пробормотал он.

Она слышала, как кто-то в зале закричал и как судья призвал всех к порядку, но у нее было ощущение, что все происходит далеко-далеко.

Наконец в зале суда воцарилась тишина. Никки слушала, как судья благодарит присяжных за работу и распускает их. Она смотрела на его лицо, но перед глазами стояло угрюмое убожество «салона» тюремного микроавтобуса, в котором ее везли в Иствуд-парк. Грохот и скрежет ключа в замке. Холодные, сырые душевые. Зловоние давно немывшихся женщин. Стены, надвигающиеся на нее. Никки не позволяла себе верить в то, что это случится, но непоправимое все же произошло, и только теперь она осознала, какой наивной была, когда только начала задумываться о том, чтобы обмануть закон.

Судья все еще говорил: он сообщил о своем намерении выслушать просьбу о смягчении наказания, если защита готова. Адам Монк встал, но, когда он начал выдвигать причины, по которым наказание не должно включать в себя лишение свободы, мысли Никки улетели к ее отцу. Ему сейчас наверняка еще хуже, чем ей, а значит, она должна приложить максимум усилий, чтобы заставить его думать, что она достаточно сильная, она справится. Никки понимала, что он, наверное, уже выходит из зала суда, чтобы сказать кому-то — да кому угодно, — что она невиновна и что именно он должен заплатить за совершенное им преступление. Если его и станут слушать, то наверняка спишут его слова на естественное горе отца, на его потребность взять на себя страдание своего ребенка.

— …учитывая заключение психиатра, представленное суду, — говорил судья, и его голос прорывался через водоворот мыслей в ее уме, — а также отчеты патронажной сестры и педиатра, я пришел к выводу, что в момент совершения преступления обвиняемая находилось в состоянии сильного стресса. Согласно всем заключениям экспертов, данное состояние носило временный характер и на данный момент обвиняемая в состоянии полностью отвечать за свои поступки. Таким образом, я пришел к следующему выводу: несмотря на тот факт, что данное дело явно требует наказания в виде лишения свободы, я полагаю, что более уместным будет тюремное заключение сроком на один год с отсрочкой исполнения приговора на два года. Тем не менее…

Его следующие слова утонули в торжествующих криках публики.

Судья призвал всех к порядку.

Спенс, Дэвид и Дэнни послушно сели, но Никки чувствовала, как их радостное возбуждение и облегчение пронизывают воздух, словно связывая ее с ними.

— Тем не менее, — повторил судья, — я рекомендую осужденной пройти длительный курс психиатрического лечения с тем, чтобы и она сама, и члены ее семьи могли убедиться, что полученная ею психологическая травма была соответствующим образом распознана и излечена. — Обернувшись к Никки, он сказал: — Спасибо, вы свободны.

Сердце Никки остановилось. Она свободна! Свободна! Она внезапно почувствовала, что стала легкой как перышко, что может полететь в синее-синее небо прямо из зала суда, как пузырек воздуха. Ее родные и друзья радостно прыгали и поздравляли друг друга. Слезы текли по ее щекам. Она испугалась, что это просто сон, когда поднялась со скамьи подсудимых, но в следующее мгновение очутилась в объятиях Спенса и вцепилась в него так, словно больше не хотела отпускать. Затем рядом с ними оказались ее родители, которые плакали и смеялись одновременно, и миссис А., и Дэвид, и Дэнни… Их быстро окружила толпа друзей с «Фабрики» и соседей — словно команда регби, сгрудившаяся вокруг Никки.

Наконец, Джолиону Крейну удалось к ней пробиться.

— Пресса захочет услышать заявление, — сказал он ей. — Я подготовил текст на всякий случай, но если вы предпочтете сделать собственное…

Никки повернулась к Спенсу.

— Я думаю, — сказал он Джолиону, — что если вы не против прочитать свою речь, то, наверное, это будет лучше всего. Не то чтобы нам было нечего сказать, но, несмотря на потрясающий итог слушаний, я бы хотел, чтобы все помнили, что мы с Никки недавно потеряли сына, и потому предпочитаем уединиться, чтобы совладать с горем и постепенно вернуться к нормальной жизни.

Прекрасно поняв его чувства, Джолион пожал им обоим руки и, бросив любопытный взгляд на Джереми, ушел общаться с прессой.

— Мистер Монк, — сказала Никки, когда барристер присоединился к ним, — мне жаль, но я не знаю, что сказать еще, кроме «спасибо». Я все еще не могу поверить, что…

— Вы проделали удивительную работу, — заметил Спенс. — Вы просто в точку попали, когда говорили о судье: он действительно снисходителен… — И он засмеялся, словно еще не до конца осознав, что произошло.

Монк, ничуть не менее довольный, чем его клиенты, поздравил их и, пожелав им всех благ, вслед за Джолионом вышел на улицу.

— А знаете, что нам обязательно нужно сделать? — воскликнул Дэнни. — Надо вернуться на «Фабрику» и напиться!

Когда все бурно выразили свое согласие, Никки заметила родителей, неловко переминающихся с краю толпы; она тут же подошла к ним и крепко обняла.

— Пойдемте с нами, — прошептала она. — Я знаю, это не в вашем стиле, но… — Никки замолчала, когда ее мать неожиданно улыбнулась.

— С удовольствием, — ответила Адель, и, когда их взгляды встретились, сердце Никки радостно затрепетало: она поняла, что, в конце концов, нет худа без добра.

— Я хочу, чтобы ты знала, — заявил отец в такси, по дороге на «Фабрику», — что я никогда не позволил бы тебе оказаться в тюрьме.

Понимая, насколько для него важно, чтобы она поверила, Никки прижалась к нему и ответила:

— К счастью, это уже не актуально, папа, но да, я знаю это.

Ее слова, похоже, приободрили его, но к тому времени, как они добрались до «Фабрики», она заметила, что он снова ушел в себя.

— Возьми мать с собой, — прошептал он, когда Никки вслед за ним вышла из такси, — и позаботься о том, чтобы она хорошо провела время. А я вернусь домой и прилягу. Сегодня на меня столько всего навалилось…

Он внезапно показался ей таким старым и измученным, что Никки почувствовала укол тревоги.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она. — Ты просто устал, да?

Отец опустил глаза.

— Мне стыдно, — хрипло уточнил он. — Прости, что не занял твердую позицию и не остановил тебя…

— Я уже взрослая, — мягко напомнила она ему. — Пора мне уже и самой принимать решения.

Грант прикоснулся к ее лицу и пристально посмотрел в глаза.

— За свою жизнь я совершил много ошибок, — признался он, — но, слава Богу, они не сделали из тебя другого человека. Я так горжусь тобой, Николь, я… — Его голос задрожал, и, когда по щеке у него потекла слеза, глаза Никки тоже заблестели. — Ты не должна была так рисковать ради меня, — отрывисто произнес он.

— Нет, должна, — возразила она. — Ведь много лет назад ты спас меня и маму. Затем ты пытался спасти Зака от ужасной болезни. С моей точки зрения, настал мой черед спасать тебя.

Все еще считая себя не достойным такой заботы, он сказал:

— Я обязательно расплачусь с тобой. Я не знаю как, но я обещаю тебе это.

Ее глаза лукаво заблестели.

— Ты можешь начать прямо сейчас, просто пойдем вместе с нами, — мягко промолвила Никки, а когда ее мать обошла машину и присоединилась к ним, она взяла их обоих за руки и предложила последовать за Спенсом. К ее облегчению, отец больше не возражал.

Десять дней спустя Никки, Спенс, Адель и Джереми сидели в одном из любимых ресторанов ее родителей в Бате, наслаждаясь тихим празднованием двадцать второго дня рождения Спенса. В обычной ситуации они отметили бы этот день с друзьями: либо шумной компанией на «Фабрике», либо шумной вечеринкой у себя дома. Но сейчас, когда стресс судебного разбирательства наконец остался позади, началось время оплакивания Зака, и у них не было никакого желания организовывать празднество. Не то чтобы они позволяли себе заливаться слезами или купаться в жалости к самим себе: просто бурный праздник казался неуместным, учитывая то, что только вчера они похоронили Зака.

Никки знала: воспоминания о том, как ее отец и Спенс вместе несли крошечный гробик в крематорий, навсегда останутся с ней и, наверное, всегда будут вызывать слезы. Это зрелище растрогало всех присутствовавших, как и слова Спенса, когда он встал и прочел речь голосом, преисполненным силы и гордости, но иногда срывавшимся от горя.

— Зак пробыл с нами так недолго, — сказал он тогда, — но мы с Никки стали гораздо богаче оттого, что познакомились с ним. Он принес нам много радости, он также часто испытывал нас, но мы любили его с той самой минуты, как узнали, что он у нас родится, и всегда будем любить его.

Потом был поминальный обед на «Фабрике», и именно тогда Адель и Джереми спросили Спенса, как он смотрит на то, чтобы отметить свой день рождения с ними.

И вот они сидят в ресторане и не успели еще доесть закуски, как официант снова наполнил их бокалы.

Когда он ушел, Джереми поднял свой бокал.

— Я хотел бы сказать тост, — начал он.

Сердце у Никки сжалось, когда она услышала, как дрожит его голос, а когда она поймала взгляд матери, то заметила, что Адель тоже переполняют чувства.

— Прежде всего, — Джереми обратился к Спенсу, — мы с Адель хотим пожелать вам счастливого дня рождения и поблагодарить за то, что вы согласились отпраздновать его с нами.