– Нашим отцам до нас нет дела, – пробормотал Данте. – Просто мы нужны им в данный момент для достижения своих целей.

– Мне кажется несправедливым, Данте, что, презирая нас как незаконнорожденных, они пользуются нами и нашей любовью к ним в своих интересах.

Непостижимо, как эта шестилетняя иностранка так безошибочно уловила характер отношений Данте с его отцом.

С годами между отцом и сыном установился зыбкий мир, хотя Данте служил в армии отца и постепенно завоевал уважение Карла, став его надежным доверенным лицом. Эта помолвка с ребенком из Тюдоров подтверждала высокую степень доверия Карла, потому что провал попытки установления мира на континенте мог бы погрузить Европу в пучину жестокой религиозной войны.

И в случае ее успеха Генриху VIII не оставалось бы ничего другого, как обратить на Елизавету свой благосклонный взгляд. А это означало, что невеста Данте могла бы принести своему жениху больше земель, чем он нашел бы себе в Новой Испании, а также титул, богатство и уважение, принять которые непосредственно от отца, не желавшего публично признавать его своим сыном, ему мешала упрямая гордость. Его чутье заставляло не соглашаться с такой несправедливостью.

– Отец доверяет мне многие важные дела, – сдержанно ответил Данте девочке.

– После помолвки наши отцы больше не будут сердиться друг на друга.

– Вы совершенно правы. Это очень важный шаг, особенно если учесть, что и вы, и я занимаем в настоящее время довольно жалкое положение.

Елизавету привело в негодование его замечание:

– Я уже заслужила право возвышаться над всеми другими.

История малышки была итальянцу известна: ее сослали в отдаленное поместье, лишили всякого внимания со стороны отца, английский народ гневно осуждал ее как отпрыска печально знаменитой Анны Болейн. Ни одна живая душа не заметила бы отсутствия этого существа, если бы оно исчезло с лица земли. И неудивительно, что Елизавета жаждала признания своей значимости. Он слишком хорошо ее понимал, обуреваемый тем же стремлением.

– Может быть, вам не следовало бы придавать такое большое значение этой помолвке, Елизавета.

– Она уже получила одобрение моего отца. – На личике Елизаветы отразилось сильное волнение. – Чтобы доставить ему удовольствие, я выйду за вас замуж, и ни за кого другого, Данте Альберто Тревани.

Такое заявление вызвало у него ощущение неловкости. Данте не собирался выпускать из рук свою удачу, и все же так смело заявлять о немыслимости любого вмешательства значило искушать судьбу.

– Мы не можем объявить о нашей помолвке раньше чем через десять лет. За это время может случиться многое Например, ваш отец пожалеет, что пообещал вас мне, и найдет другого, более достойного человека.

– Мой отец не слишком-то интересуется моей жизнью. Я могла бы заслужить его внимание, если бы вела себя очень хорошо и выполняла все его желания.

Он воздержался от дальнейших предостережений. С трудом верилось, что Генрих когда-либо снова озаботится ее судьбой.

И все же его не оставляло чувство смутного беспокойства Ему хотелось предостеречь Елизавету, убедить, что она не должна рассчитывать на единственный раз и навсегда выбранный ею самою путь, если, конечно, девочка – подобно Данте – не готова к любым неожиданностям.

– Про меня говорят, что я слишком тщательно взвешиваю все возможности, прежде чем остановиться на том или ином решении, – медленно начал он. – Я научился благоразумию, наблюдая за своей матерью, которая могла наслаждаться жизнью тем больше, чем больше набиралась опыта. Она всегда прощала себе ошибки, совершенные из свойственного ей мягкосердечия, говоря при этом: «Порой обстоятельства вынуждают нас принимать решения, которые лишь разрывают нам сердце». Не позволяйте себе, Елизавета, становиться жертвой обстоятельств.

– Меня называют очень своевольной и упрямейшей из всех девочек. Мое сердце непроницаемо. Я никогда не выйду замуж ни за какого другого мужчину, кроме вас, – выпалила маленькая девочка.

Он легонько приложил свой палец к ее губам, но сделал это слишком поздно, чтобы удержать Елизавету от повторения ее обета. Что ж, так тому и быть. Данте стремился к этому браку всеми силами, однако за десять лет много воды утечет, и не в его власти было знать, какие сюрпризы уготовит судьба за такой срок. Внезапно в ее глазах появилась тревога:

– Вы, несомненно, будете выглядеть таким же мужественным и внушающим страх, как сейчас. А я? Я ничем не примечательна. Да через десять лет вы меня просто не узнаете.

Данте знал, что все женщины, независимо от возраста, жаждут признания своей красоты. Он взял ее руку в свою, всеми силами пытаясь найти хоть что-то запоминающееся в ее детском личике и незрелых формах:

– О, у вас такие красивые, изящные ручки, Елизавета. А ваши волосы – сплошное золото, сквозь которое будто солнце струится… Вашим волосам будут завидовать все женщины на свете.

– Волосы Тюдоров, – с грустью проговорила она. – Мой отец не может отрицать, что у меня такие же волосы Тюдоров, как и у него.

Данте снова ощутил прилив жалости:

– Вот видите, я всегда узнаю вас по этим красивым рукам и по вашим волшебным волосам. А что это за украшение? – Он осторожно прикоснулся к усыпанной драгоценными камнями вещице, спускавшейся на цепочке с ее тонкой шейки.

– Это любимый браслет моей матери. – Елизавета прижала браслет к груди с радостным волнением. – Посмотрите, Данте, это черепаха! Браслет пока еще мне велик, и поэтому моя гувернантка приспособила к нему цепочку, чтобы я могла носить его у самого сердца.

Вещь была превосходна, в форме изящной черепахи со сверкающими бриллиантовыми глазами – литое золото с наложенным на него зеленым эмалевым панцирем.

– Я узнаю вас и по этому браслету. Наденьте его к нашей следующей встрече.

– Я надену его… – Она словно замерла, сжав губы, четкая линия которых говорила о ее решимости. Чуть нагнувшись к Данте, малышка понизила голос до шепота: – Я намерена надеть его в тот день, когда стану королевой Англии.

Да, честолюбием ее Бог не обидел! Возможно, они с Елизаветой никогда не полюбят друг друга, но будут верно служить друг другу. Двое незаконнорожденных, завоевывающих место под солнцем, которого были лишены еще при рождении. Данте улыбнулся:

– Auguri, ragazzina corragia. Это значит: «Удачи тебе, храбрая маленькая девочка». Вот и ваш первый урок итальянского.

– Не забудьте про свое обещание выучить английский.

– Я найму учителя, который поможет мне разобраться в этих дьявольских «thees» и «thous», «-eths» и «-ests». – Мягкая насмешка вызвала у Елизаветы слабую улыбку, и он поклялся себе, что никогда не скажет ей о том, что дал обещание из корыстных побуждений. Она была всего лишь полусиротой, убитым горем, потерявшим мать ребенком, тосковавшим по отцовской любви. Маленькой девочкой, жившей несбыточными мечтами о том, как она наденет любимый браслет с черепахой в день, когда станет коронованной властительницей. Но наяву, а не в мечтах народ скоро забудет о самом существовании несчастного ребенка. Детские иллюзии Елизаветы будут быстро разрушены и без того, чтобы Данте подбросил хвороста в костер.

Вынужденное десятилетнее молчание внезапно представилось некоей благословенной интерлюдией, дающей Елизавете время созреть, а Данте свыкнуться с мыслью о женитьбе на женщине, к которой он не испытывал никакого влечения. Наступит время расцвета мира по всей Европе – а что еще может быть важнее и благороднее этого! Итак, Данте Тревани оставил этот обман при себе, найдя ему оправдание, и, покидая Елизавету Тюдор, не высказал вслух своих опасений.


Интерлюдия

Мортлейк, Англия, 1544 год

Джон Ди со всей научной беспристрастностью отмечал, что вызванная страхом дрожь в его руках не мешает посыпать песком только что исписанный им пергамент.

Однако эта дрожь могла лишить его руку твердости, необходимой при запечатывании расплавленным воском важного письма, что было совершенно недопустимо. Если бы кто-нибудь посторонний распечатал и разгадал тщательно засекреченное послание, Джону Ди не миновать виселицы.

Он был охвачен тревогой с того самого дня, когда сделал удивительное открытие. Может быть, он не так истолковывал свое болезненное сердцебиение, неприятный медный привкус в пересохшем горле и изнуряющую необходимость то и дело мчаться в отхожее место. Возможно, это был вовсе не страх, а просто сильное волнение, усиливавшее его злосчастный недуг.

– Надо снова перечитать засекреченное письмо, – вслух сказал он себе. Возвращение к обычному порядку научной работы разогнуло его спину, он сел прямее и повторил уже спокойнее: – Да, надо снова перечитать написанное.

Разумеется, никто не мог ни услышать этих решительных слов, ни стать свидетелем его действий. Невозможно было допустить, чтобы кто-нибудь, даже самый преданный слуга, узнал о раскрытой им тайне.

Джон Ди посмотрел на небо через тонко сработанные окуляры невиданного телескопа, позволявшего ему одному разглядывать на большом приближении небесные светила. У него стоял комок в горле от того, что открыли ему небеса, и он сверял увиденное со своими картами, чтобы увериться в своей правоте.

Ошибки нет. Все правильно. По крайней мере с его стороны.

Однако этого нельзя было сказать про династию Тюдоров. Все они должны были безвременно уйти в иной мир, кроме одного лица.

Крепкий, здоровый король Генрих, любимец англичан, должен будет умереть так скоро, что Ди было страшно даже подумать об этом. Болезненному Эдуарду будет суждено последовать за своим отцом всего через несколько лет, оставив трон на короткое время узколицей Мэри. Затем придет черед Елизаветы. Славное царствование продлится больше четырех десятилетий, приведя самого Джона Ди к процветанию при условии… при условии…

При условии, что Елизавета никогда не выйдет замуж. Она, последняя из прямых наследников Генриха, должна править самостоятельно. Не имея мужа, который наставлял бы ее в делах правления и любил бы ее, она обречена умереть без потомства. Это была непомерная плата даже для той, которая так страстно стремилась к короне, что аура этого стремления стала для нее неким дьявольским ореолом.