— Я верю тебе, — прошептала она.

Быстрым движением Джейк снял с ее глаз повязку, которая упала на мшистую землю. Миландра восхищенно охнула.

Ее изумленному взору предстал обед, достойный принцессы. На роскошном бархатном плаще среди цветов были расставлены блюда. На них лежали вкуснейшие пирожные, клубника, фрукты, перепелиные яйца, стояла бутылка шампанского. Этот пикник под сенью ветвей, сквозь которые пробивались солнечные лучи, был самым романтическим зрелищем, какое ей только доводилось видеть.

— Я ведь пообещал, что угощу тебя обедом, достойным лорда Эллингтона, если не лучше, — сказал Джейк.

Миландра улыбнулась, рассматривая мощную загорелую шею, веселые изумрудные глаза и растрепанные каштановые волосы. Она подумала, что Джейк Делавэр в любом отношении способен заткнуть за пояс всех ее прочих поклонников…


Сомневаюсь, что Джейку хоть раз доводилось пробиваться сквозь толпу осатанелых домохозяек в супермаркете в пятницу вечером или везти на автобусе восемь битком набитых сумок с продуктами. В общем, вы меня поняли. Пусть даже он всего лишь вымышленный романтический герой, я от него в восторге. Повезло же Миландре. Держу пари, она из тех девиц, которые клюют как птички, после чего спешат заявить, что наелись, — в отличие от нас, грешных, которые объедаются, пока одежда не затрещит по швам. Миландры изящно потягивают шампанское, а мы хлебаем его, как будто в последний раз в жизни. Короче говоря, она — романтическая героиня, и этим все сказано.

Я откладываю тетрадь и возвращаюсь в реальный мир. Нелегко выбраться из проклятого автобуса с грузом покупок, не причинив серьезного ущерба чужим лодыжкам и не изрезав себе пальцы о перекрученные полиэтиленовые ручки пакетов. Не знаю, зачем Олли столько продуктов — я могла бы питаться этими припасами целый месяц. Из магазина я вышла, по самое некуда навьюченная стейками, взбитыми сливками, пряностями, гусиным паштетом и прочими вещами, с которыми понятия не имею, что делать. Олли так нагрузил магазинную тележку, что мне от одного взгляда стало дурно.

Я направляюсь в Уэмбли, чтобы заняться ужином. Олли приготовит отличную еду, старшие коллеги Джеймса будут в восторге.

Что тут может пойти не так? Повышение, можно сказать, у Джеймса в кармане. Наши беды позади.

Автобус то стоит в пробке, то ползет к Илинг-Коммон. Идет дождь, окна запотели. На тротуарах торопятся пешеходы — люди закрываются зонтиками и прыгают через лужи. Не нужно обладать даром ясновидения, чтобы понять: пока я доберусь до дома, вымокну до нитки. Несомненно, Миландра красива даже в дождь — у нее мокрые кудряшки и здоровый румянец. А у меня копна сена на голове и нос красный, словно в разгар простуды. Иногда жизнь так несправедлива.

Разумеется, прежде чем добраться до дома номер двенадцать по Эллингтон-Крессент, я успеваю промокнуть до трусов и страшно измучиться. Онемевшие пальцы обрели зеленоватый оттенок, в ботинках хлюпает. У меня ужасное подозрение, что я оставила в автобусе школьное расписание на будущий год, а значит — придется в очередной раз тащиться в отдел находок. Дама, которая там работает, прекрасно знает меня в лицо — иными словами, я чертовски забывчива. Пин-код от нашей с Джеймсом общей карточки я тоже забыла, мне отказали в доступе, и поэтому пришлось воспользоваться моей кредиткой.

Я и впрямь слегка рассеянная.

Или, как выражается Джеймс, неорганизованная.

Ничего не могу с этим поделать. Когда я, с блокнотом в руках, думаю о сексапильных разбойниках с большой дороги, двадцать первый век просто вылетает у меня из головы. Честно говоря, если выбирать между лесной лощинкой и походом в магазин под дождем, я-то не сомневаюсь, что предпочесть.

Ставлю сумки на ступеньку и пытаюсь отдышаться. Я изо всех сил стараюсь немного сбросить вес перед свадьбой, но, судя по всему, мне не суждено похудеть. Ненавижу того мерзавца, который установил в учительской автомат с шоколадками. После двух уроков я готова удавить за шоколадку родную мать — то есть физически не способна противостоять искушению.

Наша квартира находится на последнем этаже внушительного дома викторианской постройки. Из окон открывается прелестный вид на Илинг-Коммон, и это своего рода компенсация за то, что нужно преодолеть три Лестничных пролета, чтобы добраться до нужной двери. Джеймс не упускает случая намекнуть любому, кто готов слушать, что квартира — чрезвычайно выгодное капиталовложение. Он в тысячу раз лучше меня разбирается в финансах — впрочем, не так уж это трудно, поскольку все мои познания уместятся на обороте почтовой марки и останется еще достаточно места для «Войны и мира». Поэтому, несомненно, он прав по поводу квартиры, точно так же, как прав по части паркета и минималистской обстановки. Несомненно, она гораздо лучше хаоса, который я обыкновенно устраиваю, но отчего-то квартира не кажется уютной. Однажды я с размаху бросилась на диван-футон и ушибла спину, а главное — повредила две половицы (Джеймс буквально на стенку полез). Пока я, стеная, лежала на полу, он помчался к телефону, чтобы позвонить в магазин и выяснить условия страховки. Конечно, очень приятно жить с мужчиной, которому небезразличен домашний быт, но иногда, честно говоря, это страшно раздражает. Белый цвет меня нервирует — постоянно кажется, что в квартире притаился белый медведь. Я бы предпочла несколько мягких подушек и толстый индийский ковер — чтобы добавить цвета. Но, как утверждает Джеймс, я уже не студентка и пора бы выработать нормальный вкус.

Видимо, я слишком много общаюсь с подростками.

— Я дома! — взываю я, втаскиваю сумки в коридор и торопливо снимаю куртку. Если наследить на полу, паркет попортится, поэтому я поспешно сбрасываю ботинки и ставлю в шкаф.

Из гостиной не доносится ни звука — возможно, Джеймс работает, надев наушники. Я со вздохом волоку покупки на кухню, ставлю чайник и лезу за печеньем. Устала как черт, и плевать на предсвадебную голодовку. По крайней мере я хотя бы задумалась о диете. Честное слово. Благое намерение — это ведь тоже неплохо, верно?

Радостно жуя и рассыпая крошки по полу, я начинаю разбирать покупки и дивиться количеству продуктов, которые выбрал Олли. В их числе есть и такие, о которых я даже не слышала. Например, для чего нужны стручки ванили? Я трясу пакетик, как будто ответ выпорхнет оттуда сам собой, и содержимое рассыпается. Ну и ну. Я не провела дома и десяти минут, а разрушения уже начались. Должно быть, что-то не так с этой кухней — войдя сюда, я создаю хаос, достойный сцены из фильма-катастрофы. Липкие руки оставляют отпечатки на хромированной посуде, из помойного ведра сами собой вываливаются жалкие результаты моих кулинарных потуг, а ноги буквально приклеиваются к полу.

Горькая истина кроется в том, что кухня слишком хороша для меня, и в душу закрадывается ужасная мысль: возможно, такова и вся моя жизнь с Джеймсом. Я его не достойна. Миллз и Бун не предвидели подобного варианта, если не ошибаюсь.

Сейчас вечер пятницы, конец очередного дня, обремененного общением с подростками, но я не собираюсь предаваться тяжелым раздумьям, которые одолевают время от времени. Это всего лишь предсвадебный стресс. Я знаю прекрасное лекарство. Оно стоит в шкафчике и называется… спиртное.

Я открываю бутылку. Прохладная золотистая жидкость радостно льется в бокал и умиротворяюще скользит в гортань. Достойная награда за поход в магазин. Я и не подозревала, что люди способны приходить в такое неистовство из-за еды. Кто бы мог подумать, что сотни домохозяек, которые проносятся мимо со скоростью гоночного автомобиля, всего-навсего пришли купить продуктов к ужину.

Я воображаю мясную пиццу, щедро посыпанную сыром, и в животе начинается миниатюрное извержение Везувия. Надо бы заказать. Разумеется, не следует есть черт знает что, но ведь одна пицца никому не повредит? И немного чесночного хлеба. А чтобы сжечь лишние калории, сделаю несколько приседаний.

Несколько приседаний? Да кого я обманываю? Хорошо, если сделаю хотя бы одно.

По пути к телефону я прохожу мимо жестянки с печеньем, понимаю, что это знак свыше, и беру еще несколько штук. После того как закажу пиццу, разберу покупки и даже подмету пол. Это достаточная физическая нагрузка.

Может быть, закажу даже чесночный хлеб с сыром.

Есть хорошая старая поговорка: «Загад не бывает богат». Едва мои цепкие пальцы успевают взяться за телефонную трубку, кухонная дверь распахивается и передо мной предстает будущая свекровь. Представьте типичную злую колдунью — и получите точный портрет Корделии Сент-Эллис. Ухоженная, причесанная, накрашенная, где нужно — подтянутая, она напоминает идеальную мумию в дорогой одежде и благоухающую «Шанель». Несомненно, подобная консервация стоит уйму денег. Миссис Сент-Эллис повезло, что у ее сына высокооплачиваемая должность. Корделия не работает, потому что работа ради куска хлеба не соответствует ее представлениям о достойном образе жизни. Поддерживать стареющее Тело в должной форме — вот занятие, занимающее двадцать четыре часа в сутки.

Или же она продала душу дьяволу.

Пока я мучительно дожевываю и пытаюсь проглотить печенье, Корделия стоит в дверях и разглядывает меня, точь-в-точь как прилипшую к подошве жвачку. Серые глаза суровы, рот сжат в куриную гузку. Я в черном списке.

Очередной раз.

Мы с Корделией враждуем с тех пор, как мне было семь лет, и время ее отнюдь не смягчило.

— Что ты делаешь? — шипит она с таким ужасом, как будто застала будущую сноху за каким-нибудь кровавым ритуалом. Впрочем, Корделия предпочла бы застукать меня за жертвоприношением младенца, нежели за пожиранием калорийной пищи. Фи, жертвоприношение — какие мелочи.

— Просто хотела перекусить, — выговариваю я, а изо рта сыплются крошки. — Всего одно печенье…

— Ты намерена сорвать свадьбу? — интересуется Корделия, уперев руки в костлявые бедра — ей-богу, о них можно уколоться. — Хочешь стать толще, чем сейчас? Да?