Прелесть какая. Здравствуй, собачья жизнь. Недостает только кости и ошейника.

— Я пытаюсь работать над отчетом, который, как ты знаешь, жизненно важен для повышения, — произносит Джеймс, и в его голосе слышатся хорошо знакомые нотки раздражения. — Что случилось на сей раз?

— Я пропустила примерку, — объясняю я. — Ничего страшного.

— Ничего страшного? — всхлипывает Корделия. — Я договорилась о примерке в Пилкингтон-Грин! Пришлось просить разрешения у самой Веры Вонг! Ты не представляешь, как я… — она делает паузу, и ее голос драматически дрожит, — унижалась!

— Ты пропустила примерку свадебного платья? — Джеймс явно не верит своим ушам.

— Не нарочно! И потом, я уже присмотрела себе платье.

— Вот видишь! — рыдает Корделия. — Она постоянно со мной спорит! Меня в жизни так не оскорбляли!

— Но, Джеймс, мне надо было пойти в магазин, — поспешно напоминаю я, — и купить продуктов к званому ужину. Я совершенно забыла, что должна ехать на примерку.

— Значит, это мой сын во всем виноват? — восклицает Корделия, делая вид, что у нее перехватило дыхание. — Ты обвиняешь бедного Джеймса?

— Вовсе не обвиняю, но ведь он сам хотел, чтобы я приготовила ужин. Это очень важно, не так ли, Джеймс?

— Не важнее, чем нервы моей матери, — огрызается тот.

— Я больше не желаю слушать, как Кэти тебя оговаривает. — Корделия пересекает кухню и хватает сумочку. — Созвонимся вечером, детка. Мне слишком больно даже смотреть на нее. Ты ведь знаешь, какая я чувствительная.

Чувствительная? Впрочем, спорить бесполезно — иначе я выставлю себя еще большей стервой. Я грустно качаю головой и удивляюсь, отчего Корделия неизменно и так ловко взваливает всю вину на меня. Джеймс, как обычно, примет сторону матери, а мне придется просить прощения.

В который раз.

— О Боже, мигрень. Боже! — Корделия хватается за лоб и чуть не падает. — Тебе придется отвезти меня домой, детка, я ничего не вижу перед собой.

— Не волнуйся, мама, — ласково отзывается детка. — Конечно, я тебя отвезу.

Джеймс поверх головы Корделии устремляет в мою сторону еще один злобный взгляд. Ему придется тащиться в Ричмонд, а завтра еще и вернуть Корделии машину — иными словами, на какое-то время оторваться от своего босса. Еще несколько очков в минус.

— Я могла бы вызвать для Корделии такси, — предлагаю я.

— Черта с два! — огрызается Джеймс. — Мама слишком расстроена, и все из-за твоей грубости. Я сам ее отвезу.

Они идут по коридору и спускаются по лестнице — Корделия стонет, Джеймс нежно ее успокаивает, а я тем временем изо всех сил пытаюсь думать о чем-нибудь приятном. Как уже говорилось, я умею контролировать гнев, и сейчас этот навык весьма полезен. Когда входная дверь захлопывается, я ору что есть сил, точь-в-точь как меня учили. Думать о приятном нелегко, потому что сейчас его в моей жизни критически недостает. В итоге я разбиваю три тарелки. Глупый поступок — Джеймс обожает свою посуду и наверняка разозлится еще сильнее.

Неужели любовь предполагает постоянный стресс?..

Так или иначе, есть благословенных полтора часа, которые можно посвятить себе, не опасаясь вмешательства. Корделия не отпустит сына, не накормив роскошным ужином. Она свято уверена, что сам он не в состоянии найти в квартире плиту и приготовить хотя бы яичницу, а я, злобная феминистка, заставляю бедного мальчика голодать.

Ох, если бы я была феминисткой.

Я наливаю еще один бокал вина и извлекаю из мусорного ведра бумажку с номером. Мне необходимо утешение, поэтому я заказываю огромнейшую, самую калорийную пиццу. И будь я проклята, если влезу в платье, которое приглянулось Корделии. А что касается примерок… да пошли они.

Сидя на кухонном табурете, украдкой покуривая и считая минуты до прибытия рассыльного из закусочной, я бросаю взгляд на промокшую под дождем записную книжку с загнутыми углами, которая торчит из моего рюкзака. Немедленно пульс у меня начинает успокаиваться, гнев утихает. Я достаю блокнот, открываю чистую страницу и роюсь в недрах рюкзака в поисках ручки, попутно обнаружив две прокладки, облепленную пылью конфету и несколько украшений, конфискованных у школьниц. Сначала задумчиво грызу кончик ручки — столь энергично, как будто это моя будущая свекровь, — отхлебываю вина и начинаю.


Злая мачеха Миландры, графиня Корделия, была одной из самых отвратительных женщин в Лондоне…


Помнится, кто-то сказал, что перо разит сильнее меча.

Глава 4


Обычно субботнее утро — мое любимое время. Джеймс убегает в гольф-клуб в безбожно ранний час, а значит, я вольна валяться в постели до ленча. Можно есть тосты, попивать чай и читать дурацкие романы.

Просто рай.

Встав, я обычно слоняюсь по квартире и размышляю, не взяться ли за какую-нибудь работу по дому, после чего отправляюсь в город и пускаюсь во все тяжкие. Мне нравится бродить по Камден-маркет, рыться на прилавках секонд-хендов, погружаться в сокровищницы антикварных лавочек, примерять сапоги на огромной платформе, которые возносят меня прямо-таки в заоблачные высоты… Я покупаю питу с хумусом на крытом рынке и спускаюсь к каналу, глазея на счастливые парочки в этнических свитерах и ярких шляпах. Иногда мне приходит мысль о том, не обзавестись ли собственным магазинчиком. Например, открыть секонд-хенд и продавать бордовые шелка и темно-лиловые бархаты, нежные кремовые кружева и разноцветные шали. Заодно отпустить длинные волосы и сделать пирсинг. Всегда мечтала проколоть еще несколько дырочек. Я очень хочу колечко в пупке, но Джеймс считает, что это вульгарно. Он заметил — на мой взгляд, чересчур откровенно, — что такое колечко не украсит человека, чей живот уж точно не назовешь плоским. Конечно, жених всего лишь пытается вдохновить меня на занятия спортом, но, честное слово, лучше бы временами придерживал язык.

Короче говоря, магазинчик в Камдене — моя мечта. Почти такая же приятная, как и мысль о том, что однажды я стану всемирно известным автором любовных романов и поселюсь в уединенном домике в горах. В своей «камденской истории» я похожа на Сару Вудраф[5] — длинные развевающиеся юбки, растрепанные локоны… Я грустно смотрю на море, а потом бреду в туман.

Проблема в том, что ни в одной из моих фантазий не фигурирует Джеймс. Не то чтобы я не желала видеть будущего мужа. Просто он сам терпеть не может подобный образ жизни. Он ненавидит Камден, потому что, по его мнению, там полно «придурочных хиппи», а что касается жизни на лоне природы, то Джеймс выезжает за город лишь за тем, чтобы пострелять с коллегами несчастных фазанов или побывать на вечеринке «в провинциальном стиле». Если у него под ногами нет асфальта, Джеймс заметно нервничает. Видимо, нам всегда суждено жить в городе, и это просто кошмар, ведь с детства я хотела перебраться в деревню.

Но ведь в основе брака лежит компромисс, если не ошибаюсь. А Джеймс — мой романтический герой, вторая половинка, поэтому, наверное, лучше смириться.

Так или иначе, сегодня не вполне обычное утро субботы. Джеймс вернулся от Корделии только ночью, а потом просидел час за компьютером, подчеркнуто игнорируя меня. Я развлекалась на кухне с Джейком и Миландрой, незаметно прикончив целую бутылку вина, а Джеймс все стучал и стучал по клавиатуре, и его плечи весьма красноречиво говорили о том, как он раздражен.

Видимо, жених на полном серьезе занес меня в черный список.

Достигнув дна бутылки и сочинив особенно прекрасную сцену, в которой Джейк окорачивает злобную старую мачеху Миландры, я почувствовала в себе необычайную смелость и сочла себя несправедливо обиженной. У меня есть полное право самой выбирать свадебное платье! И даже если я захочу съесть целую тонну печенья, это исключительно мое дело! Допивая восьмой бокал, я горела праведным негодованием.

Пора убрать Корделию со сцены. Так и скажу Джеймсу.

Полагаю, вы не удивитесь тому, что мой суженый не пришел в восторг. Точнее сказать, мы крупно поругались, и в итоге я спала на кушетке.

До сих пор понятия не имею, как до этого дошло. Я искренне полагаю, что была права. Впрочем, Джеймс плевать хотел на мою правоту — он обнаружил записную книжку и прочитал последнюю главу.

— Что за чушь? — прогремел он, тряся блокнотом у меня перед носом. — «Тонкие губы леди Корделии вздернулись, обнажив гнилые зубы. Джейк невольно вздрогнул, точно кролик, заметивший змею. Злобные черные глаза старухи горели яростным огнем, а костлявые руки железной хваткой держали его мужское достоинство». Ты, мать твою, с ума сошла?

— Отдай, это мое! — крикнула я, выхватывая блокнот. — Это мой роман!

— Клевета, вот что это такое!

— Любое сходство с реально существующими людьми — чистейшее совпадение, — заявила я. И зря. Никто не любит нахалов, и уж меньше всего — Джейк.

— Бред сумасшедшего! — Джеймс с размаху швыряет книжку в мусорное ведро. — Кэти, очнись! Ты не писатель, ты обыкновенная учительница в поганой средней школе. Ты на коленях должна благодарить мою мать за то, что она вообще с тобой возится. Между прочим, твои родители не очень-то спешат предложить помощь.

На мгновение я, крайне уязвленная, потеряла дар речи.

— Корделия ужасно ко мне относится, — наконец сказала я. — Запрещает есть сладкое и даже не позволяет самостоятельно выбрать свадебное платье.

— Ради твоего же блага, — терпеливо объяснил Джеймс, как будто разговаривая со слабоумной. Судя по взгляду, эта роль мне прекрасно удается. — Да брось, Пышка, признай сама, что у тебя дурной вкус.

Ненавижу, когда Джеймс зовет меня Пышкой. Конечно, это ласковое прозвище и все такое, но, слыша его, трудно почувствовать себя сексуальной и привлекательной. Я пыталась убедить Джеймса, но он просто рассмеялся и сказал, что оно мне подходит. В конце концов, я действительно пухленькая, поэтому не может же он называть меня Худышкой. Наверное, он и в самом деле прав: худышки не носят двенадцатый размер. А если мне не нравится прозвище, я всегда могу сесть на диету.