Детям вскоре развлечение порядком поднадоело. Они решили, что АлиСанна и то, о чём она рассказывает, гораздо интереснее, и с удовольствием продолжили работу. Методист же сидела в полуобморочном состоянии и застенчиво дышала на посиневшие от холода пальцы. Как только прозвенел звонок, она подбежала к АлиСанне с выражением такого неописуемого восторга (не знаю уж от чего: от того ли, что АлиСанна такой выскококлассный специалист, или от того, что урок наконец закончился), обрушила на неё поток комплиментов и в конце тирады скромно заметила:

- Ну, мне всё уже стало абсолютно ясно. Ещё два урока сидеть нет никакого смысла. Спасибо вам огромное, я побежала!

Уже на пороге она обернулась и экзальтированно воскликнула:

- Вашему коллективу надо памятник при жизни поставить! Подвижники! Настоящие подвижники!

Ремонт АлиСанна и её коллеги пережили, но памятника не дождались. Да, в общем-то, и не ждали. Им бы работать в нормальных условиях, а памятники не нужны.

Но это я что-то далеко вперёд забежала. В этом эпизоде АлиСанна уже благополучно отработала в школе аж два с лишним года. А надо бы вернуться к тому времени, когда всё только начиналось.


Совмещать работу и учёбу всегда нелегко. Работу и учёбу на дневном отделении института – особенно. Чтобы не слишком много прогуливать и всё успевать АлиСанне приходилось проявлять чудеса ловкости, скорости и выносливости буквально ежедневно. Иногда ей нужно было приехать в школу, провести два урока, потом помчаться в институт (троллейбус или трамвай, метро с двумя пересадками и снова трамвай), отучиться две пары и опять вернуться в школу (трамвай, метро с двумя пересадками и двенадцать минут бешеным галопом, потому что в обратную сторону добираться на трамвае или троллейбусе было неудобно), чтобы отработать восьмой или девятый урок. Или наоборот: с утра пораньше явиться в альма-матер, отсидеть пару, долететь до работы, дать три урока и помчаться обратно.

И вот таким образом АлиСанна носилась целых четыре года. И удивительным, непостижимым образом чувствовала себя при этом совершенно счастливой. Путь от работы до учёбы был просчитан до минуты (ровно пятьдесят две, если повезёт). Вскочила, едва прозвенел звонок – и вперёд. И как-то она всё успевала. Просто удивительно. В транспорте читала заданную преподавателями литературу, научилась делать это даже на ходу, в переходах, и повторяла лекции. К урокам готовилась ночами, тетради проверяла тогда же. И даже замуж успела выскочить в девятнадцать лет (ну, это она зря сделала, прямо скажем, но об этом потом, потом, здесь разговор не о личной жизни, а о работе). А ещё она все эти годы была невероятно стройная, совершенно не задумываясь при этом о том, можно ли есть после шести вечера (питалась, когда успевала, в том числе – далеко заполночь). Потому что при таком ритме затруднительно располнеть. Особенно, если учесть, что и от дома работа была не так чтобы близко. От родительского – полчаса на троллейбусе или автобусе. А уж когда АлиСанна замуж вышла, то и вовсе умудрялась ездить от улицы с чудным названием Инициативная, что находилась и сейчас благополучно находится хоть и неподалёку от Кутузовского проспекта, но в жуткой, на взгляд АлиСанны, дыре, до «Нагатинской», где стояла её родная школа.


Правда, при такой жизни ужасно обязательная и нечеловечески пунктуальная АлиСанна однажды прогуляла почти целый урок. Как самый распоследний прогульщик. Правда, не злонамеренно, а случайно.

Дело было так. Поменялось расписание, АлиСанна честно списала новое и благополучно о нём забыла. Напрочь. И пришла себе по старому расписанию, не к первому, а ко второму уроку. Заранее пришла, чтобы спокойно в тишине подготовиться к занятиям.

На лестнице она столкнулась с Люблинским. Пегая борода того была всклокочена сильнее обычного, да и в целом вид он имел довольно потрёпанный и несчастный. Увидев спокойно поднимавшуюся по ступеням АлиСанну, он засунул пальцы обеих рук в дебри бороды и воззрился на подчинённую. Взгляд его являл собою невероятную помесь облегчения, счастья, недоумения и возмущения.

- Доброе утро, Олег Дмитриевич, - весело поздоровалась АлиСанна.

- Ты почему прогуливаешь? – в ответ поинтересовался завуч.

- Я не прогуливаю, - ещё веселее ответила АлиСанна (она хорошо знала любовь своего обожаемого начальства к розыгрышам и заранее предвкушала удовольствие).

- Как не прогуливаешь, когда у тебя урок уже двадцать пять минут как идёт?!

- Мне ко второму, - беспечно отозвалась АлиСанна. – Сегодня же понедельник. Или нет?! – тут же испугалась она, увидев преувеличенно возмущённый взгляд начальства.

- Сегодня понедельник, - согласился Люблинский страшным голосом, - но расписание поменялось. Я тут с ума схожу, думаю, случилось с ней что: под трамвай попала, сосулькой придавило, в метро затоптали… А она бессовестно прогуливает!

- А-а-а-а-ах, - только и смогла выдохнуть АлиСанна в полуобморочном состоянии. – Как же я так? Простите, Олег Дмитриевич! Пожалуйста! А дети? Где мои дети?

- Я их посадил в тридцатый кабинет, - крикнул Люблинский вдогонку АлиСанне, потому что она уже неслась семимильными шагами выполнять свой профессиональный долг. Он посмотрел ей вслед, улыбнулся, покачал головой – и всё. Никак прогульщицу не наказал. Не пожурил, не сделал выговор, не лишил премии, не стал читать нотаций, не… Да вообще ничего «не». И даже не рассказал никому. И даже больше ни разу в жизни об этом случае не упомянул. Потому что с кем-с кем, а с начальством АлиСанне повезло. Сказочно. Фантастически.

Вместо этого он повернулся и пошёл к своему кабинету, негромко напевая:

- Не люблю учить я, не люблю учить я… - но это, конечно, было неправдой.


Времени на друзей у АлиСанны тоже почти не хватало. Некоторые из них даже на работу к ней приезжали, чтобы хоть немного пообщаться. У них ведь была нормальная студенческая жизнь, а у АлиСанны – ненормальная студенческо-рабочая. Однажды её бывший одноклассник и приятель Женька Мартыненко позвонил и сказал:

- Алиска, я тебя сто лет не видел и, чувствую, ещё столько же не увижу. Давай хоть на работу к тебе заявлюсь.

- Заявляйся, - согласилась, подумав, АлиСанна, - у меня завтра восьмой урок последний. И в институт потом не надо. И в библиотеку тоже. И вообще – до пятницы я совершенно свободна.

И это было правдой. Потому что речь шла о четверге.

- А можно я у тебя на уроке посижу? – спросил вдруг Женька.

- Да пожалуйста, - разрешила АлиСанна.

И он посидел. Была уже весна первого рабочего года АлиСанны. Она совсем освоилась и чувствовала себя у доски легко и непринуждённо. Урок шёл весело, интересно, и только изредка, скользнув взглядом поверх голов своих девятиклашек, она видела удивлённое лицо бывшего одноклассника. Он сидел, подперев подбородок кулаком, и неотрывно смотрел на неё. А после урока сказал потрясённо:

- Ну, Алиска, ты даёшь… Настоящая учительница.

- Это плохо? – вскинула брови АлиСанна.

- Это невероятно. – Покачал головой Женька. – Мы же сами школу закончили меньше двух лет назад.

АлиСанна улыбнулась и ничего не ответила. Тогда Женька негромко добавил:

- Я бы хотел у тебя учиться.

И вот это был комплимент. Совершенно точно и однозначно. АлиСанне стало так приятно, что она его запомнила и помнит до сих пор. О чём мне честно и рассказала.


Той же весной с АлиСанной случилась неприятность, которая потом неизменно происходила каждую весну. Она – осипла. Причём так сильно, что почти напрочь потеряла возможность говорить. И две недели вела уроки сначала еле слышным шёпотом, а потом, когда голос немного прорезался, а связки ещё в норму не пришли, проникновенным басом. Но ничего, дети отнеслись с пониманием, сидели тихо-тихо и вслушивались в АлиСаннин шелестящий голос. И даже в ответ начинали тоже шептать. Так уроки у них и проходили в звуковом оформлении «пианиссимо».

- Напомните мне, пожалуйста, какие знаки препинания могут быть поставлены между двумя простыми предложениями в составе бессоюзного сложного предложения? - интимно вопрошала АлиСанна.

- Двоеточие, тире, запятая и точка с запятой, - заговорщицки отвечали ей дети.

«Если бы кто-нибудь подслушивал нас в тот момент под дверью, то был бы немало озадачен», - думала иногда АлиСанна со смехом. Но всё закончилось, голос снова прорезался, и она опять стала громкой и звонкой.




Глава шестая,

в которой АлиСанна начинает учить свою сестру, становится поставщиком новых кадров и чувствует себя Купидоном


Так прошёл первый учебный год. Хоть и было АлиСанне нелегко, но уходить из школы она вовсе и не собиралась. Нравилось ей работать, даже не смотря на то, что деньги были смешными (учителям в те стародавние времена платили совсем мало), а времени и сил школа отнимала невероятное количество.

Перед началом следующего учебного года директор Марианна Дмитриевна вдруг спросила:

- Алис, а чего ты к нам свою сестру не переведёшь?

- А можно?

- Конечно.

- Ура! – негромко поликовала АлиСанна и младшую сестру перевела. Тем более, что та была не против.

И стали они в школу ездить по утрам вместе. Шли к остановке и тихонько пели песню «Лиги блюза» про мышонка, которая им почему-то очень нравилась:

- Не верь мне, мой мышонок,

С неба не снять луну.

Тебя, как всех девчонок,

Я обману-ну-ну-ну-ну-ну-ну…

Потом садились в троллейбус на толстое мягкое потрескавшееся сиденье и болтали ногами. И было им очень здорово. Кристине в АлиСанниной школе нравилось, тем более, что попала она в тот самый шестой «А», который уже благополучно стал седьмым и который учила её старшая сестра. Она быстро освоилась, нашла подруг и друзей и чувствовала себя распрекрасно.