— Пять трепашек за ночь, Ленка. Пипец, да чего надоело все. Вот придурки малолетние… если уж биться, то сразу насмерть. Смотри, руки трясутся… слышала? В сто двадцать второй Павлов уволился, паркинсонизм… ничего не помогло, оперировать не может.

— Да типун тебе на язык, Вячеслав Дмитриевич. Не будет у тебя никакого паркинсонизма.

— Не, не будет… надо только очки купить уже, глаза болят к вечеру… у тебя там ничего покрепче не завалялось, мать?

Всю свою жизнь отдавать людям и не видеть впереди никакой другой дороги, кроме этой, белого цвета.


Весенние каникулы промелькнули, как один день. Несмотря на дороговизну, народ поддержал и нас, и маленького Пашку; Оксанка, Женька, Асрян — собрали свои семейства и полетели в Дубай. Катерина прихватила подругу, а Сергей Валентинович оплатил билеты Костиной Ире и ее младшей дочери. Вечером накануне вылета Павлик не мог найти себе места; как же так, Лидия Васильевна останется на целую неделю одна, да к тому же нельзя взять с собой аккордеон, потому что он большой и тяжелый!

Новая жизнь с новой семьей; такое время настало, Пашка много чего делал впервые — первый собственный чемоданчик на колесиках, первый полет, первый раз — бескрайнее синее море и жаркое солнце. Шли дни, он потихоньку становился частью этого мира, спокойного и благополучного; шаг за шагом, медленно и постепенно. Днем он веселился вместе с Оксанкиной младшей девчонкой, его одногодкой, быстро выучил наше большое цыганское семейство и уже к концу первого дня отдыха помнил, как кого зовут; ловко играл в мячик, за несколько часов научился плавать и ездить на подаренном сестрой скейтборде. Однако с наступлением темноты все менялось; я ложилась с ним в кровать и слушала сбивающееся детское дыхание. Каждую ночь он продолжал плакать о маме; по утрам я звонила Лидии Васильевне и сообщала одну и ту же новость, при этом нередко сама начинала хлюпать носом.

— Ничего, Леночка, это все пройдет, не переживайте. Не такие в себя приходили. Передавайте Павлику привет; скажите, я купила новые ноты.

Вернулись в воскресенье поздно ночью, а утром надо было быстро акклиматизироваться, собрать Пашку в школу, себя на работу и постараться не опоздать. Резкая перемена погоды и длительный перелет все равно дали о себе знать — ребенок плакал и не хотел никуда идти, требовал аккордеон и Лидию Васильевну; Сергей позавтракал цитрамоном, а я просто спала на ходу. Пацана купили обещанием цирка на ближайших выходных, сами доехали до работы и разошлись по кабинетам пить кофе.

В десять утра Шрек вернулся с еженедельной сходки заведующих и торжественно сообщил — на пятиминутке было решено отправить Елену Андреевну на первичные курсы врача «Скорой помощи». Позже выяснилось — сам Смолин наотрез отказался возглавлять выездную бригаду, сославшись на сильную занятость; заведующий реанимационным блоком, как-никак. Слава богу, никто не знал, сколько длится мужской тихий час в нашей ординаторской. Расписание поменялось — теперь по утрам меня отпускали на занятия, два раза в неделю; параллельно вместе с Варькой я начала совершать первые выезды. К началу мая наметилась хорошая тенденция — теперь мы не только перевозили своих больных в другие учреждения; за пять рабочих дней поступало не менее трех-пяти вызовов, со временем их число постепенно выросло. Сергей Валентинович радовался, а вместе с ним и мы.

Еще один источник положительных эмоций — маленький Пашка; учеба давалась не без труда, к тому же гибель матери дала о себе знать на физиологическом уровне — несмотря на поездку к морю, за неполных три месяца мы трижды переболели ОРЗ. Дети не могут четко сформулировать свою печаль, не могут защититься от жизни; когда им плохо, они просто начинают болеть. Зато пацан с большим вдохновением мучил старый аккордеон под руководством Лидии Васильевны; каждый вечер он давал отчетные концерты; иногда они затягивались до одиннадцати ночи, пока соседи выше этажом не приходили требовать сатисфакции.

На майские праздники мужчины укатили ловить рыбу; Пашка был неимоверно счастлив — ему купили собственную удочку, большие резиновые сапоги и ведерко для хранения улова. Сережа запихал в сумку побольше парацетамола и сироп от кашля; на дорожку присели, постучали и поплевали три раза. Однако лекарства не понадобились; Финский залив в мае месяце оказался гораздо полезнее, чем Дубай в марте. Павлик вернулся загорелый, здоровый и счастливый. Неожиданно свалившиеся на меня три дня одиночества прошли на даче у Асрян; первого мая Славка снова улетел в Берлин; накануне мы пробыли вместе пару часов, он вызвал такси и уехал.

Все правильно, по-другому быть не может. Теперь, если чего и хочется, то только одного — научить детей делать выбор, научить бороться за собственное счастье. Чтобы не жить потом на краешке, господа.

В июне я получила сертификат врача «Скорой помощи». Теперь Елена Андреевна могла приехать в приемник самой пафосной или, наоборот, самой разгромленной питерской больницы и начать ругаться матом на всех, кто попадался на пути. В честь такого события на отделении состоялся небольшой торжественный обед; Санина жена испекла большой пирог с курицей. Уже пришла дежурная смена, и мы втроем имели полное право расслабиться. К тому же в летнее время платные клиники всегда страдают от недобора больных — народ рвется забыть про болячки за пределами Российской Федерации или на худой конец в Крыму. Кризис есть кризис, как говорится.

Отделение было заполнено только наполовину; очередная моделька весом тридцать три кило, рядом соседка «номер наоборот» — сто тридцать три килограмма при росте сто пятьдесят, с заоблачными сахарами и давлением под двести. Пара недообследованных мужиков и бабушка с тяжелым гипотиреозом; вот и вся летняя компания. Мы накрыли на стол; пока грелся пирог, восхищенно рассказывали дежурному Пете про любимую «ласточку» (так называлась наша новая реанимационная машина, нашпигованная самыми крутыми медицинскими прибамбасами). Не успели сесть за стол, как привезли новую больную, а точнее, нашу старую знакомую. Света Пономарева, ведущий научный сотрудник отдела ядерной физики в каком-то научно-исследовательском институте; тридцать пять лет, официально не замужем, детей нет. Иванцова номер два, только в интеллигентном исполнении и с приличным заработком; тяжелый диабет, последние полгода почки и глаза отчаянно вывешивали белый флаг; что на сегодня — очередная кома от собственной недисциплинированности. Привезли без сознания; пришлось оставить трапезу и пойти писать лист назначений, потому что только я почти наизусть помнила все ее анализы и обследования за последние полгода. Больная плавала в собственной голове, на громкую ругань не отзывалась; в дыхании резкий запах ацетона, слабый пульс и низкое давление. Молодые люди часто игнорируют правила игры, не имея мудрости и выдержки смириться с болезнью. Я передала указания дежурному Пете, попросила вечером перезвонить и рассказать, что да как; но, видно, дежурство было беспокойное, парень так и не позвонил. Признаться, я тоже закрутилась с уроками и очередным аккордеонным опусом. Про Свету Пономареву вспомнила только утром, в машине; червячок беспокойства начал точить дырку прямо посередине головы. Залетела в ординаторскую в семь пятнадцать, раньше Варьки на десять минут; дежурный Петя гордо выложил на стол листы сахаров; и правда, виртуоз — к часу ночи у Пономаревой было уже не больше десяти, а начинали почти с сорока пяти. Скорее в палату; Светка молодец — дыхание практически выровнялось, лицо стало светлее; можно было успокоиться и пойти выпить кофе.

Смешная, белобрысая, очень умная и совсем некрасивая. Настоящая Мария Кюри, не иначе; вдруг через пару лет изобретет вечный двигатель? Давай уже, Светлана Батьковна, открывай глаза.

Однако Света никак не хотела отзываться; я начала хлопать ее по щекам — ничего, реакции нет.

Да и вообще, пульс как-то слабоват… Не по плану ты в этот раз, подруга… что-то концы с концами не сходятся.

Я вернулась в ординаторскую.

— Петь, перемерь сахара на прощание, а то что-то Пономарева не просыпается никак.

— Да ну. Все в ажуре, она ночью даже что-то мычала из палаты.

— А теперь уже не мычит.

Петя встал и направился с глюкометром в палату; я зашла за ширму переодеться, и тут раздался городской звонок. На том конце провода плакала женщина; пришлось потратить пять минут, чтобы понять — звонила мама Пономаревой, из Псковской области. Конечно, она очень беспокоилась за дочь, но повод оказался совершенно неожиданный.

— Елена Андреевна, простите ради бога, кто ее привез?

— Бригада платной «Скорой». Ее институт дает хорошую страховку, так что не волнуйтесь — оплата не потребуется, все за счет страховой компании. Глюкоза упала, все идет хорошо, придется потерпеть всего несколько дней.

— Значит, с ней никого не было?

— А вы про кого сейчас говорите?

— Про ее гражданского мужа.

— Нет, с ней никого не было, а?..

— Елена Андреевна, умоляю, не пускайте его, это чудовище! В последнее время совершенно распоясался, пил, поднимал на нее руку, просто полный кошмар! Прошу вас, не пускайте его, я приеду буквально к вечеру.

Я не дослушала и бросила трубку на стол. Пару прыжков, палата, бледное неподвижное лицо. Зрачки, медицинский фонарик.

Боже, я же проверяла вчера, клянусь тебе, этого не было… черт возьми, аааа… помогите, товарищи, чем можете…

Зрачки были предательски разные; мои руки сами собой начали шарить по спутавшимся волосам — вот оно, конечно. Небольшой кровоподтек в затылочной области, а если приглядеться, то еще кое-что — чуть заметная ссадина на левой скуле.

В коридоре послышался стук каблуков.

— Варя, быстро!

Варька стояла на пороге с вытаращенными глазами; макияж, шпильки, широкий цветастый сарафан.