Леопольд Захер-Мазох - Губительница душ

— Я буду следовать твоей воле до последнего издыхания и исполнять с Божьей помощью возложенную на меня миссию.

— Буди над тобою мое благословение, — продолжал апостол. — Знай, что я надеюсь на твою помощь в этот скорбный для меня час.

— Ты приказываешь мне убить тебя? — в ужасе воскликнула сектантка. — Нет!.. Нет!.. Требуй от меня всего, чего угодно, только не этого!

Кроткая улыбка озарила бледное лицо апостола.

— Жизнь и смерть наша в руках Божьих, — отвечал он, — я требую от тебя беспрекословного повиновения. Исполнишь ли ты то, что я тебе прикажу?

— Исполню.

— Позови сюда оставшихся членов нашей общины.

Эмма вышла из комнаты. Апостол простерся на полу у подножия распятия и начал усердно молиться. Затем, услышав шорох шагов, он встал, подозвал к себе Табича и шепнул несколько слов ему на ухо. Старик содрогнулся и побледнел, но немедленно вышел из комнаты, а апостол в сопровождении своих духовных детей отправился в молельню.

Полчаса спустя Табич вернулся, неся в руках огромный деревянный крест. Положив его на пол, он вынул из мешка молоток и гвозди. Все присутствующие в ужасе следили за этими зловещими приготовлениями.

— Да будет воля Твоя! — набожно произнес апостол, осеняя себя крестным знамением. — Распните меня!

Эмма и Генриетта в слезах бросились к его ногам.

— Мужайтесь, дети мои, не покидайте меня в эту трудную минуту… Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, — и он распростерся на кресте. — Эмма, ты вобьешь первый гвоздь в мою правую руку.

Молодая женщина машинально, словно автомат, исполнила это ужасное приказание. Апостол улыбался.

— Теперь ты, Генриетта, — в левую, — прибавил он.

Эта жестокосердная девушка, до сих пор хладнокровно смотревшая на страдания ближнего, неловко ударила молотком, потому что слезы застилали ей глаза, и раздробила сустав добровольного мученика.

— Ты сделала это нечаянно. На все есть Божия воля.

Генриетта собралась с духом и сразу вколотила гвоздь.

— Ты, Каров, пригвоздишь мои ноги. Помоги ему, Эмма.

Графиня придержала ноги страдальца, и укротитель одним ударом всадил в них огромный гвоздь.

— Теперь поднимите крест и поставьте его к стене; я желаю умереть так, как Господь наш Иисус Христос.

Приказание было исполнено. Апостол казался спокойным, только дрожание губ изобличало его страдания. Так прошел час.

— Пора вам удалиться отсюда, мои возлюбленные, — произнес страдалец.

— Я останусь с тобой, пока ты жив, — возразила Эмма.

— На тебя возложены священные обязанности, дочь моя. Беги, пока еще можно скрыться.

Графиня стояла в недоумении и вдруг воскликнула, как бы осененная свыше:

— Господь повелевает мне прекратить твои тяжкие страдания, и я готова ему повиноваться.

— Буди во всем воля Божия, — подтвердил мученик.

Эмма схватила лежащий на алтаре жертвенный нож, поднялась по ступенькам, обняла рукою голову апостола и прикоснулась губами к его бледным губам.

— Гряди в царствие Божие, — прошептала она, — я вскоре последую за тобой! — и с этими словами она вонзила нож в сердце своего наставника.

Медленно склонилась на грудь голова апостола, улыбка блаженства застыла на устах его…

— Свершилось! — торжественным тоном произнесла жрица. — Да падет кровь мученика на врагов его!

— Куда же нам ехать? Где скрыться от преследования врагов? — спрашивала Генриетта. — Не лучше ли последовать примеру апостола и умереть здесь?

— По крайней мере, умрем все вместе, — отозвался Каров, которым овладела сильная жажда смерти.

— Нет, — возразила Эмма, временно принявшая в свои руки бразды правления, — на нас лежит еще одна священная обязанность: мы должны поймать и принести в жертву Казимира Ядевского и Анюту Огинскую. Мне знакомо в этом замке одно место, где нас не найдет ни один сыщик. Прежде чем бежать отсюда, мы должны перерезать наших пленников. Приведите их всех из подземелья в молельню.

Час спустя все пленники, числом двадцать один, мужчины и женщины, молодые и старые, были собраны в языческом капище, где немедленно началась резня в буквальном смысле этого слова. Напрасно несчастные молили о пощаде. Табич и Каров связывали их и клали на жертвенник, а Эмма с Генриеттой закалывали — с кровожадной свирепостью адских фурий. Ножи так и сверкали в их руках; ноздри их раздувались, глаза горели, как раскаленные уголья, губы дрожали. Опьяненные запахом человеческой крови, они громко запели какой-то гимн. Эта дикая песня сливалась с жалобными стонами и душераздирающими криками умирающих. То была ужасная, потрясающая картина.

Наконец бойня прекратилась. Последняя жертва испустила дух, жрицы вымыли свои окровавленные руки и переоделись в крестьянские платья. Эмма с факелом в руках повела своих сообщников через подземные проходы, известные только ей и апостолу. После целого часа ходьбы добрались они до углубления, из которого, казалось, не было никакого выхода. Тут жрица указала им камень в стене, мужчины общими усилиями сдвинули его с места и перед ними открылся проход, такой узкий что они вынуждены были пробираться чуть не ползком. Эти темные подземные ходы, существовавшие со времен татарских набегов, были частью прорыты в земле, а частью прорублены в скалах. Таким образом дошли они до выхода, скрытого под каменной плитой, и очутились на склоне горы посреди дремучего леса. С этой крутизны взорам сектантов открылась вся окрестность — вдали блестел купол деревенской церкви в Малой Казинке.

Табича тотчас послали разузнать, что делается в замке, и он вскоре принес известие, что дом окружен жандармами, но дорога в лес пока свободна. Беглецы воспользовались этим и сквозь чащу леса добрались до небольшого, с трех сторон окруженного болотом полуострова. Посреди него торчала едва заметная скала. Это убежище было известно только Эмме и ее матери, успевшей бежать в Молдавию. Вход в пещеру был скрыт кустарником и зарослями дикого хмеля. Узкий, прорубленный в скале коридор вел в два довольно обширных помещения, пол и стены которых были обтянуты коврами. Постели состояли из тюфяков, покрытых звериными шкурами; для освещения с потолка спускались фонари, а воздух проходил сквозь проделанные в скале отверстия. В углублениях лежали необходимые для беглецов съестные припасы, которые старуха Малютина заблаговременно отнесла в это убежище. Так что здесь можно было выдержать довольно продолжительную осаду.

Отдохнув и перекусив, Табич по приказанию Эммы снова отправился в деревню. Там, в шинке, он нашел мальчишку-подростка, который за два рубля и стаканчик водки согласился передать Казимиру Ядевскому устное поручение.

— Хорошо ли ты понял то, что я тебе сказал? — спросил Табич у мальчика, когда тот садился на лошадь.

— Отлично понял, барин, — отвечал шустрый мальчуган. — Я скажу офицеру, что барышня, которая живет у его кормилицы, просит его приехать повидаться с ней, но не в дом Дарьи, а сюда, в шинок.

— Молодец! — похвалил его Табич, и мальчишка ускакал. Сыщики, не найдя никого в Окоцине, оставили там несколько жандармов и вернулись в Киев. Наступила ночь, в лесу водворилась глубокая тишина, только голодная волчица, сверкая глазами, рыскала взад и вперед, ища добычи. Успокоенные беглецы заснули крепким сном в своем надежном убежище, но на следующий день первый луч солнца застал Эмму уже на ногах.

Между тем, посланный Табичем мальчишка благополучно добрался до Киева, разбудил Ядевского, передал ему мнимое поручение Анюты и тотчас же помчался в Малую Казинку.

— Эй, тетка Дарья, вставай! — постучался он в окно хаты. — Твой барин приказал передать, что он сейчас приедет сюда, только не к тебе в хату, а в шинок, — прибавил он, когда хозяйка высунулась в окно.

Дарья удивилась и поспешила разбудить Анюту.

— Барышня, посылали вы кого-нибудь к своему жениху? — спросила она.

— Нет, не посылала.

— Тут приехал от него паренек… Подите, поговорите с ним.

Анюта испугалась — недоброе предчувствие шевельнулось в ее сердце.

— Кто прислал тебя? — спросила она мальчика.

— Офицер Ядевский.

— Зачем же ты к нему ездил?

— Вы сами послали меня туда, барышня. Вчера вечером вы послали мужика в наше село, я подрядился с ним за два рубля и поехал в город.

— Я и не думала посылать тебя к Ядевскому! Расскажи мне все по порядку?

Выслушав рассказ мальчика, Анюта поняла, что Казимиру угрожает опасность. По всей вероятности, Эмма заманивала молодого человека в Казинку с намерением погубить его.

— Беги, буди всех соседей, — приказала она мальчику, — пусть они соберутся здесь перед хатой, да как можно скорее!

Дарья разбудила Тараса и велела ему оседлать лошадь для Анюты.

Между тем Казимир приехал еще до рассвета в Малую Казинку и отправился в шинок. Но лишь только он переступил его порог, как Табич и Каров схватили его, а Генриетта проворно накинула ему на шею петлю. Через мгновение он, связанный по рукам и ногам, стоял на коленях посреди комнаты, а перед ним на деревянной скамейке сидела Эмма.

— Наконец-то ты попался в мои руки! — воскликнула она и приказала своим сообщникам выйти вон.

— Что же ты молчишь? — продолжала она. — Разве ты разлюбил меня?.. Тем хуже для тебя… Теперь я свободна и готова стать твоей женой… Насладившись счастьем супружеской жизни, мы принесем себя в жертву Богу и умрем вместе.

— Ты можешь убить меня, — ответил Казимир, — но я никогда не буду твоим мужем, потому что ты убийца и руки твои залиты человеческой кровью. Было время, когда я любил тебя, а теперь ты не внушаешь мне ничего, кроме ужаса и отвращения.