Игорь Соколов - Фея

Для одних это бессмертная душа, для других – смертное тело, для третьих – пол и характер, но все это, взятое вместе, и густо перемешанное космическим излучением, и есть наше второе «Я»…

«Мы двойники иль только схожи» – эта строчка из моего давнего стихотворения говорит о том, что я их упрямо повторяю и берегу как всякую память о прошлом… Хотя именно моего прошлого давно уже нет, – это софизм, просто я чувствую тоньше неотвратимый бег времени как всякий сумасшедший.

Что же такое для тебя, Вечностъ? Наверное, это сон, – ты видишь его без всякого желания, постепенно оно просыпается в тебе само как твоя же Душа по одному лишь кивку, знаку…

Ведь Боги не говорят с нами, а только подают знаки, – говорил Гераклит…

Они подают знаки, боясь усомниться в собственном величии, – повторяю я вслед за Гомером… Хотя при чем тут Боги, – скажет кто-то.

Конечно, Боги ни при чем, – подтвержу я.

Они вечны и поэтому они ни при чем, но если кто-то очень захочет, они всегда будут при нем… Теперь я хочу сказать о богохульстве, о противоположности всякой веры, об обращении ее как всякой стервы!

Наверное, человеку никогда ничего (просто так) не хотелось, но он всегда это вызывал в себе, думая таким образом обмануть свое второе «Я». Ибо наше второе «Я» существует всегда голышом – оно постыдно, как собственная похоть во время семяизверженья…

Когда не любишь, но цветешь, ныряя в пропасть наслажденья…

«Только сосредоточившись в себе, обнаруживаешь опыт извне», – говорил Семен Людвигович Франк… Это был философ с душою грешного протодьякона.

Его работу «Непостижимое» я воспринял как «Ничтожное» – это в смысле философии. Вообще, философия – самая ничтожная из наук, потому что пытается объяснить Тайну, а Тайну не надо объяснять, ее надо только чувствовать, тонко чувствовать как всякую женщину, хотя бы миг принадлежавшую тебе. А если я ее попытаюсь объяснить, то получится анатомия или пошлость, впрочем, одно не исключает другого…

Люди обманывают себя, существенно и принципиально обольщая друг друга. И опять эта бешеная скорость, и опять все несутся вперед!…

«Они рождаются, так сказать, из земного, совместного кровообращения…» – шепчет опять мне из своего «Непостижимого» С. Л. Франк.

И я вдруг понимаю, как легко спутать философию с анатомией… все равно, что дух с плотью… Бедный Сёмен Людвигович всю жизнь сомневался в собственном Бессмертии, пытался его доказать любым способом, пока не завяз в трансценденции, как я в традесканции…

Самое божественное знание Бога есть то, которое познается через неведение, – говорит из глубины веков Дионисий Ареопагит.

Черт побери! Этому неведенью посвящены миллиарды страниц, которые читать так же бесполезно, как чесать ногами собственные уши, впрочем, у йогов это получается! Ибо в это время люди постигают не Бога, не Бессмертие и Вечность, а путаную болтовню грешных праведников.

И все же я люблю философов, потому что все они, так или иначе, были в душе поэтами… Вот и Семен Людвигович говорит: «Все великое зреет и творится молчаливо. … В таинственной тиши глубин людского духа» (Это из его статьи «Мертвые молчат», написанной им в 1917 году).

О, я вам скажу, что вы не просто человек, а вы скверный и ужасный человек.

Это говорит мой сосед… Он любит говорить мне гадости и вообще всем людям – это его веселит…

И я его очень понимаю, я сам в детстве расписывал стены в подъезде крупным почерком. Вообще, лямброзия – это детская болезнь или даже подростковая болезнь. Как говорил В. И. Лении, «детская болезнь левизны в коммунизме». А я бы сказал, что это «детская болезнь кривизны в реализме».

Это можно проверить, окунувшись хотя бы с головой в политику.

Скучное собрание… Ленивые позы людей, думающих вроде как о благе народа. Оратор как всегда говорит одну чепуху. Явная сонливость и текучесть бессмысленной жизни. И вдруг один депутат говорит другому: у меня сразу же появилась фрикция, как только я расстался с этой фракцией!»

Да уж, наш юмор носит скорее всего механический характер, хотя это и есть попытка открыть глаза души…

Лучше всего о Боге сказал Августин. Он сказал: увижу себя, увижу тебя!

Поговорю-ка, я лучше о скотстве. Иногда я чувствую себя таким раздвоенным, что не могу отличить себя от своего второго «Я»…

Во всяком человеке есть какая-то своя патология…

Ван-Гог например, как многие теперь знают, отрезал себе ухо, чтобы только пошутить с одной дамой и послать ей его в качестве подарка, Поль-Гоген, тоже художник, целовал туземок в ягодицы и был даже на одной 14-летней туземке женат. Паганини мог даже носом играть на скрипке, а Артур Шницлер завязывал зубами шнурки на своих ботинках, хотя, как говорил Гераклит, – «Многознание уму не научает…»

Сколько нелепости в нас и всякого омерзения, – писал еще в ХIII веке алхимик Питирим… Однако прошло несколько веков, а мы нисколько не изменились «Человек – самое вульгарное и низменное животное», – писал уже в ХIХ веке Авенариус.

В общем, на протяжении всей истории человечества многие умы убеждались в том, что человек – это та самая тварь, какую еще поискать…

Впрочем, тварь – это творение, а чьих рук творение – неизвестно…

Одни говорят – все от Бога, другие – от Черта, а третьи все больше отмалчиваются и только пожимают плечами…

Мол, это дело их не касается, поскольку они все равно временные господа на этом свете, так что все остальное тоже уже ни к чему.

Однако, почему никто и никогда не избежал на этой земле скотства?! В самом прямом смысле… Исключение составляют только умершие детки и люди с пошатнувшейся психикой. Однако, что такое скотство?!

«Скотство – это всеобщая болезнь человеческого стада, это самое настоящее истребление живой идеи человечества, охваченной сиюминутным жаром похоти и любого другого маразма», – писал еще совсем недавно профессор Сорбонны Жан-Пьер Боннэ.

После написания гениального труда «Гадкая сущность человечества» несчастный ученый свел счеты с жизнью и был по-своему прав, ведь если дела нас не очень балуют смыслом, то для чего тогда вообще весь этот сыр-бор?!

Весь этот мир с его мусором?

И вот здесь возникает самый важный вопрос: А как найти этот самый смысл жизни, чтобы не потерять веры в себя, а самое главное, во все остальное существующее кое-как человечество.

В этом плане очень интересно вспомнить не менее гениального Арнольда Давидовича Цикенбаума с его «Мифологией безумного рассудка».

Его первая глава «Смысл в его отсутствии» дает ответ на этот вопрос в буквальном значении произносимого нами слова.

Смысла жизни просто нет, а поэтому его же отсутствие и есть этот самый смысл… Т. е. чтобы мы ни сказали, все имеет свой какой-то тайный и заранее не раскрываемый нами до конца жизни смысл…

Мы во всех областях своего мироздания блуждаем как слепые котята, однако, до чего мы только ни прикоснемся, как сразу же почувствуем, – пишет Арнольд Давидович, – почувствуем это самое, чего не обязательно как-то объяснить и вообще произносить вслух.

Например, дотронулся я до женщины, дотронулся и сразу же задумался: что это любовь, чувство или просто безусловно рефлектирующая страсть одинокого и неприкаянного всей своей грешностью человека?!

Задумался и тут же понял, что не надо ничего объяснять…

Ведь я и без того несчастен тем, что здесь существую, прозябаю, так сказать, по воле инерции. Катится мячик, а куда – неизвестно.

– Тайна и только тайна может спасти это безумствующее в своих мыслях человечество, – провозглашает Арнольд Давидович и нам остается только лишь согласиться с его относительно верным доказательством.

Ведь как ни чесали пятками ног свои уши йоги, относительностью своею своеобразно развитого тела они нам ничего не докажут.

Кстати говоря, вспомним греков, то ли Биант, то ли Сократ, скорее все же Сократ как-то сказал: «Ничему не удивляйся»! И был тысячу раз прав!

Зачем удивляться! Зачем портить и без того свое испорченное всяким безумным лепетом сознание?!

«Вообще, философы умные люди, но дураки», – говорил мне Арнольд Давидович как-то раз в личной беседе после научного симпозиума…

Кстати, Цикенбаум, как и Платон, всегда любил играть и разбрасываться противоположностями..

– Ведь, они – сволочи, сходятся всегда для того, чтобы потом разойтись, – махал он перед моим носом и без того чересчур целеустремленным указательным пальцем…

Видно, что его жесты всегда нуждались в какой-то доле безумия…

– Безумье берется от несчастья, – писал Цикенбаум, – как дитя от матери, как доброта от солнца и как наш страх от тьмы!

Тьма неизвестна, а поэтому пугает, поэтому ночью лучше спать или пить вино, это помогает снять неожиданный стресс и пережить повседневную усталость…

Однако я давным-давно отошел от своего второго «Я», завязнув в философии, поэтому лучше вспомню одну строчку из своего, стихотворения: прохладные ладони на щеках и ветер, пролетающий сквозь щель»

Это стихотворение в прозе «Эсфирь» о любви священника и кающейся грешницы Эсфирь, которая возникла и приобрела свою непостижимую реальность прямо в храме, где бедный священник силился отпускать ей грехи, но сам впал в соблазн… «Она целовала его по-детски наивно»…

Это тоже оттуда… «Нет, она не сумасшедшая, она скрылась откуда-то, чтобы здесь, с ним ворожить Вечной Тайной…», – это тоже оттуда…

Т. е. из меня… Оказывается, подсознательно для меня любовь – это ворожба, колдовство самой тайной и Вечной Тайной, т. е. это как бы прикосновение к тому, что остается после нас и будет существовать всегда.