— Вперед!

Они спрыгнули на крышу привратницкой, оттуда — во двор и, перешагивая через трупы, в несколько прыжков достигли парадной лестницы и ворвались в главный парадный зал дворца Монморанси.

Шевалье шагнул первым и тут же попал в объятия маршала де Монморанси. Прижав юношу к своей широкой груди, Франсуа расцеловал его и взволнованно произнес:

— Сын мой! Сын мой!

Шевалье де Пардальян в растерянности оглянулся: он увидел Жанну де Пьенн, сидевшую в кресле и улыбавшуюся собственным грезам; увидел плачущего Франсуа де Монморанси; увидел и бледную Лоизу, которая смотрела на него серьезно и торжественно.

Жан перевел взор с Лоизы на маршала, потом снова на Лоизу. Счастье ослепило его, и герой почувствовал себя слабым, как ребенок…

— Монсеньер, — пролепетал шевалье. — Вы назвали меня сыном… но что вы вкладываете в это слово? Я боюсь ошибиться…

Маршал понял, что мучило шевалье. Франсуа де Монморанси повернулся к дочери и сказал:

— Говори ты, Лоиза!

Лоиза стала еще бледней, глаза ее наполнились слезами.

— Супруг мой! — произнесла девушка. — Добро пожаловать в дом моих предков… теперь это и твой дом, дорогой мой!

Шевалье покачнулся, опустился на колени, приник лбом к рукам Лоизы и зарыдал…

— Черт побери! — воскликнул старый солдат. — Говорил же я, что она тебе и достанется! Ты же ее завоевал с оружием в руках!

Но Лоиза, покачав головой, прошептала:

— Нет-нет! Я и раньше любила его… помнишь то окно на верхнем этаже? Тогда я тебя и полюбила…

Как мало можно сказать словами! И чего они стоят в такую минуту!.. В этот страшный час, среди дымящихся развалин дворца, среди страданий, на фоне величайшей трагедии, которую когда-либо переживал Париж, соединились два существа, чьи души давно рвались друг к другу…

Лоиза осторожно освободила свои руки, подошла к старому вояке, обняла его и сказала:

— Отец…

Жесткий ус Пардальяна-старшего подрагивал. Но он, преодолев смущение, подхватил Лоизу на руки и радостно воскликнул:

— Хвала Господу! И хорошенькая же у меня дочка!

Со двора донесся шум. Оба Пардальяна метнулись на порог.

— Берегитесь! — крикнул старый Пардальян.

В проеме ворот появились наемники Данвиля. Шевалье бросился к маршалу, а его отец остался на парадной лестнице.

— Маршал, что там за домом? — крикнул Жан.

— Сад, потом конюшня.

— А за садом?

— Переулком можно пройти к Сене…

— В конюшне есть экипаж? Хоть какой-нибудь?

— Должна быть дорожная карета.

— В путь! — крикнул шевалье.

— Я вас догоню, — добавил с порога Пардальян-старший.

Маршал подхватил на руки Жанну де Пьенн. Шевалье легко, как перышко, поднял Лоизу; она уронила голову ему на плечо. Он вздрогнул и кинулся бегом.

Через секунду они выбежали в сад, выкатили из сарая дорожную карету, запрягли двух лошадей, Жанну с Лоизой буквально зашвырнули внутрь кареты.

— Маршал, вы — за кучера! — скомандовал Пардальян. Шевалье кинулся в конюшню, вывел оттуда коня. Он не стал седлать лошадь, а лишь набросил на нее уздечку и вручил поводья маршалу.

— Где выход, отец?

— В ту сторону, сын мой!

— Поезжайте, я следом за вами… откроете ворота и там подождете нас…

Шевалье, бедняк без гроша в кармане, давал распоряжения, а Франсуа де Монморанси, маршал Франции, его слушался. И обоим это казалось вполне естественным!..

Карета проехала через сад, маршал уже распахнул ворота. Шевалье же бросился обратно в парадный зал.

Во дворе опять гремели выстрелы. Данвиль возвратился штурмовать дворец!

— Отец! Отец! Где вы! — закричал Жан.

В ту самую минуту, когда шевалье собирался вбежать в зал, чтобы выйти на передний двор, раздался громовой взрыв, который на секунду даже заглушил звон колоколов и стоны умирающих. Высоко в небо взметнулось алое пламя, потом огонь сник и пылающая завеса опустилась. Дворец Монморанси закачался, стены треснули и рухнули, словно от гигантского землетрясения.

Взрывная волна заставила шевалье попятиться и отступить шагов на десять. Но он не упал! Он хотел во что бы то ни стало удержаться на ногах! Шевалье уцелел чудом!

На него обрушился град обожженных взрывом камней. Шевалье изо всех сил старался выстоять в этом урагане. Развалины дворца пылали, но Жан увидел проход между обгоревшими столбами, рухнувшими балками и раскаленными обломками стен. Он ринулся в проход! Зажженный взрывом пожар пожирал остатки дворца Монморанси…

— Отец! Отец! Где вы! — кричал Жан. Так что же случилось со старым солдатом?..

Как мы помним, пока шевалье и маршал де Монморанси выносили женщин в сад, Пардальян-старший двинулся во двор. Как ни странно, к нему вернулось обычное спокойствие. Он столько видел сегодня ужасов и смертей, но в данный момент почему-то одна мысль крутилась у него в голове.

— И что это меня так тревожит? — ворчал старый вояка. — Надо наконец разобраться с этой бумагой!

О чем шла речь? О том самом листке бумаги, который Пардальян вытащил у Бема. Он уже три или четыре раза собирался его прочесть, но все что-то мешало. В конце концов старик не выдержал. Он вынул на ходу бумагу из кармана и прочел:

«Пропуск, действительный для проезда через любые ворота Парижа с 23 августа в течение трех дней. — Пропустить подателя сего и сопровождающих его лиц. — Служба короля».

Подписано: Карл, король. В углу документа краснела королевская печать.

Пардальян-старший облегченно вздохнул: наконец-то он выяснил, в чем дело.

Старый солдат вышел на парадную лестницу, где Монморанси героически отражал наступление наемников Данвиля. Он не обращал внимания на рейтаров, которые уже заглядывали во двор. Пардальян решительно направился к повозке с порохом, брошенной молодцами Данвиля посреди двора. В повозке было двадцать бочонков с порохом. Старик принялся спокойно выгружать их.

Прогремел выстрел из аркебузы, но рейтар промазал, а Пардальян-старший проворчал:

— И как это я раньше не прочел бумагу. Теперь бы ее надо передать шевалье.

Он спокойно продолжал работу, относя бочонки в парадный зал по одному. А солдат за воротами становилось все больше, правда, они пока не решались войти во двор.

Пардальян-старший перенес уже шестнадцатый бочонок. Он обливался потом, руки его были расцарапаны, ногти сломаны. Бледное от нечеловеческих усилий лицо перемазано порохом. Старик как раз вернулся во двор за семнадцатым бочонком и увидел, что штурм начался.

По приказу Данвиля рейтары ворвались во двор и ринулись к парадной лестнице.

— Смерть! Смерть Монморанси! — ревел Данвиль, подгоняя своих вояк.

— Еще четыре бочонка осталось! — с досадой констатировал Пардальян. — Ничего я и с шестнадцатью управлюсь! Прощай же, Лоиза, Лоизон, Лоизетта!

Он вытащил из-за пояса пистолет и в тот момент, когда разъяренные солдаты ворвались в парадный зал, прошептал:

— Ну, мои барашки, сейчас я вам устрою! Не видать вам ни шевалье, ни Лоизы!

И он пальнул из пистолета по бочкам с порохом. Порох вспыхнул и начал потрескивать… Нападавшие, увидев, что бочонки занялись огнем, метнулись назад. Старый солдат рванулся к выходу, но опоздал… Слишком поздно!..

Мощный взрыв потряс дворец Монморанси. С адским грохотом рухнули стены и перекрытия; под ними нашли смерть две сотни солдат. Что касается Данвиля, то он успел вовремя унести ноги! *

Анри де Монморанси стоял на улице, ошеломленный, доведенный до бешенства, обезумевший от ярости и обиды. На его глазах был разгромлен его отряд из пятисот человек, не считая дворян маршальской свиты… Его армию уничтожили… И кто? Два авантюриста!

— Это не люди, — взревел Данвиль. — Демоны! Демоны ада!

Стоя у главных ворот дворца, он созерцал руины отцовского дома с чувством неутоленной мести. Однако пламя мрачной радости зажигалось в его глазах, когда он вспоминал, что под обломками дома, конечно, погибли все его обитатели: его брат, оба Пардальяна и Жанна де Пьенн. Он любил Жанну страстно, но предпочитал видеть ее мертвой, лишь бы она не принадлежала Франсуа.

Вдруг столпившийся в воротах люд увидел, как из дыма и пламени появился человек. Он шел сквозь раскаленные обломки, перепрыгивал через рухнувшие балки и настойчиво пробирался сквозь ад, царивший на развалинах дома Монморанси.

Брови и волосы у него наполовину сгорели, лицо было обожжено, одежда почернела от дыма и тлела. Человек повернулся к Данвилю, к толпе, и глаза его зажглись грозным огнем… Это был шевалье де Пардальян!..

— Отец! Отец! Где вы? — отчаянно крикнул шевалье.

— Сюда! Скорей сюда! Клянусь рогами дьявола! — ответил ему хриплый голос.

Шевалье кинулся на голос. Под обломками балок он увидел отца. Старый солдат стоял на коленях и пытался сдержать непосильный груз, рухнувший ему на плечи. Он был бледен смертельно; дышал с трудом, даже уже не дышал, а хрипел. Но отец нашел в себе силы улыбнуться сыну…

— Сейчас, отец, сейчас. Мужайтесь, я вас освобожу… Проклятые балки… Господи, у вас раздроблена нога… и волосы обгорели…

Голос шевалье дрожал, сердце учащенно билось. Он лихорадочно разгребал кучу обломков.

— Опять… опять ты не послушал меня… — едва слышно произнес Пардальян-старший—… Я же тебе велел: беги, уезжай!

Наконец шевалье смог поднять отца и подхватить его на руки.

— Отец! Отец! Что у вас сломано? Только нога? Скажите же…

— Кажется, два-три ребра… меня немного помяло…

У Пардальяна-старшего оказалась раздавлена грудная клетка. Произнеся последние слова, он потерял сознание. Горло шевалье сдавили рыдания. Он поднял старика и понес на руках…

Толпа ворвалась через ворота и заполнила то пространство, где когда-то находился парадный двор особняка Монморанси.