— Вызвала эвакуатор, Рейган? — спрашивает Бренда. Она произносит это своим любимым тоном, который меня всегда доводил до белого каления. — Не думаю, что папа именно этому тебя учил.

— Откуда ты знаешь? Ты не моя… — Слова сами срываются с моих губ, и я не могу остановиться. Я не хотела говорить ей этого, но сейчас меня не стоит трогать.

— Да, чёрт побери, я не твоя мать, — повышает голос Бренда, поднимаясь на ноги. Я распахиваю рот от удивления, что она так заговорила. — Твоя мать — эгоистичный ребёнок, не способный увидеть и оценить то хорошее, что находилось прямо у неё под носом.

Бренда снимает перчатки с рук и бросает их на землю. Наверное, мне должно быть обидно за свою мать, но я ничего подобного не чувствую. Наоборот, мне впервые не хочется засмеяться от того, насколько нелепо сейчас одета Бренда.

— Я никогда не встречала твою маму, — продолжает она, подойдя ближе. Теперь она говорит чуть мягче, словно стараясь не испугать меня. — И я не должна говорить плохо о ней, но всё же…

Я смаргиваю, всматриваясь в острые черты лица Бренды.

— Она оставила маленькую милую девочку и хорошего мужчину, которые любили её, и я не буду даже притворяться, что понимаю, почему она так поступила. Я точно не твоя мать, но она последний человек, кем бы я хотела быть.

Я громко сглатываю. Бренда пристально смотрит мне в глаза, ожидая, что я пойму сказанное ею. И я понимаю.

— Я не хочу быть похожей на неё.

— Ты и не похожа на неё, — отвечает Бренда. Потом она упирает руки в боки. — И я не понимаю, почему ты всё ещё стоишь здесь.

Носком обуви я ковыряю землю.

— Всё сложно.

— Правда? А мне кажется, мы всегда усложняем то, что на самом деле просто и ясно.

Я скрещиваю руки на груди.

— Думаешь, мне стоит простить его?

— Нет, милая, — говорит Бренда, опять надевая перчатки. — Я думаю, ты уже простила.

Её слова ударяют меня прямо в сердце. Она права, так права, что я ненавижу её за это. Нет, я ненавижу себя за это. Я ненавижу Мэта за то, что он прав, и за то, что мне проще злиться, чем открыться ему.

— Вот чёрт, — бормочу я, приглаживая волосы. Я ненавижу ошибаться и ненавижу, когда меня заставляют жалеть о своих словах.

Бренда не выговаривает мне за ругань; она даже не смотрит на меня. Она снова вернулась к своей работе, вырывая последние сорняки. Может быть, она думает, что я уже ушла, но я не могу заставить себя сдвинуться с места. Я знаю, как мне следует поступить, но ноги просто не двигаются. Я всё продолжаю думать, и в моей голове всё крутятся картинки моей жизни, как фотографии на вентиляторе в моей комнате.

— Бренда? — тихо зову я.

Она садится на корточки и вытирает пот. А после поднимает взгляд на меня, и я начинаю кое-что понимать. Есть одна вещь — настолько простая, что я не понимаю, как раньше до этого не додумалась: я не хочу избегать страха. Я не моя мать и не стану убегать от проблем только потому, что испугалась.

Бренда выжидающе смотрит на меня, и я осознаю, что молчу слишком долго. Поэтому просто говорю ей:

— Спасибо.

И потом я начинаю бежать. Мои каблуки громко стучат по асфальту, но так я буду догонять Мэта до завтрашнего утра. Поэтому я снимаю туфли и бросаю их к нашему почтовому ящику. Мне непривычно быть без каблуков, и мне вообще непривычно бежать. В школе я всегда пропускала физкультуру, кода мы бегали кросс. Так что последний раз я так бежала от полиции. И это значит одно: обычно я бегу от проблем, а не навстречу им.

Впереди меня тянется грязная дорога, справа ряды кукурузы, а слева лес. Я бегу по траве, потому что земля всё ещё мягкая после дождя. Наконец, вдали я вижу Мэта.

— Мэт! — кричу я. — Мэт!

Он оборачивается, и я не могу понять выражение его лица. Он не делает ни шага мне навстречу, и этого достаточно, чтобы я засомневалась в своём решении. Мэт стоит неподвижно, и понимаю, что он ждёт, пока я подойду ближе. Теперь я смотрю на него без ярости, ещё час назад пеленой застилавшей мне глаза. Мой Мэт, мой милый смешной Мэт… выглядит злым. Мне тяжело дышать, и я понимаю, какой грязной выгляжу.

— Ты что-то хотела сказать?

Когда Мэт наклоняет голову ко мне, его лицо остаётся каменным. Ладно, признаю, мне не следовало вызывать эвакуатор, это было цинично.

Я кладу руки на талию.

— Нет. Ты хотел, чтобы я тебя выслушала. Вот я здесь.

Он набирает в лёгкие побольше воздуха и раздражённо произносит:

— Ты злая, знаешь это?

Я наблюдаю, как Мэт проводит рукой по своим коротким волосам. Неожиданно для себя, я вспоминаю тот вечер, когда подстригла его, и на сердце теплеет. Я не пишу песни и не знаю, как назвать это чувство. Это то, что навсегда будет у меня связано именно с Мэтом — чувство новизны, трепета и безрассудного увлечения. От этого чувства мгновенно пьянеешь.

— Злая, — повторяет Мэт, сильно жестикулируя. — И это не даёт мне спать по ночам. Ты ужасно сложная и постоянно носишь броню. Это просто невозможно!

Я скрещиваю руки на груди. Только сейчас я понимаю, насколько он выше меня, когда я без каблуков.

— Я бежала сюда, чтобы ты меня отругал?

— Я не могу перестать думать о тебе, — продолжает Мэт, игнорируя мой вопрос. — Мы подходим друг другу. И я знаю это. Я ехал сюда семь часов и думал об этом. Этим летом я взглянул на многие вещи по-другому, и именно ты заставила меня сделать это, потому что не видела во мне всего лишь парня из «Финч Фор». Мне не нужно прятаться, потому что ты видишь меня таким, какой я есть. И я вижу тебя насквозь, Рейган, и ты это знаешь. Мне нравится в тебе всё, даже то, что ты пытаешься скрыть.

Я опускаю голову, потому что мне стыдно, и я понимаю, о чём он говорит. До этих гастролей с нами произошли ужасные вещи. Наши отношения не исцелили Мэта от смерти мамы, как и не залечили моё запястье. Но они помогли нам пережить наши утраты. Его уверенность в себе помогает мне проще смотреть на мир, и я не могу жить без его доброй улыбки, ямочек на щеках и милых комплиментов. Но если он обидит меня снова, если он уйдёт, что тогда? Разочарование? Новая зависимость? Или как раньше — боль?

— И знаешь… — Мэт делает шаг ко мне. Теперь он говорит тише и смотрит прямо мне в глаза. — Я могу поклясться, что ты чувствуешь то же самое.

Я хотела бы сказать ему, что мне плевать. Но это огромная ложь. Это так легко сказать — мне плевать, что мама ушла, сама виновата; мне всё равно. А те девочки, которые доставали меня в школе — да плевать, они просто сучки. Хотя некоторым людям не плевать. Ди, например, переживает обо всём, и я восхищаюсь этой её способностью. И, наверное, я просто устала говорить «мне плевать» каждый раз, когда сердце ноет от несправедливости и одиночества.

Я знаю, что Мэт прав. Конечно, я чувствую то же самое. Я никогда так не злилась на человека, о котором старалась не думать. А те, о ком мы заботимся больше всего, наоборот, ранят больнее. Мэт выглядит так, будто уверен, что убедил меня.

— Я буду приходить к тебе под окно до тех пор, пока ты не сможешь сказать мне в лицо, что ты не хочешь больше меня видеть, — говорит он. — И не потому, что ты защищаешься от боли, а потому, что я тебе не нужен.

Может быть, я не хочу тебя видеть, потому что ты меня предал. Но это тоже ложь. Не хочу, чтобы Мэт уходил, и даже не верю в то, что он меня предал. Я знаю, что он был в ненужном месте, а я зашла в ненужное время. Но мне всё ещё больно.

— Это всё звучит отлично, Мэт, — выдыхаю я с сарказмом. Я вспоминаю лицо Корин и лицо той девушки в постели Блейка. — Но что случится, если ты встретишь другую девушку?

Мэт серьёзно смотрит на меня.

— А что случится, если ты найдёшь другого парня? Или устанешь от меня, или устанешь от наших отношений? Мы поговорим, поссоримся, может даже расстанемся. Но я скажу только одно — мы расстанемся как взрослые люди, без измен или обвинений.

— Зачем париться, Мэт? — Я горько усмехаюсь. — Зачем нам париться, если мы стоим сейчас здесь и обсуждаем наше будущее расставание?

Наши глаза встречаются. Я хочу, чтобы Мэт сказал что-нибудь, ради чего стоит рискнуть и дать ему шанс. Когда он, наконец, начинает говорить, его голос звучит тихо, но уверенно:

— Потому что недавно я узнал, что жизнь коротка. И я не хочу тратить своё время на того, кто не делает меня… достаточно счастливым. — Мэт останавливается и смотрит мне в глаза. — Я лучше проведу его с тем, с кем мне хорошо.

У меня в горле появляется нехороший комок, и я как всегда пытаюсь сглотнуть его. Но моя нижняя губа начинает дрожать, полностью выдавая меня.

— А ты разве нет?

— Я могу тебя ранить, — отвечаю я.

Могу быть эгоистичной и злой, могу поступать безумно. Например, вызвать эвакуатор. Могу обидеть его, точно так же, как и он меня. Инстинктивно я скрещиваю руки на груди.

— Я серьёзно.

— Я в курсе.

— А ты можешь ранить меня.

— Наверное.

Мэт по-прежнему смотрит на меня, но его рука берёт меня за запястье. Он нежно поднимает мою руку, поворачивая бледной стороной к себе, и проводит рукой по звёздочкам, которые я нарисовала.

— Но не так. Никогда.

Мне тяжело думать, когда он прикасается ко мне.

— Я знаю.

— Ты нужна мне, — продолжает Мэт. — И если это будет значить, что мы остаёмся только друзьями, и тебе нужно время подумать… я смогу подождать.

— Эй. Это у тебя большой моральный груз. Может быть, именно тебе нужно время, чтобы во всём разобраться.

Он улыбается, на этот раз неуверенно.

— Нам просто нужно обращаться друг с другом осторожнее.

Тебе придётся обращаться с ней аккуратно. Так сказал мне доктор в больнице, в день, когда мне сняли гипс. Мэт пытается напомнить мне о том, что однажды я уже впустила его в свою жизнь. И тогда мне показалось, что он был там всю жизнь.