Витольд Недозор - Дочь Великой Степи

– Не надо было Сексту так много пить вчера… – процедил Руфус. – Иди поешь и отдохни. Сегодня вечером ты дерешься – не забыла?

– А против кого меня поставят? – осведомилась Гипсикратия, ощутив холодок меж лопаток.

– Кора… – произнес ланиста. – Опасная змея, что и говорить. Но я в тебя верю.

Вечерние бои – время «главного блюда». Право на постоянное участие в боях утренней смены еще надо заслужить. Если по гладиатору сразу видно, что он чего-то стоит, его «пробуют на вкус» вечером. И только если не разжуют и не проглотят…

Отзвучало приветствие «во имя сената и народа», привратник в фиолетовых кожаных одеждах и маске Харона, перевозчика мертвых, под звук труб широко распахнул ворота.

На арену хлынула целая толпа рабов. Одни разглаживали песок, другие посыпали его красной, как кровь, охряной пылью. Затем прозвучал новый сигнал – и на арену вышли тироны всех четырех школ, предназначенные для вечерних игр. Публика снова забушевала.

– Не разгибайся, – в помещении под трибунами старший наставник торопливо давал последние советы своей воспитаннице, помогал ей застегивать кожаные поножи и наручи-маники. – Палицу держи низко, вот так. Она очень любит бить по рукам.

– Мне тоже целиться Коре по рукам?

– Лучше по ногам… – подумав, сказал Адволант. – У локвеариев все стараются захлестнуть шею, но это сложнее. А если ты, наоборот, рискнешь атаковать в ноги, то… это будет правильно. И еще: если ты сама сможешь достать ее ногой, пинай прямо между ляжек.

– Как мужика? – на миг Гипсикратия вспомнила уроки Дараны.

– Да, – ухмыльнулся доктор. – Хороший удар туда валит бабу почти так же, как нашего брата. Так и бей на арене. Ей не поздоровится. Попрыгай-ка.

Гипсикратия послушно подпрыгнула несколько раз. Доспехи сидели на теле плотно, не сдвинулись и не скрипнули.

– А теперь… – шепотом произнес Адволант, покосившись влево, – скажу еще. Эта змея норовит при выходе стукнуть противницу по суставу, как бы нечаянно. В драке с ней это и будет самое опасное. Так что держи ухо востро!

Слева, в нескольких шагах от них, к схватке готовилась и сама Кора – высокая красивая лигурийка лет тридцати. На ее безупречном лице застыла презрительная усмешка. Важны были, впрочем, не красота и не презрительное выражение, а двенадцать выигранных боев, из которых в девяти она убила противницу.

Она тщательно умащивала свое тело оливковым маслом, как делают борцы, хотя им не предстояло бороться. Волосы собрала в плотный пучок, привычно завязала его на макушке. Вдела в уши золотые серьги: она давно уже могла позволить себе дорогие украшения. А потом со все той же высокомерной усмешкой подошла к Гипсикратии:

– Привет, Фульга! Ты готова к своему последнему поединку? Обидно помереть, не выиграв ни одного боя, да? Уже помолилась своим неумытым богам? – все это прозвучало на одном дыхании. Улыбка на миг утратила высокомерность и сделалась попросту очаровательной.

– Мои боги тут ни при чем. А готова ли… Да, готова! – ответила скифянка, не меняясь в лице. – Готова хоть сейчас разбить твою тупую башку!

– Ой, амазоночка, не сглазишь ли?

Тренеры и служители придвинулись к ним вплотную, бдительно следя за каждым движением. Не сговариваясь, гладиатрисы отступили на шаг друг от друга.

Приготовления к бою были завершены. Гипсикратия стояла рядом с Корой позади красного занавеса, за которым начиналось пространство арены.

Крики зрителей доносились будто бы откуда-то издалека, но все равно шум на трибунах, нарастая, стал почти невыносимым для слуха. Однако Кора выглядела такой спокойной и уравновешенной, словно исход боя был ей уже заранее известен. А Гипсикратия…

Для нее сейчас на всем свете существовал только один человек – Кора. Ее необходимо победить. Если Гипсикратия хочет выжить, ей придется убить соперницу. А жить она хотела!

Нет – она просто должна была жить! Ради дочери… Потому что мертвая она не сможет ей никак помочь.

На мгновение промелькнула мысль: лучше уж быть домашней рабыней, наложницей самого жестокого господина, шлюхой в самом грязном лупанарии со свинцовым ошейником, надрываться на полевых работах – как угодно и кем угодно, но жить! Жить! Жить!

Ощущение это было всего лишь мгновенным – и тут же исчезло. А в следующий момент Гипсикратия отскочила от Коры – и как бы случайный взмах палицы, метивший по ноге, прошел мимо.

– Ловка, сучка! – ухмыльнулась та. – Но это тебе не поможет.

И почти сразу же под пение труб они выбежали на арену.

Обе сейчас были похожи на родных сестер – старшую и младшую. Как и всякие локвеарии, вооружены лишь дубинками, которые они держали в левой руке, и бичами – в правой. На обеих – желтые набедренные повязки и кожаные нагрудники. Волосы стянуты узлом на темени.

Перед ложей распорядителя гладиатрисы остановились и, поклонившись, сделали по десять шагов в противоположные стороны. Затем повернулись лицом друг к другу.

– Сражайтесь! – крикнул со своего помоста распорядитель.

Они закружили по арене. Каждая, непрерывно вращая бич над головой, старалась обойти противницу. Смысл поединка был не в том, чтобы ударом бича причинить сопернице боль, а в том, чтобы хотя бы на мгновение сделать ее неспособной вести борьбу, а тогда уже пустить в ход палицу. Таковы законы боя локвеариев: кто допустил, чтобы бич противника обвился вокруг его шеи или ног, – тот может считать себя погибшим.

До сих пор ни Гипсикратия, ни Кора еще не коснулись друг друга оружием. Зрители уже начали проявлять нетерпение.

– Хлещите как следует! – неслось с трибун.

– Задай ей жару, Кора!

– Бей, Фульга!

– Эй, лорарии, подгоните девок!

Впрочем, служители поля не вмешивались – они подчинялись только приказам распорядителя.

Наконец последовали пробные атаки. Обе соперницы были внимательны, каждая старалась зайти сбоку. Вот скифянка отбила кнут палицей. Вот ее взмах пошел ниже пояса, но Кора ускользнула в сторону. Вот Кора захлестнула ее бич своим и попробовала подтянуть поближе, под удар своей палицы, но Гипсикратия несколькими поворотами освободила оружие.

Вторя друг другу, их бичи вновь захлопали. Один раз кончик кнута ожог колено Гипсикратии, но она почти не почувствовала боли.

Кора снова взмахнула бичом, но Гипсикратия успела раньше. В мгновение ока кожаный ремень захлестнул шею старшей гладиатрисы – та выронила свой бич, пошатнулась и упала на песок. Гипсикратию учили, что в таких случаях нужно попробовать подтащить противницу к себе, но она сделала по-иному: одним прыжком оказавшись рядом, взмахнула палицей и под рев трибун со всей силой опустила ее на голову лигурийки.

– А-а-а! – бесновалась толпа. – Отлично, Фульга! Добей старую кобылу!

Гипсикратия осознала: должно быть, так выражают восторг поставившие на нее. Значит, на нее, никому неизвестную, действительно делали ставки? И столь многие?

Но добивать, похоже, уже не требовалось: Кора лежала неподвижно. А скифянка молилась – беззвучно шептала слова благодарности праотцу Таргитаю и Зевсу-Папаю, сохранившим ей жизнь.

Толчок в плечо вернул Гипсикратию к действительности. Мимо нее быстро прошел лорарий в маске Меркурия – бога, сопровождающего души умерших в здешнюю Маналу, называемую Аидом. Высоко подняв раскаленный на конце железный прут, служитель встал возле поверженной гладиатрисы и зашипевшим железом коснулся ее плоского живота.

Тело Коры не содрогнулось, лишь воздух наполнился запахом горелого мяса. Два других служителя потащили крюками безжизненное тело к воротцам, над которыми была прибита грубовато вырезанная маска Тухолки – здешнего подземного демона.

С запозданием скифянка уловила повелительный взгляд распорядителя, скованно поклонилась трибунам – и ушла с арены.

– Славно сделано, Фульга! – Руфус, довольно ухмыляясь, опустился рядом с ней на скамью. – Сейчас Сальвий, должно быть, топает ногами и лупит своих мальчишек, а лорарии сношают его дохлую девку по очереди, пока теплая. Ну, не морщись, амазонка, тебе сейчас такие слова вроде крепкого вина. Прими, чтобы не упасть. Вот тебе хорошая новость: послезавтра выступишь как пенгиария перед последними схватками. А пока иди отдыхай.

– Слушаюсь, хозяин, – бесстрастно ответила Гипсикратия, поднимаясь.

– Хотя нет, погоди. – Ланиста вдруг изменил свое решение. – Сейчас нам обещано нечто невиданное: Квинт Фаций привез из Фракии, с самой границы с даками, какую-то необычную животину. Останься пока, может, будет полезно посмотреть…

Едва он договорил, как из ворот появилось невиданное существо. Не человек и не зверь – больше всего похож на гигантскую обезьяну, отличавшуюся, однако, от знакомых в Риме обезьянок, как лев от кошки. Цирк невольно охнул, и изумление в этом стотысячном вздохе было смешано со страхом.

Массивная голова походила на грубо отесанную глыбу камня. Темно-серая косматая шерсть покрывала могучее тело с грудью шире бычьей. Неимоверно могучие руки свисали ниже колен, пальцы были толщиной с древко копья. Близко посаженные глазки поблескивали со звериной морды, все-таки до странности напоминавшей человеческое лицо. Бесшерстно-голое, смуглое или сильно загоревшее. Глубокие морщины. Нос курносый, ноздри резко выделяются.

Все, как у человека. Но ведь люди такими не бывают! Наверно, обезьянища все-таки…

Зверь (или уж кто он ни есть) раскачивался из стороны в сторону, подобно пьянице, и с угрожающим хрипом втягивал воздух. Вдруг он издал низкий злой рев. Заскрипел песок арены под тяжелой угрожающей поступью. Гигант выпрямился, оказавшись ростом чуть ли не в два раза выше человека. Маленькие, утопленные под надбровными дугами глаза настороженно озирали людей и арену. Настороженно и зло – существо как будто понимало что-то, глядя на людей с осознанной ненавистью.

– Кто это? – вырвалось у Гипсикратии. Она не подумала, что ей не следует задавать вопросы хозяину.