Лара Эвери - Дневник моей памяти

– В запасе у нас… – Куп глянул на экран телефона, – минут двадцать.

– Отлично.

Я вышла следом за ним в прохладу весеннего вечера, и мы уселись на одну из скамеек, стоящих кругом перед церковью, в тени огромного белого креста. Куп достал из кармана пачку сигарет.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа… – начала я.

– Аминь, – подхватил Куп, щелкнул зажигалкой, и мы засмеялись.

Мы оба молчали, пока он курил.

Да я и не знала, о чем с ним говорить.

– Ну, как жизнь? – спросил Куп, выпустив дымок.

– Ммм… нормально.

– Угостить?

– Нет уж!

– Как хочешь… думал, может, ты уже не такая правильная, ну, и все такое… – добавил Куп с утробным смешком – он всегда так смеется, когда понимает, что пошутил неудачно.

– Мне не нужно покурить, чтобы расслабиться, – отчеканила я, словно цитирую брошюру о вреде наркотиков, но я и на самом деле так считаю.

– И что же делает Сэмми Маккой, чтобы расслабиться? – полюбопытствовал Куп.

– Смотрю «Западное крыло». Или навожу порядок в комнате. А иногда…

– Так почему ты плакала? – перебил Куп.

– Во-первых, не перебивай. Уж кто-кто, а ты-то знаешь, как меня это бесит.

– Что ты хочешь этим сказа… – начал он, но сразу все понял и осекся.

– Отвечаю на твой вопрос: я плакала, потому что… – И тут я вспомнила, как чуть раньше встретила его в коридоре, а на нем гроздьями висели девчонки. – Не скажу, тебе неинтересно.

– А вот и нет, интересно.

– Ну ладно… – Я вгляделась в его лицо, пытаясь угадать, что у него на уме. – Но о таком не расскажешь.

– Почему?

– Может, у меня просто месячные, какая тебе разница?

Куп фыркнул. Даже при свете фонарей было видно, как он покраснел.

Вот почему мне трудно заводить друзей. Пустая болтовня мне противна, так и тянет стену кулаком прошибить. Если уж я говорю, то каждое мое слово имеет значение. Как-никак, мы целых четыре года не общались, и теперь я не знаю, правда ли Купу интересно, почему я плакала, или ему просто нужен повод для разговора. Но мне сейчас не до светской болтовни. Только не сегодня.

– Ну вот, я тебя смутила, – сказала я.

– Я живу с женщинами. Месячными меня не удивишь.

– Дело не в месячных.

– Не надо мне объяснять.

– И не буду.

– Но я же спросил.

– Почему? – поинтересовалась я.

– Потому что с тобой что-то стряслось.

– Откуда ты знаешь?

Куп пожал плечами, улыбнулся.

Может, он потому угадал, что видел однажды, как я описалась, прямо здесь, в церкви, во время длинной проповеди. Или потому что сам однажды при мне описался, у нас в машине, на обратном пути из аквапарка.

Или потому, что я только что вернулась из поликлиники, где доктор Кларкингтон щупала меня и мяла, и ее обручальное кольцо холодило мне кожу, и я отвечала ей: да, здесь больно, и здесь, и здесь. Доктор Кларкингтон щупала мне шею, и спину, и ягодицы, и грудь, и пупок, и там, внизу, и мышцы то расслаблялись, то напрягались, твердели, как тесто для лепки, когда полежит на воздухе, и она уже замечала первые изменения в моем теле.

Я попросила:

– Давай присядем. Можем присесть?

– Конечно, давай.

Мы опустились на землю, прислонившись к кресту.

Я рассказала ему про сегодняшний день.

Рассказала, как два месяца назад мне вдруг стало тяжело смотреть вверх, и я пошла к врачу – думали, мигрень. Рассказала, как полтора месяца сдавала анализы, как зубрила европейскую историю, стоя на холодном перроне аэродрома, потому что клиника Майо далеко, в Миннесоте, и как наврала Мэдди, что не приду на тренировочные дебаты, потому что бабушкина сестра умирает – ведь это почти правда, она на самом деле умерла, от моей же болезни; вот еще почему нельзя говорить Мэдди, что я больна: если она решит, что я умираю, то начнет хвалить меня, даже когда хвалить не за что, а между тем она одна из немногих, чьему мнению по части дебатов я доверяю. Рассказала, как первое причастие Гаррисона пробудило во мне воспоминания, а заодно любопытство и страх перед будущим, которое видится теперь суровым, но не беспросветным, и у меня лишь прибавилось решимости добиться всех целей, причем как можно скорее.

Когда я договорила, у Купа покраснели глаза. Нет, не от избытка чувств, а оттого что дым попал в глаза, почти наверняка.

– Фу ты, черт… – только и мог он сказать. Надо отдать ему должное, ни разу не перебил.

– Да уж, – отозвалась я. Я испытала облегчение, будто меня только что стошнило. И, кажется, взмокла. Но на душе стало пусто и безмятежно.

Куп кивнул, подыскивая слова.

– Беда-то какая, Сэмми!

Он уставился в землю. В кармане у него засветился экран телефона, Куп вытащил трубку. На экране мелькнуло имя: «Малышка Кэти». Он не стал отвечать. Но звонок лишний раз напомнил мне, кто мы сейчас друг другу. Не будь меня рядом, Куп ответил бы на звонок. Он не стоял бы здесь со мной, если бы ему не приспичило покурить. И он, и я обычно по-другому проводим вечера. Мы как два космических булыжника – столкнулись в вакууме и летим себе дальше, каждый по своей траектории. Никакие мы не друзья.

– Да все нормально. – Мне хотелось, чтобы Куп поскорей ушел и забрал с собой весь груз, что я на него обрушила, и мне бы никогда не пришлось снова об этом говорить. Малышка Кэти опять позвонила.

Я указала на его карман.

– Ответь.

– Кэт, – сказал Купер, разблокировав экран, – я сейчас. – И швырнул окурок, так что я еле увернулась. – Прости! – бросил он и заспешил прочь, прижав к уху телефон, на ходу затоптав окурок адидасовской кроссовкой.

Пока он ворковал с Малышкой Кэти, я прошмыгнула в церковь под самый конец службы, а когда мы вышли, Купа и след простыл. И все-таки приятно было его повидать. Старина Куп.

Ох, черт! Только бы он никому не проболтался о моей болезни!

Да не скажет он никому.

Нет.

Не скажет.

Здравствуй, Сэм-из-будущего! Тема сегодняшних дебатов – идти ли Сэмми на вечеринку к Россу Нервигу в пятницу, двадцать девятого апреля. Основные понятия сформулируем так: вечеринка – собрание молодежи в жилом помещении, где отсутствуют родители, зато присутствует алкоголь. Сэмми – девушка, восемнадцать лет, на вечеринке не была ни разу. Росс Нервиг – выпускник Гановерской средней школы, регулярно устраивает вечеринки (определение см. выше). Наша команда выступает за то, чтобы Сэмми пошла на свою первую в жизни вечеринку.

Я как первый и единственный оратор остановлюсь на пользе от данной вечеринки с профессиональной точки зрения, вероятности, что родители отпустят Сэмми, а также возможном присутствии на данной вечеринке Стюарта Шаха.

Во-первых, опишу условия, на которых Сэмми попросили посетить данную вечеринку, и остановлюсь на том, как выполнение просьбы повлияет на ее профессиональные успехи. Цель Сэмми – выиграть Чемпионат США по дебатам, который состоится через две недели. Во время тренировки Мэдди Синклер назвала вечеринку наградой за их упорную работу.

Мэдди Синклер: партнер Сэмми по дебатам вот уже в течение трех лет, завсегдатай вечеринок у Росса Нервига и без пяти минут студентка университета Эмори. Участница всех школьных спектаклей, душа компании театралов и киноманов. Однажды Мэдди призналась, что она как индеец Руфио из старого фильма «Капитан Крюк», а все ее друзья – «пропавшие мальчики». Я полезла в Интернет, и оказалось, даже ее нынешняя прическа – ярко-рыжий ирокез – почти как у Руфио.

Сегодня Мэдди и Сэмми в школьном туалете (через стенку от зала дебатов) примеряли брючные костюмы к Чемпионату. Привожу дословную запись их диалога, в подтверждение своей точки зрения.

Мэдди: Ну и попка у меня в этом костюме – так бы и запрыгала от радости!

Я: Теперь, кажется, понимаю, что значит «осиная талия».

Мэдди: Точно! Это про тебя, Сэмми!

Я: Я не о себе, а о тебе! У меня талии вообще нет.

Мэдди: Как скажешь.

Я: Твой ответ оппонентам теперь отточен до блеска! Аликс делала вид, будто расчихалась, а на самом деле просто время тянула.

Мэдди: Правда? (смотрит Сэмми в глаза) И твое заключение – тоже не подкопаешься! Мы готовы.

Я: Нет, не готовы…

Мэдди: Готовы, насколько можно. Вот что, пятничная тренировка отменяется.

Я (предостерегающе): Мэдди…

Мэдди: Да ничего страшного.

Я: Ты можешь пропустить. Я – нет.

Мэдди: Да ничего…

Я: А что, у тебя дела?

Мэдди: У Росса Нервига вечеринка, хочу перед ней «размяться».

Я: Здорово. Вот и иди. А я на завтра другие дела намечу.

Мэдди: Пойдешь со мной?

Я: Да ну.

Мэдди: Пойдем!

Я: Нет, спасибо.

Мэдди (щурится, думает, как меня убедить): Нам нужно сплотиться, подружиться поближе.

Я: Мы и так дружим.

Мэдди: Тоже мне дружба – треплемся в школьном туалете рядом с залом дебатов! Надо расширять рамки. Мы должны быть заодно. Чувствовать друг друга.

Я: …

Мэдди: Не согласна?

Я: Я-то согласна, да только родители меня ни за что не отпустят.

Мэдди: А вдруг отпустят?

Я: Нет.

Мэдди: Прочь сомнения, дай простор желаниям!