Анна-Мария Зелинко - Дезире

Он пожал плечами.

— Но, к сожалению, есть люди, которые утверждают, будто ты из боязни оппозиции, недостаточно уважаешь Конституцию… Шведы очень ценят свободу печати, мой дорогой. И каждый раз, когда ты запрещаешь какой-либо журнал, ты можешь себе представить, какое возмущение это вызывает!

Он вздрогнул, как будто я его ударила.

— Правда? Теперь ты видишь, что это не мое воображение? Мои призраки очень реальны. Принц Ваза…

— Жан-Батист, никто не говорит о принце Ваза.

— Но о ком же? Кого господа либералы желали бы иметь вместо меня?

— Оскара, конечно. Наследного принца…

Он облегченно вздохнул.

— Это правда? Посмотри мне в глаза! Это чистая правда?

— Никто не возражает против династии Бернадоттов. С ней согласны, Жан-Батист, с ней согласны. Прикажи Фернану, чтобы он спал в своей комнате и без пистолета в руке. Почему я должна будить Фернана, если я хочу видеть тебя поздно ночью?

Золотые шнуры эполета царапали мне щеку.

— Девчурка, ты не должна приходить ко мне в такой поздний час. Королевы не бродят по покоям дворцов в пеньюарах. Ты должна быть полна женской гордости и чистоты и должна ждать, ждать в своих покоях, когда я приду к тебе.

Потом он подошел к окну и отдернул занавеси. Солнце уже поднялось, и парк купался в его золотых лучах. Я подошла и стала рядом.

— Для того, чтобы Оскара… — начал он и замолчал. Его губы легко касались моих волос. — Я дал Оскару то, чего мне самому не хватает, — образование! Такое образование, какое должен иметь король. Иногда я жалею, что не увижу его, когда он станет королем.

— Это естественно, потому что он станет королем только после твоей смерти.

Он засмеялся.

— О, я не боюсь за нашего маленького негодника.

Я взяла его за руку.

— Пойдем. Мы позавтракаем вместе, как тогда, двадцать пять лет тому назад.

Когда мы вышли из комнаты, ни Фернана, ни его кровати уже не было возле двери.

— Фернан сообразил, что я прогоню все призраки, — сказала я гордо.

— Я рад, что не препятствовал Оскару жениться на Жозефине, — вдруг сказал Жан-Батист.

— Если бы он следовал твоему приказанию, он женился бы на какой-нибудь уродливой дочери короля и утешался бы фрейлиной Коскюль.

— И все-таки… она внучка нашей Жозефины. Внучка Жозефины на шведском троне… — Он с сомнением покачал головой.

— Не хочешь ли ты сказать, что наша Жозефина не была волшебницей?

— Чересчур даже была волшебницей. Я только надеюсь, что здесь, в Скандинавии, не очень знают все детали…

Мы вошли в мой будуар и остановились, пораженные. На столике, сервированном на два прибора, огромный букет роз, красных, белых, желтых. К вазе был прислонен листок бумаги: «Наилучшие пожелания Их величествам, маршалу Бернадотту и его жене. Мари и Фернан».

Жан-Батист засмеялся, но слезы заструились по его щекам. Мы такие разные люди и все-таки… все-таки… Я тихонько вытерла слезы кружевным платком с королевской монограммой…

Старая принцесса София-Альбертина, принцесса из старинной аристократической семьи, последняя Ваза, умирает, и дочь торговца шелком держит ее за руку…

Я перелистала страницы моего дневника. Я прочла, что раньше называла ее старой козой. Она была в числе тех, кто когда-то смеялся надо мной здесь, в этом дворце. Как глупо было с моей стороны обращать на это внимание!

После смерти своего брата принцесса живет в старом дворце на площади Густава-Адольфа. Жан-Батист не забывал приглашать ее время от времени на торжества при дворе. Но кто действительно заботился о ней, так это Оскар. Он называет ее «тетя» и говорит, что когда он был ребенком, она украдкой клала ему в карман конфеты от кашля, очень сладкие.

Вчера нам сообщили, что она больна и очень слаба. А сегодня утром она прислала ко мне одну из своих старушек-фрейлин. Та сказала, что Ее высочество, принцесса София-Альбертина выразила последнее желание поговорить со мной безотлагательно. Со мной!..

«Бедная женщина, — думала я. — Теперь последняя из Ваза, из-за болезни не в своем уме. Она тоже…»

В честь моего приезда принцесса была одета в придворный туалет. Она лежала на диване, и когда я вошла, она попыталась подняться.

— Ради Бога, Ваше высочество, не беспокойтесь, — воскликнула я, подходя к ней.

Больше, чем когда бы то ни было, она была похожа на козу, ее кожа была обтянута на скулах, а там, где не было костей, сморщена, как смятая папиросная бумага. Глубоко запавшие глаза потухли. Но седые волосы, поднятые в высокой прическе, были украшены розовым бантом, как у молоденькой девушки.

Ее старое личико сморщилось в гримасе, долженствующей изобразить улыбку. Я села рядом, и она отослала фрейлин.

— Я очень признательна Вашему величеству, что вы не отказались навестить меня. Мне сказали, что Ваше величество очень заняты.

— Да. Мы очень заняты. Жан-Батист занимается делами государства, Оскар занят своими новыми обязанностями. Оскар теперь адмирал и главнокомандующий шведского флота, Ваше высочество.

Она легонько кивнула.

— Мне говорили. Оскар меня часто навещает.

— Он рассказывал вам о своих планах реформы? Оскар работает над реформой судопроизводства и улучшения содержания заключенных в тюрьмах.

Она удивленно посмотрела на меня. Нет, Оскар ей об этом ничего не говорил.

— Странное занятие для адмирала флота, — сказала она.

— И для композитора также, — поддержала я.

Мы помолчали. Слышно было тиканье больших стоячих часов.

— Ваше величество часто посещает больницы, — начала она.

— Конечно. Это является частью моих обязанностей. Я, вообще, хотела бы улучшить многое. Во Франции сиделками работают монахини. Знаете ли вы, Ваше высочество, кто ухаживает за больными в больницах Швеции?

— Добрые души. Набожные, благочестивые люди, — недоуменно ответила она.

— Нет, бывшие проститутки, Ваше высочество.

Она вздрогнула. Вероятно, она никогда в своей жизни не слышала этого слова.

— Я инспектирую больницы и вижу, что там не столько ухаживают за больными, сколько устраиваются, чтобы получить даровую миску супа. Это старые лгуньи, бездушные и бессердечные, недобросовестно выполняющие малую часть той работы, которая на них возложена. Они не имеют никакого представления о чистоплотности. Я хочу изменить это, Ваше высочество.

Мы опять помолчали. Часы мерно тикали.

— Мне сказали, что вы немного говорите по-шведски, мадам? — спросила она.

— Я стараюсь, Ваше высочество. Жан-Батист не имеет времени, чтобы брать уроки. Простонародье не приучено знать какой-либо язык, кроме своего родного.

— Наша аристократия говорит по-французски совершенно свободно.

— Конечно. Даже буржуа берут уроки языков. Мне кажется, что шведы хотят, чтобы мы знали шведский язык. Мне приходится принимать делегации различных слоев населения, в меру моих сил, Ваше высочество, и я должна хоть немного уметь говорить по-шведски. Постепенно мне все легче и легче. Мне кажется, я поступаю правильно, изучая шведский язык.

Она, кажется, задремала и выглядела бледной, такой же белой, как ее напудренные волосы. Часы тикали, и мне вдруг стало страшно, что и они сейчас остановятся…

Мне стало очень жаль умирающую принцессу. Никого из членов семьи нет возле нее, любимый брат убит во время костюмированного бала, ее племянник объявлен сумасшедшим и изгнан. А теперь этой старой женщине приходится видеть меня, чужестранку, женщину из простого сословия на троне своих предков.

— Вы — хорошая королева, мадам, — вдруг сказала она, и я поняла, что она не дремала, а просто задумалась.

Япожала плечами.

— Мы стараемся сделать все как можно лучше. Жан-Батист, Оскар и я.

Тень ее прежней злой усмешки промелькнула на губах.

— Вы разумная женщина…

Я удивленно смотрела на нее.

— Давно, когда покойная Гедвига-Элизабет указала вам на ваше несоответствие титулу наследной принцессы, вы выбежали из комнаты и покинули Швецию, чтобы возвратиться сюда только королевой. Здесь не простили этого королеве Гедвиге. Не простили и того, что она подчеркнула вам свое происхождение. Благодаря ей двор был оставлен без молодой наследной принцессы… — она вновь усмехнулась. — Вы сделали из королевы злую свекровь, и такой она считалась до самой смерти, хи-хи-хи…

Казалось, эти воспоминания ее подбодрили.

— Оскар привозил мне детей: маленького Карла и новорожденного.

— Новорожденный назван также Оскаром, — сказала я.

— Карл очень похож на вас, мадам.

И я подумала: «Как хорошо быть бабушкой».

Конечно, когда мой Оскар был маленький, его кроватка стояла в моей комнате, а у моих внуков целый штат гувернанток и нянь, и Жозефина может по ночам спать спокойно.

— Я очень люблю детей, но мне не нашлось супруга, достойного моего положения, — сказала умирающая принцесса жалобным тоном. — Оскар сказал, что вы не будете требовать от внуков, чтобы они женились обязательно на девушке своего круга. Я что-то не понимаю, мадам.

— Я никогда не задумываю так надолго. Но мне кажется, что если принц полюбит простую девушку, то он может отказаться от своего титула.

— О, конечно. Тогда нужно будет, чтобы он носил титул герцога или графа. Например, граф Упсала или барон Дротнинхолм…

— Почему вам не нравится доброе буржуазное имя — Бернадотт?

При слове «буржуазное» она сморщилась, как от кислого.

— Но я надеюсь, что будущие Бернадотты будут композиторами, художниками или поэтами, — сказала я быстро, чтобы ее утешить. — Оскар так увлечен музыкой! А Гортенс, тетка Жозефины, рисует и пишет стихи. И в моей семье…

Я остановилась. Она меня не слушала. Вдруг она заговорила другим, совершенно категорически прозвучавшим тоном: