Она присела на корточки и принялась разглядывать улитку, лениво ползущую по стеблю. Это была точно такая же улитка, как и увиденная ею в поместье Макинтошей.

Но теперь она надолго приковала внимание Скарлетт.

Перед улиткой, наверное, была твердая цель — она ползла по стеблю вверх. И все было бы хорошо, если бы не сухой лист, встретившийся на ее пути. Улитка остановилась, нащупывая усиками преграду.

«Наверное, она обдумала уже все пути, — решила Скарлетт, — все пути, какими только можно достигнуть цели, не обходя сухой лист и не влезая на него.»

Скарлетт, сжалившись над улиткой, отломала этот сухой лист, преграждающий ей дорогу к цели.

Но улитка словно бы не решалась ползти дальше. Она ощупывала усиками пространство впереди себя, не находя преграды.

Скарлетт подтолкнула улитку в панцирь мизинцем. Та тут же втянулась в свой панцирь и замерла.

Скарлетт попробовала подтолкнуть ее немного сильнее, но улитка, отцепившись от стебля, упала вниз, скрывшись под густыми растениями.

Скарлетт решила водрузить улитку на место, но сколько она ни раздвигала стебли, сколько ни вглядывалась в пересохшую красноватую землю, никак не могла найти ее.

«Все-таки права миссис Берлтон, — вздохнула Скарлетт, — я еще очень глупа. Из-за какой-то глупой улитки теряю время».

Но Скарлетт чувствовала, что не права, разозлившись на саму себя.

Ведь в том, что ей хотелось отыскать улитку, вернуть ее на место, было что-то из веры в приметы, словно бы она собственноручно нарушила течение своей жизни. Но вернуть уже было ничего нельзя, улитка исчезла бесследно.

И Скарлетт решила вернуться в дом.

У нее в самом деле разболелась голова от жаркого солнца.

Во время, когда неистовая полуденная жара испепеляла землю, все обитатели Тары предпочитали укрываться в своих комнатах, прячась от солнца за толстыми портьерами.

Скарлетт вошла в пустой дом и проникла в гостиную.

Это было странное ощущение: казалось, все люди исчезли. Девочка стояла посреди огромной комнаты в притихшем доме. Ковры, камин, встроенные в панели полки с красными лакированными шкафчиками…

Скарлетт остановилась напротив огромного зеркала. В нем отражалась она сама и дверь. А за дверью возникал отраженный в зеркале стол, а за ним еще одна дверь, аллея, далекие подсолнухи и все это было так отчетливо и неподвижно, что казалось, реальность их ненарушима.

Это был странный контраст между улицей и домом.

Там, снаружи, когда Скарлетт гуляла, ей казалось, что все меняется, живет, а теперь, когда она смотрела в зеркало, то там все застыло.

Взгляд девочки невольно обращался то туда, то сюда.

Все окна и двери в доме были открыты из-за жары, и поэтому дом полнился звуками природы. Шелестели листья деревьев, казалось, вздыхали цветы, словно бы все скоротечное и преходящее обрело голос.

И этот голос то шелестел, то замирал как человеческое дыхание, а в зеркале все затаилось и словно бы сделалось бессмертным.

И среди этой неподвижности Скарлетт видела себя.

Она медленно отошла вглубь гостиной, стараясь не терять свое изображение. Она стояла маленькая, занимавшая лишь один край огромного зеркала, так далеко, что и не разглядеть толком.

Девочка медленно двинулась навстречу своему отражению. Она замедляла шаги и поправляла розу, приколотую к платью. Она словно бы сверяла себя со своим отражением, словно бы хотела проникнуть в его душу.

Вот ее зеленое платье и узкие туфли. Она приближалась так постепенно, что девочке казалось, она не нарушает картины, отраженной в зеркале, а только вносит в нее какие-то новые настроения, которые незаметно изменяют и другие предметы словно бы вежливо просят их посторониться.

И стол, и аллея, и подсолнухи, ожидавшие ее в зеркале, словно бы расступились, принимая ее в свое общество.

Скарлетт поправила бант и вздрогнула.

Внезапно ее занятие было прервано: в зеркало заглянул кто-то большой и черный, заслонил собой все вокруг, закрыл собой подсолнухи, аллею, стол и тут же исчез.

Но вся картина успела измениться.

Скарлетт испуганно оглянулась. За ней стояла Мамушка.

— Ты что, испугалась? — ласково спросила служанка.

Скарлетт, сама еще не понимая почему, почувствовала себя неловко.

— Да нет, я думала я одна в гостиной.

— У тебя все еще болит голова?

— Да, — соврала Скарлетт, — такая жара, что я, наверное, пойду прилягу, — и Скарлетт удалилась в свою спальню.

Она и в самом деле не раздеваясь прилегла на кровать и долго смотрела в потолок. И сама не заметила, как уснула.


Ее разбудил звук гонга, созывающий домочадцев к ужину.

Скарлетт без аппетита поужинала.

До ее сознания почти не доходили разговоры, звучащие за столом. Она изредка отвечала «да» или «нет», да и то невпопад.

Она еще не понимала точно, что с ней происходит, но ощутила, что изменилась: изменилось все ее тело, изменились мысли.

Ей уже было смешно и даже немного неудобно за сестер, пытавшихся шалить, когда их не видели родители или Мамушка за столом. Они пробовали успеть, пока отец занят разговорами, переложить одна другой кусок из тарелки в тарелку.

После ужина Скарлетт тут же поднялась в свою спальню.

Мамушка озабоченно выглянула из-за двери.

— Тебе нехорошо, милая? — спросила она.

— Да, все так же болит голова, — вновь обманула свою верную служанку Скарлетт, она чувствовала непреодолимое желание остаться одной.

— Я принесу тебе настой трав, — сказала Мамушка.

— Нет, не надо, мне всего лишь стоит прилечь и уснуть.

— Ну что ж, — служанка помогла Скарлетт раздеться и тихо прикрыла дверь.

Скарлетт, выспавшейся днем, совсем не хотелось спать. Она лежала и, казалось, ни о чем не думала.

Она прислушивалась к своему телу, словно проверяя, прежняя ли она Скарлетт или же теперь какая-то другая. Это было странное чувство — ощущать свое тело обновленным, чувствовать себя по-иному.

Девочка забыла о том, что существует время, настолько всепоглощающим было это занятие.

Она очнулась, хоть и ни на минуту не засыпала, от боя часов в гостиной и чуть не вскрикнула — они пробили двенадцать раз.

После их боя в доме воцарилась тишина. Она казалась непроницаемой и нерушимой.

Душа Скарлетт была полна нежности, сожаления и светлой грусти. Девочка почувствовала внезапно какое-то удушье и сбросила с себя легкое одеяло.

Но удушье не прекращалось. Теперь ей казалось, что это ночная сорочка не дает ей дышать.

И Скарлетт сбросила ее через голову, оставшись совсем без ничего.

Она лежала на простынях обнаженная, залитая тусклым, но чистым светом молодой луны.

Но ощущать себя обнаженной ей было мало, ей хотелось видеть себя всю целиком со стороны, словно бы чужими глазами.

И Скарлетт вновь, набросив сорочку на плечи, взяв в руку подсвечник, выскользнула из комнаты. Она зажгла свечу от неярко горевшего в коридоре масляного фонаря и прошла в гардеробную, в небольшую комнату, располагавшуюся в конце коридора.

Здесь висели наряды ее матери, совсем новые и давно вышедшие из моды, костюмы отца. Здесь стояла гладильная доска, а главное, высокое, от пола до потолка зеркало.

Скарлетт остановилась перед зеркалом со свечой в руках.

Комната, казалось, не имела стен, те тонули в темноте. Неровный свет свечи выхватывал то сверкающее серебряной нитью плечо платья Эллин, то борт светлосерого плаща Джеральда. Потом язычок свечи, подхваченный сквозняком, уходил в сторону и из темноты выплывали шляпные коробки, цилиндры, простые соломенные шляпки.

Скарлетт только сейчас заметила, что в спешке забыла надеть тапочки. Она зажгла от своей свечи свечи, закрепленные на поворотных кронштейнах по обе стороны зеркала, подставила свой подсвечник так, чтобы он отражался в зеркале и медленно стянула через голову ночную сорочку. А потом, тряхнув головой, рассыпала по плечам свои темные волосы.

Скарлетт стояла, как завороженная, перед зеркалом и смотрела сама на себя.

Немного неровный свет покачивающихся на сквозняке свечей скользил по ее белому телу.

Скарлетт чувствовала себя свободной, как никогда до этого в жизни. Но эта свобода была хрупкой, и девочка вздрагивала при каждом шорохе и треске в притихшем доме.

Она повернулась к зеркалу боком и медленно провела по своему бедру рукой, ощутив, как при этом движении замирает ее душа. Потом ее ладонь скользнула по уже обозначившейся груди и замерла.

Скарлетт чувствовала это прикосновение так, словно кто-то другой дотронулся до ее тела, настолько оно волновало и будоражило.

Она медленно, не отрывая взгляда от своего изображения, приблизилась к зеркалу почти вплотную.

Скарлетт дотронулась подушечками пальцев до холодного стекла и вновь отошла на два шага в глубину комнаты так, чтобы видеть себя целиком. Лицо Скарлетт словно окаменело, а взгляд сделался холодным, изучающим. Она глядела на себя, оценивая изгибы бедер, плавную линию живота и понимала, насколько все это еще далеко от совершенства.

И тут язычки свечей дрогнули и отклонились к окну. За поворотом коридора раздался еле слышный скрип двери и легкие шаги.

Скарлетт чуть не вскрикнула от испуга.

Она сперва растерялась, а потом быстро задула свечи. Она смотрела, как тлеет в темноте искорка на конце фитиля, освещая тонкую струйку белого дыма, уносимую в темноту. Но вот исчезла и эта искорка.

Скарлетт, хоть и стояла в полной темноте, все равно прижимала к груди ночную сорочку, словно бы пыталась прикрыть себя от чьего-то пристального взгляда.

Вновь еле слышно скрипнула дверь, и шаги стихли.