Александра Гейл - Дело Кристофера

— Что ты делаешь?! — завизжала я. МОИ ВОЛОСЫ — СВЯТОЕ. УБЬЮ, ДАЖЕ ДВАЖДЫ НЕ ПОДУМАЮ!

— Крашу тебя и надеюсь.

— ЧТО?!

— Не что, а НА что. Надеюсь на то, что если избавить тебя от белых косм, то ты станешь выглядеть чуточку меньшей дурой, и тогда Такаши решится взять тебя в команду. Проще говоря, покрасишься в свой блонд до октября снова, и я отрежу твои патлы кухонными ножницами!

— Краску разводят с окислителем, идиот! Я же облысею, ты этого добиваешься?! — заорала я. Шон… прислушался и учел. В следующий момент мне на голову был вылит флакончик перекиси водорода.

Дальше все происходило по следующему сценарию: я выла, а Шон ликовал. Однако очень скоро первое поправило второе. После убийственного сочетания краски и перекиси, на моей голове появилось оттенков пятнадцать каштанового. Сплошные пятнышки и крапинки. Как же я из-за этого рыдала, сколько раз намазывала оттеночными шампунями голову. И выть у меня получалось так скорбно, что Франсин не выдержала — присоединилась. Когда утром Шон уходил в университет, он так врезал по кофемашине, что та чуть на пол не слетела. Под глазами у него, к моему удовольствию, образовались не синяки — полноценные фингалы. Разумеется, сама я выглядела еще хуже, чем Картер, и пошла я не на занятия, а в салон красоты!

Настоящее время

Я захожу в университет. Здесь почти все по-старому. Де-жа-вю. Те же коридоры, тот же стук моих каблучков. Будто ничто не поменялось. Иногда мне кажется, что Сидней — место, где время заморожено. Здесь не меняются ни люди, ни здания, ни ритм. Я все это так любила и, кажется, все еще люблю. Мое сердце щемит от счастья и предвкушения, когда я так привычно иду к кафедре Клегга и так привычно поворачиваю голову, чтобы бросить взгляд на окна приемной ректора. Кафедра там же, кабинет Шона там же, изменилась только я. Они — нет.

Толкаю дверь кафедры, и первое, что замечаю: больше она не скрипит. Пожалуй, смазанные петли — чуть ли не единственное, что изменилось в здешних стенах! Ну, кроме перестановки внутри кабинета, в результате которой пропал мой стол… А, кстати, какого черта? Мне бы он не помешал!

Перевожу взгляд левее и вижу застывшего с открытым ртом Роберта Клегга. Ну, все ясно, Картер бы с большим удовольствием сдох, чем предупредил своего визави о моем прибытии.

— Клегг! — запоздало начинаю визжать я. И только после этого он вздрагивает и, кажется, начинает понимать, что я — не особо реалистичная галлюцинация!

— Конелл?! — хрипло и недоверчиво спрашивает он.

И мы бросаемся друг другу в объятия. Он меня так крепко обнимает, что, кажется, ребра треснут. А новенькая секретарша, которая понятия не имеет, кто я такая, смотрит на нас со смесью недоумения и неодобрения.

— Этот м***к мне даже не сказал! — жалуется Клегг, хватаясь за голову и окидывая меня взглядом. В его глазах я вижу облегчение, ведь в последний раз, когда мы виделись — на моей защите диплома, — я едва ходила!

— Роб… в топку Картера! — Я чуть не плачу от радости. — Как ты сам? Как Мадлен?

— По-старому. У нас все как обычно. Лучше скажи, какими судьбами в Сидней занесло тебя!

— Я теперь здесь работаю. С тобой, на этой самой кафедре.

Он на глазах мрачнеет, но я знаю, что не из-за новостей. Просто он предположил самое худшее.

— Картер? — спрашивает он лаконично.

— Нет, Господь с тобой!

— А я кое-что заметил, — с облегчением улыбается Клегг и берет меня за руку, рассматривает колечко. Все правильно, теперь все будут смотреть. Давай, Джо, срочно хвастаемся, все как положено.

— Брюс. Его зовут Брюс. Он прилетел из Штатов, со мной.

— Он красивый или порядочный? — сходу спрашивает Клегг.

— Ммм… порядочный, — отвечаю я.

Однако Клегг качает головой и вздыхает.

— Неправильный ответ.

— Почему?

— Правильный — единственный.

Спорю, Мадлен для Роберта единственная, он бы ни секунды не сомневался в своих словах.

— Мне двадцать шесть, ему — тридцать. Мы уже год вместе. И он единственный.

Единственный кто сделал мне предложение, Роб. Он милый, его любят мои родители. Все не так плохо, как ты думаешь.

— Но ради него ты домой не побежишь, никогда не станешь подглядывать за тем, как он спит, не будешь искать в детских лицах его черточки…

— Все, пойду и расплачусь, — поднимаю я бровь, старательно игнорируя разрастающуюся внутри панику. — А еще лучше кофе выпью. Я же к тебе первому прибежала. Ну, так что, ты со мной?

— Ты стала такой гадкой, — морщится Роб.

— У меня было ужасное лето, — фыркаю я. — Капучино со сливками! — уговариваю я Клегга.

— Уговорила, — бурчит он и открывает для меня дверь.

Мы сидим в буфете. Вот что изменилось здесь кардинально. И это к лучшему, стало значительно приятнее. Кстати, кофе мне определенно нравится. Кажется, я стану местным завсегдатаем.

— Новости? — спрашивает Клегг, явно намереваясь мне устроить блиц-опрос.

— Я Бабочка, — без обиняков сообщаю я.

Все, опрос окончен, потому что Клегг давится. Не ожидал. Я знала, что Робу не чужда зависть, и это не очень приятно, но так будут реагировать все. Привыкаем. Роберту я могу, должна рассказать все так, как оно было в действительности. Потому что он друг и обидится, если утаю.

— Около полутора месяцев назад меня приглашал к ним Монацелли. Но я ему отказала. — Клегг, кажется, давится снова. Я участливо стучу его по спине, представляя, что сделает со мной Мадлен, если ее муж умрет здесь из-за известий о моем недавнем прошлом. Наконец, Клегг вытирает платочком уголки глаз и смотрит на меня. Даже хочет что-то сказать, но задыхается, снова кашляет. И пока он не в состоянии высказать мне все, что думает по поводу моего идиотизма, я продолжаю. — Я отказала ему из-за Картера. А потом Картер сам стал сеньором Хакером и сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться. И вот тебе я, первая Бабочка Шона Картера. Ты только не умирай, Роб…

— Я стою и молюсь, чтобы эти белые вихры мне померещились, — громко говорит Хелен Амберт из-за моей спины. И весь кафетерий на нас оборачивается. Вот уж без кого бы моя жизнь в Сиднее точно стала лучше. Но разве в университете Шона Картера может не быть подлянки размером с одно непомерно раздутое эго? Да это же меньшее из зол! — В двадцать твое увлечение перекисью водорода казалось по-детски милым, Конелл, но в двадцать шесть — явный пережиток.

— Присаживайся, Хелен, может, полегчает, — так же громко отвечаю я. Теперь заинтересованы даже те, кто раньше не обращал на нас внимания. — Преподаешь, значит?

— Ага, на кафедре Картера, — улыбается она так, будто это достижение равносильно покорению Эвереста. У нее всегда были странные представления о жизни.

— Сочувствую, — поднимаю я бровь. Считать, что работать на Шона и рядом с Шоном — предел мечтаний, может только мазохистка.

И, словно неведомым образом нас услышав, в кафетерий входит Картер.

— Конелл, ты что тут делаешь? Предполагается, что в первый рабочий день люди приходят к начальству и подписывают необходимые бумаги.

— Привет, Картер. — Говорю я, безуспешно пытаясь подавить нелепую радостную улыбку.

Ну, или хотя бы превратить ее в ядовитую, потому что убираться с моего лица она явно не собирается. — А я думала, что это совсем не обязательно. Ты же не спрашивал, стану ли я тут работать, приказал и все. Неужели с бумагами так не работает? Рявкнул — подписались. Нет?

Не выходит?

Разумеется, Шон не улыбается моей шутке, однако соревнование за титул самого ехидного преподавателя кампуса поддерживает:

— Как отдохнула, Джоанна, хорошо? Матушка тебя в ванильный сироп не закатала? — Остается только поморщиться. Он при Хелен и студентах говорит о моей маме. Это удар ниже пояса, придурок!

— Как видишь, нет, — огрызаюсь я. Ну вот и все, проблема улыбки сама разрешилась.

— И, пожалуйста, сделай вид, что не знаком с моими родителями, только так мы сможем нормально существовать в стенах этого университета.

— О Боже, Ханна, ты нездорова?! — вместо того, чтобы пойти на мировую, восклицает он, удивительно точно подражая интонациям и акценту моей мамы.

— Не смей трогать моих родителей! — забыв об остатках вежливости рычу я. — Они в Ньюкасле, глаза тебе не мозолят. Отвали от них и вернись к своим компьютерам.

Шон на мои слова не реагирует. Просто бросает на стол газету, чуть не опрокидывая при этом мой кофе. Раздраженно беру ее и замираю, там на первой странице во всю полосу заголовок: «Задержание сеньора Хакера прошло роскошно». И мое фото рядом с Монацелли, где последний уже в наручниках. Супер! Прическа запечатлена навеки.

— Почитываешь желтые газетенки, Картер? — вот и все, что я могу сказать, видя себя на первой полосе. От текста, который сопровождает не меньше десятка фотографий, главными действующими лицами которых являемся мы с Манфредром, меня откровенно тошнит.

— Да я уже какие только не читал, но самые шикарные ракурсы именно в этом издании.

Подумал, ты оценишь.

— И самый гадкий текст я тоже оценила, — фыркаю я.

— Не думаю, что его хоть кто-то читал. На фоне картинок он просто меркнет. Браво! Ты не зря вылила на себя цистерну лака для волос.

— О! Смотри, Картер, да у нас спустя семь лет появилась первая совместная фотка.

Прогресс-то какой! — фыркаю я, а затем кладу газету на стол и аккуратно пристраиваю стаканчик с кофе на нос напечатанного Шона. Реальная версия раздраженно фыркает.

— Бумаги, — напоминает он. — И через двадцать три минуты у тебя первая лекция.

Советую поспешить.

В кабинете Картера новые жалюзи и компьютер. Все остальное словно застыло во времени.