— Бернар!

— Полно, полно, дети мои, — раздался вдруг рядом с ними голос метра Брюнеля, заметившего, как они уединились под с готовностью приютившими их низкими ветвями деревьев. — Ради святого Иоанна! Вы же еще не муж и жена, чтобы, пренебрегая обществом родителей, ворковать тут, в тени! Отправляйтесь-ка отведать филе из козлятины в старом вине, которое гости поедают с таким рвением, что вам не достанется ни кусочка, если вы не поспешите!

Ювелир повел сконфуженных жениха и невесту к уплетавшим козлятину гостям. От него не ускользнуло возбужденное состояние влюбленных.

Он слишком любил страстную пылкость Матильды в начале их супружеской жизни, потом слишком страдал, не в силах на нее ответить, чтобы не понимать потребностей своих дочерей. В особенности Жанны, которая была так похожа на мать. Девушка, как и Матильда, была не из тех, чьи чувства мирно спят при приближении соблазна. Об это не следовало забывать.

Веселье тем временем продолжалось. Пока более пожилые гости по-прежнему занимались едой, молодежь принялась танцевать между деревьями, под их ветвями, усеянными еще не созревшими фруктами, где уже расположились музыканты. В разгар летнего полудня заплетались и расплетались фарандолы, ронды, каролы, плыл старый французский танец бранль.

Обрывки звуков терялись за стенами сада в ущельях соседних улиц.

Бабушка Марг, которую усадили под яблоней в кресле, обложив подушками, созерцала все это оживление своими выцветшими глазами, в которых читалось скорее удовольствие, нежели сожаление.

Матильда подошла к ней с несколькими гостями.

— Вы неважно выглядите, дочь моя, — сказала бабушка. — Вы слишком устали в хлопотах, связанных с этой помолвкой.

— Это в тени деревьев кожа приобретает зеленоватый оттенок.

— Нет, нет, вы слишком бледны.

— Это пустяки, мама. Я отдохну осенью, после свадьбы Жанны, когда в моем доме останется только одна дочь.

Каким странным было для нее удовольствие строить таким образом планы перед другими, когда сама она была уверена в том, что жить ей осталось всего каких-нибудь несколько недель! Словно между нею и смертью, между Богом и ею существовал какой-то тайный сговор…

Подошли Арно с женой и Бертран со своей Лодиной. На руках у Джунии был Тибо. Она дышала радостным возбуждением, лучилась нежностью к ребенку и была похожа на черноволосую мадонну.

— А вот и ваш правнук, — проговорила Матильда, заметив их приближение. — Взгляните, какой он красивый.

Вокруг ребенка, как пчелы вокруг горшка с медом, собрались женщины. Старушка разволновалась.

Флори издали наблюдала за этой сценой. Словно острый нож, ее пронзила печаль. Среди всеобщего веселья она с ужасным ощущением безысходной очевидности думала о безмерности своих потерь: о сыне, умершем по ее вине, о любовнике, погибшем по ее вине, о муже, который был вынужден уехать из-за нее! Какой горький итог! Что ей остается? Разумеется, семья, но в ней она чувствовала себя белой вороной… Разумеется, Агнес, заменившая ей своего ребенка… своего!

Рыданье без слез разорвало ей горло. Она убежала в дом.

В поисках Флори, чтобы поведать ей о своих семейных неприятностях, Алиса, настроение которой было плохим, обнаружила подругу в комнате, которую та занимала вместе с Агнес. Свернувшись в комок на постели, она жалобно стонала.

— Флори! Ради Бога, отвечайте! Что с вами?

Молодая женщина, горло которой перехватил нервный спазм, сначала не могла ничего ей ответить. Лишь немного успокоившись, она заговорила и обо всем ей рассказала.

Они разговаривали долго.

Услышав, что их громко звали, разыскивая повсюду, они, обняв друг друга за талию, вышли из своего убежища.

— Филипп вернется к вам, — сказала Алиса.

— Реми наскучат случайные связи, и он снова будет с вами, — уверяла ее Флори.

Однако то были всего лишь слова. Обе они понимали это, но слова эти были для них все же благом.

Праздничный прием закончился позднее, чем предполагалось.

Проводив до ворот родственников и друзей и проследив за тем, как слуги навели порядок в саду, Этьен с Матильдой обменялись у себя в комнате впечатлениями о том, как прошел день.

— Если мы не хотим, чтобы в будущем году у нас слишком быстро появился младенец, нужно поженить Жанну и Бернара, не откладывая этого на осень, — твердил Этьен жене.

— Я тоже об этом подумала. Почему бы и не приблизить дату свадьбы, не перенести ее на день святого Жиллеса, первое сентября, падающее в этом году на вторник?

— Ярмарка в Труа кончается только восьмого, к рождеству Богородицы.

— Да, я это знаю, мой друг, но не сможете ли вы, как исключение, поручить Бертрану закончить все операции по покупке и продаже?

— Да, конечно.

— Так и решим. Как и вы, мне хочется, чтобы у нашей дочери поскорее появился законный супруг!

— Хорошо. Вы же знаете, дорогая, что я не в состоянии ни в чем вам отказать. Я сделаю все так, как вы хотите.

— Спасибо, Этьен! Я буду совсем спокойна после этой свадьбы…

Она оборвала себя, сомкнув губы над своей тайной, и положила на руку мужа свою.

— Надо выдержать эту дату, что бы ни случилось, — закончила разговор Матильда.

Назавтра Матильда принялась за дело. Она обсудила с Жанной, восхищенной решением приблизить столь дорогое ее сердцу событие, все относившееся к тканям, кружевам, украшениям. Они решили, что платье новобрачной будет сшито из темно-красного шелка, камзол из ткани, тканной золотом и расшитый цветами. Голову с волосами, собранными в шиньон на затылке, будет венчать ободок из драгоценного металла на вуали из газа с золотой ниткой, изготовленный в родительских мастерских.

— Мне хочется, дочка, чтобы вы были самой красивой, и для этого я сразу же отдам вам некоторые из моих украшений.

— Торопиться некуда, мама!

— Если бы так! У нас не так уж много времени.

Жанна обняла мать и горячо расцеловала ее. В последнее время она переняла у Бернара привычку смеяться во весь голос. С того времени как она в него влюбилась, Жанна стала более непосредственной.

Если не приходилось заботиться об отправке мебели и посуды в Блуа, где будущие супруги должны были поселиться в полностью обставленном доме, доставшемся Бернару от родителей, за несколько лет до этого по обоюдному согласию ушедших каждый в свой монастырь, зато нужно было приготовить для отправки туда специально вышитое белье из приданого новобрачной, ее личные вещи, книги, гардероб. Все это заняло много кофров. После свадьбы предстояло отправить туда же обычно многочисленные подарки, по традиции доставлявшиеся молодым на следующий день после торжества.

Так как в круг знакомых Брюнелей входили буквально все ювелиры, суконщики и галантерейщики столицы, не говоря уже о тех, которые должны были приехать по приглашению Бернара из Турени, на свадьбе должно было собраться очень много народу.

Пришлось нанять лакеев для прислуживания многочисленным приглашенным, плотников для сооружения огромных столов на козлах на открытом воздухе для торжественного обеда, и оставалось лишь надеяться на то, что Господь пошлет в назначенный день хорошую погоду.

Со своей стороны Арно занялся подыскиванием лучших менестрелей и музыкантов Парижа.

Под предлогом необходимости обсудить с каноником Клютэном подробности службы, которая должна была быть совершена с большой помпой в церкви Сен Жермен-де-л'Осьеруа, Матильда выбрала время, несмотря на всю эту суматоху в доме, не только навестить, как обычно по четвергам, сестер Центральной больницы, но и зайти к нему в пристройку собора Парижской Богоматери.

Она рассказала канонику о своих снах, приснившихся ей зимой, склонивших ее к мысли о близкой смерти.

— Вы знаете, что я не боюсь смертного часа, но хотела бы привести себя в порядок перед встречей с Господом! Что вы мне посоветуете?

Каноник выслушал ее не прерывая.

— Сказано, что нам не дано знать ни дня, ни часа, — заметил он спокойно, когда Матильда умолкла. — Не кажется ли вам, племянница, с вашей стороны слишком самонадеянным допускать мысль о возможности нарушения божественных принципов вам в угоду?

— В обоих этих сновидениях все казалось таким ясным, дядя, что я не могу думать…

— Действительно, пророкам, некоторым крупным мистикам порой ниспосылались конкретные откровения по поводу их будущего. Но, скажите по совести, у вас есть такое чувство, что вы принадлежите к их священной когорте?

Он улыбался.

— Вы не принимаете меня всерьез, дядя!

— Не в этих обстоятельствах, Матильда. Да, действительно, мне не кажется, что я должен согласиться с таким самовозвеличиванием, которое, как мне думается, не имеет достаточных оснований.

— Я такая жалкая христианка, барахтаюсь в трясине своих несовершенств и слабостей…

— Я не так требователен по отношению к вам, как вы сами, дочь моя. Мне представляется, что вы сумели выполнить свой долг там, где поставил вас Бог.

— Я так уклонялась, так часто протестовала, проявила столько малодушия и колебаний, боясь подчиниться Его воле! Поэтому я хотела бы подготовиться к хорошей смерти.

— Достойная смерть не больше чем конец, венчающий достойную жизнь. Всю нашу жизнь, день за днем, мы, каждый по-своему, шагаем к моменту истины. Перестаньте терзаться, дочь моя. Просто продолжайте делать свои обычные дела. Однако вам ничто не мешает прийти ко мне с более глубокой исповедью до праздника Успения Богоматери Марии. Вы должны также причаститься, как и каждый год, придя на следующий день к обедне. Во всем же остальном, поверьте мне, вам следует блюсти себя, как вы это делали всегда, в уважении к ближним и в любви к Господу. Не думаю, чтобы от вас требовалось что-либо другое. Самонадеянно желать быть безупречным. Мы такими никогда не будем!