Он просто хотел помочь. Не было в этом никакого подвоха. Как терпелив был Сева с нею, со всем ворохом ее сомнений и проблем. Как неспешно он направлял ее, возвращая к жизни… А она все не верила.

– Как вы с ним познакомились? – спросила Лора Серегу. Ей жизненно важно было сейчас узнать о Севе еще что-то, оживить в своих мыслях его образ, его настоящего, решительного и резковатого, насмешливого и сопереживающего. Чтобы заслонить этим картину крови и разрушения.

– С Севкой-то? Он мне помог. По гроб жизни буду ему благодарен за это. Он мою сестренку нашел. Семь лет назад. Лизка ушла гулять и не вернулась. В полиции, хотя тогда еще милиция была, короче, отказывались брать заявление, что-то у них там переклинило, хотя ведь маленький ребенок! А Севка приехал без вопросов. У них с друзьями была поисковая группа собрана, ну, чтобы людей искать. И нашли ведь! Два раза район с парком прочесали, меньше чем за сутки. Восемнадцать часов, если точно.

– Что… с ней было?

– Упала в канализационный люк. Рука, нога сломаны были, но живая. – Великан улыбнулся, и его лицо засветилось.

– Слава богу.

– Бог тут ни при чем. Это все Севка. Огромной души человек, – Серега покосился на двери оперблока и вздохнул. – Я потом тоже год их городским поисковиком был. Но ушел. Не мог больше. Бывает, ищешь какого-нибудь пацаненка, ищешь, не спамши, не жрамши… Находишь на помойке или еще где, приводишь – а маман его орет как резаная. И на нас, что долго искали, и на него, что сам смылся. Или того хуже, затрещины раздает. Думаешь, редкость? Да на каждом шагу такая реакция. Родных детей своих… они ж чаще всего сами и убегают, семьи-то неблагополучные. В общем, не выдержал, не смог это видеть. А Севка остался. Говорит, что каждый должен делать столько, сколько может, на пределе сил.

– Он… он даже устроился в школу… – Лора запнулась. – Чтобы помочь мне пообщаться с моим сыном. Просто потому, что хотел помочь.

Серега посмотрел на нее озадаченно, а потом присвистнул:

– Во даешь, сеструха. Это все выводы, которые ты можешь сделать? Он делал это явно не просто по доброте душевной. У него на тумбочке рядом с кроватью твоя фотка стоит.

– У него нет моих… – и осеклась. Да, было дело, однажды он сфотографировал ее на телефон, и так и не показал кадр, только подкалывал и похохатывал, чем довел буквально до исступления.

– Любит он тебя. Никогда его таким не видел, как после вашего знакомства. Только и разговоров, что о тебе… А с тобой, как я понимаю, молчал как партизан… Ох, не понимаю я людей, почему нужно молчать-то до последнего? Когда уже все перемкнет – тогда скажут, так уж и быть, а до этого ни-ни. Ни за что ни в чем не признаются, все очкуют… – Серега почесал в затылке. – Да и ты хороша. Прости, конечно, но ты ведь на всю голову больная…

– Я знаю, – всхлипнула Лора, чувствуя, как внутри больно рвется какая-то перепонка, и все заливает горячий тяжелый расплавленный металл, от которого дышать больно и… хорошо. Теперь с этим ей жить дальше.

Значит, вот как все… Неужели это правда? Сева любит ее, ее пропащую, ее проклятую и преступную? Она не заслуживает этого… Неужели правда? Неужели можно убрать заслонки, скинуть доспехи и действительно поверить… Лора зажмурилась, вспоминая, как сегодня Сева ждал ее в лифте, терпеливо предлагая ей самой сделать шаг. Ничего не требуя, но поддерживая, подбадривая и молча любя ее. Переломанный, борясь с наваливающейся тьмой, теряя кровь и сознание, он все же твердил ей о том, что она не должна упустить своего шанса… За все время знакомства с Севой Астанина ни разу не удосужилась взглянуть на него внимательнее, увидеть, что за человек рядом с ней. Навешивала ярлыки, но не видела сути. А кто-то внутри нее видел. И этот кто-то, эта маленькая пугливая сущность, сейчас драгоценными нитями, на живую, сшивает куски ее души воедино.


03.20

Сообщение доставлено.

Телефон звякнул, информируя Лору об этом. Дело сделано, сейчас Ирина Анатольевна узнает, что Лора в курсе ее диагноза. И плевать, что сейчас полчетвертого утра. До рассвета еще далеко.

Давным-давно вскарабкавшаяся на небо луна уселась на пышной, никуда не двигающейся светлой туче. Лора оставила машину там, на набережной, в том самом месте, где еще недавно выбрасывала в воду каштаны и духи. Если бы можно было все исправить, отмотать пленку… Но нет. Сама не заметив того, она отправилась бродить, все думая, думая, пуская заново пластинку своих воспоминаний. И страшась, что телефонный звонок раздастся раньше, чем запланирован конец операции. «Если ничего не случится», – сказала Катя. Всем было ясно, что может случиться…

Во дворе огромного дома совершенно случайно затерялась крохотная церквушка, настолько здесь неуместная, что оставалось лишь диву даваться, как она уцелела среди обступивших ее современных зданий. Лора взошла на крыльцо. Заперто, конечно?

Уже на пороге, между неповоротливыми, обитыми металлом дверями, почувствовала что-то легкое в руке. Шарф Севы. Еще пару часов назад он был обмотан вокруг его шеи… Он пахнет древесным теплом и мускусом, пахнет Севой. Наверное, в больнице отдали, или, может, она сама еще раньше сняла с него, чтобы ему было легче дышать. Пятна крови уже заскорузли. Лора покрыла свою голову шарфом и перекинула концы за плечи, будто всегда так делала. Дверь поддалась, стал слышен тихий женский голос, в одиночку читающий Неусыпаемую псалтирь. Слова прервались от дверного скрипа, ночной ветер пробежал по языкам свечей.

– Мы закрыты, – попробовала остановить Лору служительница, женщина с движениями уверенными и расторопными, но со смиренными глазами, вставая навстречу. Но помедлила, прежде чем выгнать, – и все же кивнула, рассмотрев Лорино лицо в неверном свете лампадок. Словно поняла, что Лоре сейчас это нужно, – а обычно не пускала. Вернулась за прилавок с разложенными иконками и продолжила негромко читать молитвы, наполняя своды своим тонким голосом. В церкви их было всего двое, остальные – суровые темные лики святых в серебре окладов.

Никогда Лора не была религиозной. Всегда казалось, что в церковь идут, чтобы устоять на подкашивающихся ногах, ухватиться за ускользающий мир. Идут слабые, идут сомневающиеся. Но сама она не молилась, даже когда была в тюрьме. То ли думала, что не заслуживает прощения, то ли понимала, что все это бессмысленно. То ли от гордыни. Теперь же… Пусть так! Пусть она слаба, пусть глупа! Пусть на бесконечных черных небесах нет ни одной живой души, нет всевидящих взоров… А вдруг? И если ты есть, Господи… Прости меня. Прости меня за то, что я совершила. Даруй вечный покой Глебу, рабу твоему. Я любила его, когда-то. Он не заслуживал такой участи, и я виновата перед ним. И я расплачиваюсь за это и буду расплачиваться, я готова. Только не заставляй моих любимых платить вместе со мной. Только мой грех. Пощади их, прошу. Не дай умереть Севе, защити Алешу. У меня больше никого нет на всем белом свете, Господи. Я люблю их, больше жизни люблю. Пусть Сева выживет, не дай ему умереть, пожалуйста. Он не заслужил… вот так… Я ведь люблю его, Господи. Пусть он будет жить. Пожалуйста…

У служительницы она попросила свечей, много, без счету, отдав розовую купюру и не взяв сдачи, словно хотела купить милосердия – обычное людское стремление, она ничем не лучше и не умнее остальных грешников. Человек постоянно жаждет заключать сделки, то с Богом, то с дьяволом, смотря по обстоятельствам – с кем выгодней. Лора расставляла свечи по подсвечникам перед иконами, перед всеми, не разбирая незнакомых лиц, с одним только словом:

– Пожалуйста, пожалуйста…

У кануна служительница подошла к ней, тронула за рукав:

– Сюда за упокой.

Лора кивнула, вытирая слезы тыльной стороной ладони:

– Спасибо. Значит, это Глебу.


05.12

Телефон завибрировал в кармане, и Лора выхватила его, страшась и надеясь одновременно.

– Да?

– Лора…

На том конце раздался надтреснутый голос ее бывшей свекрови.

– Ирина Анатольевна, здравствуйте…

– Приезжай завтра в обед. Нам надо встретиться и поговорить.

– Да, да, конечно, я приеду! Может быть, нужно что-нибудь…

Звонок прервался. Лора знала, что это свекровь бросила трубку. И все-таки Сева был прав. Он подарил ей ее спасение.


05.49

Серега скорчился на казенном диванчике и спал, приоткрыв рот. Он еще не видел, что Лора вернулась и продолжает дежурить возле оперблока.

Двери отворились, утомленно, нехотя, и в подрагивающий коридорный свет вышел Веснянкин, Олег Васильевич. Лора понятия не имела, как он выглядит, но он был точь-в-точь, как рассказывала Катюша.

– Доктор, Олег Васильевич, как там? – кинулась к нему Лора.

Веснянкин глубоко вздохнул, потом кивнул бодро:

– Операция прошла успешно. Сейчас повезут в реанимацию.

– Но он… С ним все будет в порядке? – Лора не унималась. Она искала в лице доктора отгадки. И нашла. Что-то – возможно, удовлетворение в линии рта, спокойный разгладившийся лоб – подсказало ей, что худшее позади. Веснянкин был доволен своей работой.

– Отек спал. Сейчас его гипсуют. Скоро начнет отходить наркоз. Но прогнозы положительные.

– Спасибо, спасибо вам… – говорила Лора и, не стесняясь, плакала.

Когда Севу везли в реанимацию, Лора шла рядом. Белые бинты на голове, гипс на обеих ногах и левой руке – он был похож на огромный марлевый сверток, привязанный к капельницам. Глаза его оставались закрыты.

– Я люблю тебя, – проговорила она. Настойчиво, чтобы не было хоть малейшего повода усомниться. – Сева Корнеев, ты всегда знаешь, когда я лгу, а когда говорю правду! Так вот я тебя люблю.

В ответ его губы чуть дрогнули, и Лора знала, что он ее услышал.


Катя нашла Олега Васильевича на лестнице, за пределами отделения. Он, прислонившись виском к перилам, сидел прямо на ступеньке, выкрашенной в бледно-бирюзовый цвет. Девушка осторожно опустилась рядом.

– Спасибо вам. Этот парень, Сева… Моей подруге он очень дорог.