Руссильон сделал знак домоправителю Бастьену, чтобы тот удалился, и они остались втроем — Черная Роза, граф и де Брие.

— Итак, — сказал герцог, — вы приняли предложение короля Людовика, господин де Руссильон?

— Да, монсеньор.

— В таком случае, позвольте мне ознакомить вас с письмом государя ко мне, — ведь речь идет о наших общих интересах, — и рыцарь, сняв перчатку, достал из-за пояса такой же свиток, как тот, что недавно вручил старому графу посланник герцога…

Его величество был немногословен:

«Буде граф де Руссильон согласится на свадьбу одной из своих дочерей с нашим кузеном, именующим себя ныне герцогом Черная Роза, — мы повелеваем означенному кузену под этим же именем немедленно сочетаться браком с этою девицей, дабы положить мир и спокойствие в нашей провинции Лангедок и доставить сим добрым союзом радость и удовольствие нашим Величествам.»

— Как видите, граф, мой августейший кузен весьма краток и недвусмыслен, — не без злой иронии произнес герцог, — а потому давайте приступим сразу к делу. Как мне известно, у вас несколько незамужних дочерей.

— Четверо, не считая старшей, Марианны.

— С нею я знаком; графиня де Монсегюр очень красивая и достойная женщина. Скажите, граф, все ли ваши дочери находятся сейчас здесь, в замке?

— Да, все.

— Могу я узнать их имена и возраст?

— Конечно, монсеньор. Мари-Флоранс, старшая из них, — ей шестнадцать лет, Мари-Доминик — тринадцать, Мари-Николь — десять и Мари-Анжель — восемь.

— И все они носят первое имя — Мари? — недоуменно спросил Черная Роза.

— В честь моей покойной жены, которую я… к которой я был очень привязан. Она была прекрасна и телом, и душой, моя бедная Мари…

— У вас нет сыновей?

— Увы, Господь не дал нам этого счастья. Наша самая младшая дочь, Мари-Женевьева, умерла младенцем, и вскоре после этого скончалась и графиня… — Старик закашлялся и отвернулся, вытирая лицо платком. Герцог слегка нахмурился. «Одни девчонки!» Поняв его мысль, де Брие тихо шепнул ему: «Монсеньор, ведь первенец Марианны — мальчик; надеюсь, что и вы постараетесь с вашею женой!»

— Не будем тянуть с церемонией, — сказал, слегка усмехнувшись словам друга, Черная Роза. — Я должен обвенчаться с вашей дочерью сегодня же вечером; брачную ночь, если вы позволите, мы проведем здесь же, в замке. А завтра на рассвете я со своим отрядом отправлюсь на помощь де Монфору, — на юге ещё остались группы вооруженных бунтовщиков, и графу приходится несладко… Распорядитесь, прошу вас, чтобы капеллан подготовил часовню к обряду.

— Это не долго; отец Игнасио весьма расторопен и исполнителен. Ещё до заката солнца все будет готово. Но вот что касается свадебного ужина… — замялся Руссильон.

— Не беспокойтесь об этом, господин граф, — отвечал герцог. — В моем лагере найдутся и мясо, и хлеб, и дичь, и несколько бочонков отличного вина. Понимаю, что времени немного, и вашим кухаркам не удастся приготовить изысканное угощение для свадебного пира; но, надеюсь, голодным в замке сегодня вечером не останется никто… Ну, а теперь, господин де Руссильон, я бы хотел, наконец, познакомиться со своей невестой.

— Я велю Бастьену привести всех своих дочерей сюда, монсеньор.

— Включая и девочку, которой всего восемь лет? — усмехнулся рыцарь. — Поверьте, это излишне. Вы оказываете жениху большую честь, предоставляя ему право выбора. Но, я думаю, будет разумнее, если вы сами определите, кто из ваших дочерей станет мне наилучшей супругой. Мы находимся в слишком стесненных временем условиях, и я в любом случае за несколько часов не смогу хорошо узнать свою нареченную, тем более — выбрать её из четверых Говорят, что все ваши девочки очень красивы; и я надеюсь не оказаться в положении библейского Иакова, который вместо прекрасной Рахили получил безобразную Лию.

— Благодарю за высокое доверие, монсеньор, — с поклоном сказал старый граф, — но герцог почувствовал, что отцовская гордость Руссильона задета его последними словами.

А старик про себя не без горечи подумал: «Ему все равно, на ком он женится, — лишь бы поскорее. Да, желание короля — закон для его подданных… Но эта свадьба скорее похожа на простую случку! Да и животных благородных кровей, бывает, случают не столь быстро… Моя бедная Мари-Флоранс! Не так, совсем не так я хотел выдать тебя замуж!»

Граф уже сделал про себя выбор, — он пал на его старшую незамужнюю дочь, которой совсем недавно исполнилось шестнадцать. Сейчас старик вдруг вспомнил, как совсем недавно, недели три назад, Гийом Савиньи, юный паж друга Руссильона, барона Дюваля, попросил у него, у графа, руки Мари-Флоранс. Мальчик был ровесником Фло, и не раз Руссильон видел, как эти почти дети гуляли вместе в саду, или сидели на скамье, и Гийом тихо наигрывал что-то на лютне, или читал его дочери книгу…

Конечно, граф отказал дерзкому мальчишке, который даже не удостоился ещё рыцарского звания, к тому же был беден как церковная мышь, хотя и был отпрыском старинного благородного рода. Руссильон мечтал увидеть Мари-Флоранс и всех своих девочек замужем не за нищими юнцами, а за богатыми владетельными сеньорами.

Что ж! Его мечты относительно старшей дочери сбылись!.. Но ни гордости за столь блестящую для неё партию, ни радости граф не испытывал. Каково придется его бедной Фло, когда она уже через несколько часов обвенчается с абсолютно чужим человеком, да ещё про которого ходят столь ужасные слухи! А ночью… ночью ей придется разделить с ним ложе…

Старик встряхнул головой, отгоняя эти тягостные мысли. Он позвонил в серебряный колокольчик и велел явившемуся Бастьену привести в залу Мари-Флоранс.

В ожидании своей нареченной, Черная Роза отошел к окну. Не только графа одолевали невеселые мысли. Глядя на бегущие на север белые, похожие на стада барашков, облачка, рыцарь думал: «Какое унижение!.. Меня, двоюродного брата короля Людовика, богатейшего вельможу Франции, женят, не спрашивая моего согласия, как последнего бесправного виллана!.. Женят на какой-то незнакомой девице, которую я никогда не видел и не люблю, и с которой отныне до конца своих дней буду связан неразрывными узами! Мари… Мари, Мари! Все дочери графа носят это имя! Как зовут ту, которую позвал мой будущий тесть? Какая разница! — Он горько усмехнулся. — Склони покорно голову перед королевским рескриптом! О, я догадываюсь… и даже знаю, кто стоит за насмешливыми строками этого послания! Не мой кузен король Людовик, нет… а прекрасная, черноволосая Бланш! Она одинаково неистова и в любви, и в ненависти! Жестока месть отвергнутой женщины; и жестока вдвойне, если эта женщина — французская королева! Ей мало того, что я уже испытал из-за её безумной страсти; ей мало того, что я прячу свое лицо под этой маской, как прокаженный; мало того, что вместо гордого имени своих предков скрываюсь под вымышленным прозвищем… Теперь она решила меня насильно женить!.. Впрочем, — и тут герцог невольно улыбнулся, — к твоей досаде, прекрасная Бланш, mon Droit de cuissage[3] никто не посмеет у меня отнять!»

Но тут послышался легкий шорох женского платья, и рыцарь обернулся. В залу вошла высокая стройная девушка, и это была, без сомнения, его невеста. Герцог не ожидал, что она явится так скоро, — прошло не более пяти минут, — воистину пример дочернего послушания!

На девушке было платье темно-вишневого палермского шелка с высоким стоячим воротником, выгодно подчеркивавшем её стройную гибкую шею; платье это облегало фигуру и лишь от бедер ниспадало красивыми складками. Стан юной графини был перевит серым поясом, расшитым бисером. Из украшений на Мари-Флоранс было лишь серебряное распятие на груди, висевшее на серебряной же длинной цепочке. В руках девушка держала книгу и, хотя внешне была спокойна, пальцы её, как заметил герцог, нервно сжимали тисненый золотом корешок.

Что касается внешности его невесты, — она была гораздо красивее своей старшей сестры, и Черная Роза уголком глаза заметил, как невольно отвисла челюсть у его соратника и друга Анри де Брие, когда девушка вошла в залу.

При первом взгляде, брошенном на дочь Руссильона, можно было сказать просто: «Рыжая!» Однако, это было не совсем — вернее, совсем не так! Кожа её была чиста и бела как алебастр — и, что совсем не характерно для рыжеволосых, — ни одной веснушки! Уже цвет кожи был редкостью для уроженки южной провинции Лангедок Хотя сейчас, как заметил Черная Роза, эта белизна носила немного голубоватый оттенок, — графиня была очень бледна.

Чуть волнистые волосы необычайно красивого медного цвета, отливавшие в лучах светившего в окна солнца как благородное старое золото, были приподняты на затылке и связаны в тугой узел, уложенный в расшитую бисером сетку. Они были так густы, что гордая посадка чуть откинутой назад головки девушки была, казалось, вызвана тяжестью этой массы волос.

Для своих шестнадцати лет Мари-Флоранс была совершенно сложена, — высокая и полная грудь, довольно широкие бедра, и — при этом — настолько тонкая талия, что герцог легко мог обхватить её своими пальцами. Возможно, его будущая супруга была немного худощавее, чем должно; но, как тут же напомнил себе рыцарь, и бледность, и худоба графини объяснялись долгой осадой замка и тем, что все его обитатели, похоже, без исключения, страдали от голода.

Держалась девушка очень прямо, и в её плавных и грациозных движениях были гордость и поистине королевское величие. Да, она была для него достойной женой, и она была само совершенство, — и Черная Роза почувствовал, как быстрее забилось его сердце, и кровь забурлила в жилах; — его невеста, действительно, была прекрасна и желанна!

Лишь на мгновение, войдя в залу, красавица подняла глаза на отца и двух рыцарей, стоявших рядом. Очи её были темные, кажется, карие, — герцог не успел разглядеть, ибо девушка тут же опустила их долу, прикрыв длинными густыми, темными, как и соболиные брови, ресницами.