Это самое чудесное сообщение: я писал ей что вздумается и всегда получал в ответ «Я тоже». И никогда не оставался один. Это был номер сто, он приносил удачу. Я мог бы целый роман составить из одних только эсэмэсок. Персонажей пока что немного: Сильвия, Ник, Беатриче и её мама, Мечтатель и я. Да, Мечтатель. У меня был номер мобильника Мечтателя, и этим летом я послал ему СМС: просто написал «Привет!» и спросил, как поживает тот его друг, который поссорился с отцом, не лучше ли ему. И Мечтатель ответил, что благодаря словам Беатриче, которые я прочитал в церкви во время мессы, его друг начал выздоравливать, рана стала затягиваться. Я спросил тогда, откуда его друг знает про Беатриче. Или он позвал его на похороны?

«В каком-то смысле… Спасибо, Лео, я счастлив, что повстречал тебя».

Спрашиваю: «Но почему?»

Мыслимо ли вести подобные разговоры с помощью СМС? Да, выходит, можно.

«За то, что у тебя хватило смелости прочитать её слова. Мы встретимся с теми, кого любили, и впереди у нас ещё вся жизнь, чтобы испросить прощения».

Я перечитал этот ответ по меньшей мере сто двадцать семь раз; он был слишком философским, и на сто двадцать восьмой раз я понял три вещи:

1. Философскими я называю все те «вещи», которые действительно важны, — для этого, наверное, и нужна философия…

2. Нужно так ответить на СМС Мечтателя: «Это заслуга Беатриче, скоро увидимся!»

3. Жду не дождусь, когда вернусь домой, чтоб прочитать письмо Сильвии.


Вечерами смотрю на её звезду, рядом сидит мама: поздняя ночь, запах елей, и лунный свет, освещающий её посвежевшее лицо.


— Мама, а как любить, если не можешь больше любить?

Мама продолжает смотреть на небо, а я не отрываю глаз от Наны Бьянки — Большой Красной Звезды, получившей название Сильвия.

— Лео, любить — это глагол, а не существительное. Это не какая-то вещь, определённая раз и навсегда. Любовь развивается, растёт, поднимается, опускается, погружается в пучину, течёт, подобно подземным рекам в глубине земли, которые, однако, ни на минуту не прерывают своего движения к морю. Иногда они оставляют землю без воды, но продолжают свой путь в её недрах по тёмным пещерам, порой вырываются наружу и заливают поверхность, оплодотворяя всё вокруг.

Звук мягкого маминого голоса словно резонирует в небе, и слова её только в такой вечер, как этот, не звучат риторически.

— Так что же мне делать?

Мама молчит, долго, минуты две наверное, потом отвечает:

— Всё равно любить. — Слова её нарушают тишину подобно шуму реки, которая после долгого пути вышла наконец к морю. — Это всегда возможно: ведь любить значит действовать.

— Даже когда дело касается человека, который ранил тебя?

— Ну, это же нормально… Кто ранит нас, делится на две категории — кто ненавидит и кто любит…

— Не понимаю. Почему тот, кто любит, должен ранить?

— Потому что люди, когда любят, иногда ведут себя глупо. Могут и ошибаться в выборе пути, но так или иначе переживают… Беспокоиться следует, если тот, кто тебя любит, больше не ранит: это значит, он перестал переживать или тебе всё равно…

— А если… ну никак не можешь любить, тогда тоже?

— Значит, ты недостаточно переживал. Мы нередко ошибаемся, Лео. Думаем, что любовь кончается, а на самом деле она лишь хочет, чтобы мы повзрослели… Как Луна: видишь иногда только серп её, а на самом деле она ведь там наверху вся целиком, со всеми своими морями и горными хребтами, и тебе нужно только немного подождать, пока она подрастёт, и тогда осветится вся её скрытая прежде поверхность… Но для этого нужно время.

— Мама, почему ты вышла замуж за папу?

— А как ты думаешь?

— Потому что он подарил тебе звезду?

Мама улыбается, и луна освещает её лицо, способное успокоить любую клокочущую во мне бурю.

— Потому что хотела любить его.

Мама ерошит мне волосы, словно стремится отогнать мрачные мысли, заполнившие мою голову, — как делала это в детстве, когда, обуреваемый страхом, я бросался в её объятия.

Потом мы молчали. Каждый из нас смотрел на луну и на небо и говорил с теми, кто находился там, далеко за звёздами.


Куда же я его дел? Не нахожу, нигде не нахожу. Космическая катастрофа. Послезавтра начинаются занятия, а я не прочитал письмо Сильвии. Лох, ну хоть сейчас помоги! И тут меня осенило: учебник истории. Хорошо, что я не продал его, как другие, чтобы не обидеть Мечтателя, который столько всего отыскивает в этой книге, куда больше, чем в ней действительно написано…

Вот куда я положил письмо, но читать сию же минуту не стану. Мои мечты осуществляются на скамейке, вот там и прочту его спокойно и обдумаю.

— Мама, Терминатор хочет писать!

Мчусь, мчусь, мчусь. Бегу, как никогда в жизни ещё не бежал. Терминатор не поспевает за мной, свесив язык и подбирая им всю вселенскую пыль. Со стороны похоже, будто это он вывел меня на прогулку и держит на поводке.

И вот она, моя скамейка — пустая, одинокая, красная — ждёт меня с моими мечтами. Отпускаю Терминатора, и он бродит по своим делам, он ведь тоже всегда счастлив здесь и ведёт себя преотлично.

Открываю письмо и узнаю почерк Сильвии, красивый почерк, какой мне всегда хотелось бы иметь, но какого у меня никогда не будет.


Дорогой Лeo,

пишу тебе, чтобы рассказать об одном случае, который заставил думать о тебе, так что я не смогла удержаться, чтобы не написать это письмо. Знаю, что сердишься и не хочешь со мной разговаривать. Отнесись к этим строкам как к излиянию души, которое только ты и можешь понять.

Позавчера мы ездили на прогулку с друзьями моих родителей. И так случилось, что на какой-то момент я осталась наедине с сыном одного из папиных знакомых. Парня зовут Андреа, и он влюблён в меня по уши. Когда мы остались одни, он подошёл ко мне и вознамерился поцеловать. Я оттолкнула его, он сначала остолбенел от удивления, а потом повернулся и ушёл, как и ты в тот день. Но, глядя ему вслед, я не почувствовала в душе никакого сожаления. Андреа для меня ровным счётом ничего не значил. Когда же я смотрела, как уходишь ты, в тот день, от твоей скамейки, что-то во мне сломалось. Я поняла, что только вместе с тобой могу смотреть на этот мир.

Древние греки рассказывают, будто поначалу человек был сферической формы и Зевс, желая наказать за разные промахи и ошибки, рассёк его пополам. С тех пор обе половинки бродят по свету, ища друг друга. Тоска заставляет их вновь и вновь отправляться на поиски, и, когда они встречаются, составляется сфера. Эта история похожа на правду, но лишь отчасти. Когда люди-половинки встречаются, у каждого за плечами своя прожитая жизнь. Они уже не такие одинаковые, какими были до разделения. И поэтому плохо стыкуются. У каждого оказались собственные недостатки, слабости, ранения. Теперь им мало встретиться и узнать друг друга. Теперь предстоит сделать выбор, потому что половинки не стыкуются больше так же легко, идеально, как прежде. И только любовь помогает принять острые углы, которые не соединяются, как хотелось бы, и только объятие помогает сгладить их, даже если это болезненно. В тот день, Лео, я обнаружила, что наши с тобой половинки тоже не стыкуются идеально и только объятие может соединить их. Без тебя мир опустел. Мне не хватает всего твоего — смеха, взгляда, ошибок в сослагательном наклонении, эсэмэ-сок, милой болтовни… Всё это бесконечно дорого мне, потому что это — твоё.

Ну вот, только это я и хотела тебе сказать. Никто никогда не сможет занять рядом со мной твоё место. Когда убегаешь от меня, мне кажется, будто сама жизнь покидает меня. Прости меня. И если можешь, прими с моими недостатками. Обними меня. Как и я тебя. Это наше объятие изменит нас. Я люблю тебя таким, какой ты есть, — люби и ты меня, хотя я и не такая идеальная, как Беатриче. Мне хотелось бы, чтобы твоя скамейка стала нашей: два сердца и одна скамейка. Как видишь, мне немного нужно…


Поднимаю глаза и вижу, что река течёт как ни в чём не бывало, несмотря ни на какие изменения, происходящие в мире, — эта самая река, которая столетиями вбирала в себя слёзы радостей и горестей и относила их туда, где им и место, — в море, потому, кстати, оно и солёное. Сжимаю свой сверкающий голубой амулет и чувствую, что Беатриче рядом, совсем рядом, как будто у меня два сердца — моё и её, и четыре глаза — мои и её, и две жизни — моя и её.


Жизнь никогда не ошибается, если у твоего сердца хватит мужества принять её…


Наступил вечер. Один их тех сентябрьских вечеров, когда запахи, краски, звуки словно превращаются в какую-то радугу, способную соединить небо и землю. Беатриче смотрит на меня со своей звезды. В руках у меня гитара, а у ног старенькая такса: Терминатор необходимый предлог, чтобы выйти в это время из дома, не вызвав излишних подозрений. Звоню по домофону и прошу выглянуть в окно.

— А кто это?

В окно третьего этажа дома, который уже превратился в сказочный замок, она, должно быть, не видит меня, потому что темно и улица плохо освещена. Но она может услышать меня.

— Когда ты написала за меня письмо, я пообещал, что спою для тебя…

Тишина. Настраивая гитару, смотрю в тёмную синеву неба и пою:

Так рождаются сказки,

О которых мечтаю,

О которых потом расскажу,

Чтоб летать там, в раю,

Где пока не летаю,

Но лишь только мечтаю.

И так трудно остаться

Без волшебниц прекрасных

И смеяться, когда не хватает тебя.

Воздух сказочно нежен

И таинственно манит,

В жизнь иную влечёт нас с тобой.

Представляю в темноте лицо Сильвии, слушающей меня, и больше никого не стесняюсь, потому что если у меня красивый голос, то я должен подарить его ей.