-Так все, я понял. Ты из тех, кого нельзя жалеть. Сейчас как дам тебе пендаля, чтоб думала кому себя отправлять, осетине! Блин, чем ты думала, не русской роже себя отправила, тут русскому бы десять раз подумать, а ты… Эх, это ваша беда, твоя и твоей матери, что вы слишком откровенные. Все всем можете рассказать, пол жизни за пять минут, а потом ваше же против вас. Дура ты…

-Иди ты в задницу! Тоже мне друг. Да дура, но ты знаешь почему это случилось. Ты знаешь. как я схожу с ума, либо то либо это. Хорошо хоть раны зажили, больше таких не делаю, да и места живого нет…

-Ладно, дуреха, мне пора к своей малявке.

-Принято, вали уже.

-Покеда.

-Пока пока, на созвоне.

Меня редко подводило предчувствие. Просто одна маленькая мысль, а вдруг это он? Глупость, бредятина чистой воды, но мне вдруг так и померещился конверт, где неровным почерком написано одно единственное слово — «Тыковке». Я бы за такое письмо готова была отдать половину своей жизни. Нет правда, если бы я должна была умереть через 10 лет, то ровно пять я отдала бы за это письмо, за несколько тоненьких букв.

Как глупо и как долго и как безнадежно бьется сердце в пустоту. Знаю, что нет, знаю что чужой, знаю что я другая, в объятиях своей Мары, но нет, мне мало, мне всегда его мало. Мара, умерла и воскресла, нет зимы, есть подснежники. Ласковый апрель, он так нежен со мной по утрам. Плавится лед и хрустит под подошвой ботинок. А душа застелена мглой, сожжена и покрыта снегом и не растопить его и не будет снова расти трава и солнце ее не согреет.

Ночь, лежу на трибунах для футбольных болельщиков. Звезды красочно рассыпались по небу, как разбитое вдребезги зеркало. Мне кажется, в них можно было бы увидеть свое отражение. Я вспомнила как в одну из ночей, в лесу я пела ему песню. «Мне ночкой ясною ты приоткроешь дверь, любить прекрасную мне суждено теперь, на небе две звезды зажгутся, для двоих, их отражение мелькнет в глазах твоих» Я пела и едва сдерживала рыдания, это было такое тоскливое «останься», как щенок, просящий хозяина не бросать его.

Теперь в наушниках Аркона, и «зимушка зима». Я простояла в очереди отделения почты почти сорок минут. Я успела изойтись потом, подавить трижды приступ тошноты и выкурить четыре сигареты. Я хотела этого ровно настолько насколько этого боялась. Невозможно, но вдруг, что. если ему есть что мне сказать. Мне было не важно что, слова о любви или дружбе, или слова прости или живи дальше, просто хотелось услышать его голос в своей голове.

Извещение вернули заполнить фамилию, паспортные данные, снова возврат, дата /подпись. Нервы на пределе, просто отдайте мне это чертово письмо!

Прошла несколько шагов прежде чем взглянуть на конверт. Сегодня не бегаю, просто лежу и смотрю на звёзды, пытаюсь понять насколько я, сошла с ума и как скоро сойду окончательно.

Простая формальность из пенсионного фонда. Сведения, давно полученные устно необходимо было задокументировать. Ненавижу всю эту бумажную систему.

Мне стало невыносимо горько. Я сама запретила ему доступ к себе, заблокировала все социальные сети и сменила номер, но все равно надеялась, что он меня отыщет. До чего глупо.

Глава 17

Смотрю на себя в зеркало и не знаю, я не знаю кто эта женщина. Я, вижу жестокие черты, тоску и холод в, глазах, надменный взгляд, вздернутый подбородок, пренебрежение к окружающим людям. Я не знаю кто я. Я больше не отвечаю на простые вопросы, отрезаю путь к себе всем, кто поворачивается в мою сторону, словно черчу вокруг себя магический круг отчуждения и отрицания. Я вижу в людях только гниль, я вижу ложь и предательство, я вижу их лицемерие и одержимость злом. Я, вижу красивые обертки начиненные содержимым из мусорных баков. Я, ненавижу людей. Я и себя ненавижу, я чудовище. Я порождение зла, черноты, я не знаю кто я и когда я стала такой. Раньше я любила, я умела любить или думала, что умею. Сейчас моя, душа как испорченный скотч, к которому уже ничего не клеится, отработанный материал.

Говорят, что люди возвращаются, я не знаю, может не те и не к тем или не тогда, когда это нужно. Я перестала верить, ждать, я жила дальше, а боль так и прожигала меня насквозь. Я снова перестала есть и начала курить как конченная, в груди жгло, стало больно дышать и появился противный кашель. Я почувствовала, что снова на грани, боль наматывалась как снежный ком, я знала, что она взорвется, но не знала, когда и как. Слезы, истерика, вены? Или я просто ему позвоню? Быть может напишу… Нет, нельзя. Я была сильной девочкой, я так усердно старалась его забыть, что потеряла всю себя, можно ли еще больше себя потерять? Куда же меня заведет моя черная дыра, до какой глубины поглотит и найду ли я дорогу назад?

Осталось так мало того, что не причиняло боль, так мало ласки моей душе. Я любила книги и лес, я любила стихи и звезды, я любила все это с ним и в нем и теперь люблю для него. Читаю, пишу, гуляю, все наполнено им. Он даже не знает, а если бы и знал, то зачем? От того мне только холоднее. Что ни снов моих ни слов, ни почерка, не увидит грусть в моей душе, все залито черными чернилами и они стекают по рукам.

Половина третьего ночи.

-Алло

-Привет, не спишь? -Уже нет

-Прости. Серег, как думаешь, я смогу обходиться без мужчины? Как этому научиться?

-Даже не знаю, ты сама кран починишь если его сорвет?

-Нет, я вызову мастера.

-А мастером будет кто?

-Блин, ну я не про это.

-Ань, начни носить юбки. Длинные такие, до пола.

-До пола нет. Юбки. Думаешь это важно?

-Понимаешь, когда женщина в штанах, мужчина женщину воспринимает как равную. А мне моему глазу милы девушки в юбках. Это женственно, это загадочно, это романтично. На подсознательном уровне такой женщине помогать хочется, ухаживать

-Я тебя поняла, только вот в чем дело, я не хочу на самом деле никакого мужчину, я хочу одного, того которого вернуть невозможно и все мое естество противится новым людям

-Что же делать?

-Ну я думаю до конца испепелить свою душу и стать все таки просто сильным человеком, смириться с болью и жить.

-Жить до тех пор, пока не встретиться Он! Новый родной человек и с ним ты поймешь, почему и чего с другими было не так.

-Я не создана для любви. Я не знаю в чем мое предназначение, может я совершенно случайно родилась в этом мире, может я просто ошибка системы…

-Ошибка в твоих мозгах, дура, угомонись и ложись уже спать

-Сам дурак!

-И тебе не хворать

-Доброй ночи или утра, блин не важно, спасибо тебе.

-На здоровье, давай там не вешай нос.

Знаете, я никогда не была в лесу после долгой зимы. Я не видела, как просыпается лес. Я всегда приходила летом, когда все вокруг так зелено и сквозь кроны мелькают кусочки синего неба, как разбросанные пазлы на макушках деревьев. Я начала свой путь с любимого места — высокого холма. Дорога была слегка сырой и покрытая горчичными, осенними листьями. Лес еще спал, я сразу это ощутила, кусты низко клонились к земле, почти лежали. Снег за всю зиму тяжким грузом лежал на упругих ветвях. В лесу есть что-то завораживающее, я шла и слушала кельтские мотивы «Celtic Music For the King» и это было так загадочно и волшебно, что не хотелось конца и края моего пути, просто идти идти, и идти под звуки волынки. Но в один момент я поняла, что хочу тишины, или нет, не тишины как она есть, а тишины леса. Я хотела слышать, как хрустит под ногами земля, как журчит ручей, как ветер шелестит, играя гривой мохнатой опушки. Я сняла наушники и стала прислушиваться, где-то вблизи пел петух, а откуда-то издали звонили церковные колокола. Я никогда не любила колокольный звон, но сейчас во всем этом букете было что-то умиротворяющее, что-то спокойное, это было словно связующая нить между реальным миром и тобой.

С вершины холма открывался великолепный вид, как же сильно я по нему скучала. Читай книги на Книгочей.нет. Подписывайся на страничку в VK. Я люблю его любым — холодным и грустным, и красочным, и веселым, жарким и печальным, одиноким и людным, это мое сокровище. Рваной линией горизонта тянулся лес, а меж мной и ним были поля и холмы. Сперва казалось, что все вокруг одинакового соломенного цвета, но приглядевшись стало видно, что цвет меняется, от светло соломенного до сыро-глиняного, это в тех местах где земля еще не просохла. А если всмотреться глубже, приникнув к земле, то едва заметно просвечивалась паутинка тонких зеленых нитей, словно тысячи тысяч кузнечиков выглядывали из земляных норок как малюсенькие зеленые кроты.

Река далеко вышла из берегов, те деревья у которых я сидела летом, по пояс были в воде, водой напиталась вся земля, вплоть до стоящих на возвышении домиков. Местные жители уже привыкли к таким условиям и у каждого домика были вымощены кирпичные тропинки. Куда ни посмотри мой взор наслаждался. Это была лечебная прогулка, проверить, испытать себя. Помню, как два месяца назад я уже пыталась войти в лес, я дошла уже до розовой церквушки, но почувствовала какую-то силу. Мне почудилось что он меня не пускает, будто я еще не готова, он шептал мне «подожди, еще не время». А сейчас обнимал меня за плечи и освежал мое лицо прохладными ветрами, несущимися витиеватыми невидимыми узорами с поверхности нежной реки. Я прошла по всем значимым местам где мы с НИМ гуляли. Это были необычные чувства, они не приносили мне тяжкую боль, скорее это было чувство нежной тоски, щемящей в груди.

Славика больше не было. Мы оба знали, что это случится. У меня не было тоски, только воинственный настрой. Я выпала из жизни почти на целый год, пора возвращаться домой. Душа покинула меня и находилась в странствиях, она скиталась по черным рынкам ища торговца душами, она искала себе замену, до тех пор пока не поняла, что никто и ничто ее не заменит. Тогда она, вконец измученная вернулась ко мне. Она выглядела паршиво, одежда была изорвана, плащ вымок и подол был испачкан в грязи. Я смотрела на ее шрамы, прикасалась к ним, она плакала. Мы так долго стояли и смотрели друг на друга. Ей было жаль меня, а мне было жаль ее, но кто-то должен был сделать шаг навстречу. Я снова коснулась шрамов, пролила на руки бальзам из абрикосового масла, лавандового солнца и звездного порошка. Она ничего не говорила, но я слышала, как она кричит, но я снова и снова втирала в нее этот бальзам. Я молчала, но знаю, что она слышала, как я прошу ее — «вернись» я спасу тебя. У меня закончился бальзам, ее шрамы побелели, и она шагнула вперед. На миг меня ослепил луч солнца, доигрывала последняя кельтская мелодия из моего сборника, на моем лице были слезы, но это не слезы боли, это слезы очищения. Я поняла, что она вернулась, она снова со мной, моя девочка…