— Чем же владеет твой муж? — спросил Иеремия.

— У нас дом и небольшой участок земли. Но разве это важно?

— Еще бы! — ответил Иеремия. — Каждый приобщившийся к истинной вере приносит всё свое имущество и возлагает его к ногам апостолов («Деяния святых апостолов», IV, 34–37).

Сапфира не поняла смысл сказанного и попросила Иеремию повторить. Тогда оба проповедника принялись с жаром убеждать молодую женщину в том, что лучше всем единоверцам жить вместе, а свое имущество отдать Церкви. Жена Анании, однако, никак не могла взять в толк столь странное правило, но высказать свои соображения на этот счет так и не решилась. Она лишь смущенно улыбнулась проповедникам и спросила:

— Так когда мы с мужем встретимся с Кефасом?

— Я скажу ему, — ответил Иов. — Подойди к нам завтра, и получишь ответ.

— Хорошо, — сказала Сапфира и попрощалась с сектантами.

Анания был потрясен, когда жена сообщила ему, что для вступления в общину Кефаса им нужно расстаться со всем своим имуществом.

— А где же мы будем жить и растить детей? — спросил плотник.

— У них большой дом, и всё в нем общее.

Анания молча пожал плечами.

— Быть может, — продолжала Сапфира, — лучше жить в одной большой, дружной семье, где и помогут, и посоветуют. А волшебник Кефас излечит меня от бесплодия…

— Хорошо, милая, давай завтра сходим к храму и во всём разберемся.

На следующий день возле культового сооружения из христиан[2]  крутился один Иов. Супруги подошли к нему и поздоровались.

— Мир и вам! — молвил в ответ проповедник. — Я обо всём с Кефасом договорился, и он вас ждет.

— А где Иеремия? — спросила Сапфира.

— Он занят. Но не беспокойтесь, я сам отведу вас к князю апостолов.

— Это далеко? — полюбопытствовал Анания.

— Да, — ответил Иов, — однако путь к Истине еще длиннее.

Но Иерусалим — небольшой городишко, и пока супруги пытались постичь смысл последней фразы Иова, путь их завершился и спутники оказались перед ветхим трехэтажным зданием, обнесенным довольно высоким забором. Иов постучал в ворота, и в смотровом окошке калитки показалась перекошенная физиономия пожилого привратника Товии.

— Пусти, их ждет Кефас.

— Ладно, — поморщился Товия, не любивший отпирать калитку.

Гости и Иов вошли и осмотрелись. Во дворе какой-то верующий стоял на одной ноге на врытом в землю столбе. И так как этот столб был довольно высок, Анании такое занятие показалось небезопасным.

— Чего ради он там стоит? — спросил плотник у Иова.

— Кто? А, Иосиф! Его на днях сильно искушал Сатана, даже послал за ним роскошную колесницу — приезжай, мол, ко мне в преисподнюю. Иосиф уже ступил в нее одной ногой и только тогда догадался обратиться с молитвою к Господу нашему. И колесница растаяла в воздухе, а Иосиф рассказал обо всем Кефасу. Тот и наложил на него епитимью.

Иов с сочувствием посмотрел на балансирующего страдальца и добавил:

— Молчать бы ему, дураку, мало ли что привидится, ан нет, взял да и ляпнул…

Спутники вошли в дом и стали подниматься по лестнице. Шедший впереди проповедник оглянулся и предупредил супругов:

— Осторожно, здесь ступенька коварная. На ней постоянно Дьявол искушает.

Анания нагнулся и осмотрел неисправность.

— Ее легко починить, — сказал он и помог жене переступить через «ловушку Дьявола».

Наконец, они поднялись на верхний, третий этаж, и Иов робко постучал в дверь опочивальни Петра. Приглашения войти не последовало.

— Он же должен быть там, — удивился Иов и постучал сильнее.

— Кого еще Сатана принес? — раздался из-за двери злобный, скрипучий голос.

— Рабби, это Иов. Я привел к тебе Ананию и Сапфиру, признавших Спасителя.

Петр снова молчал.

— Рабби, я тебе о них говорил!

— Ладно, входите, — послышалось из опочивальни.

Иов открыл дверь и пропустил вперед супругов.

* * *

В Эрмитаже висит картина Эль Греко «Апостолы Петр и Павел». Мы не будем обсуждать неестественно вытянутые фигуры персонажей этого полотна — такими Эль Греко изображал всех людей; оставим также в покое эпилептика Павла, ибо не он является героем нашей истории, и внимательнее приглядимся к образу Петра в трактовке испанского художника.

У апостола кроткий и добродетельный взор, открытый и высокий лоб, красивый, «благородный» нос; крепко сжатые губы свидетельствуют о большом жизненном опыте и великой мудрости Петра. Его ухоженные, прекрасной формы усы и борода будто скопированы с испанского гранда (что, конечно, так и было). Весь облик апостола говорит нам о его доброте, честности, порядочности, глубоком уме и обширных знаниях, и не заметно ни тени гордыни, алчности, злобы. Устремленный куда — то в сторону и вниз взгляд Петра задумчив и грустен: очевидно, что князь апостолов размышляет о нелегких судьбах человеческих, скорбит о наших грехах и сокрушается, видя непобедимую мощь Сатаны.

Святой человек, да и только!

До Караваджо все европейские живописцы приукрашивали положительных, с точки зрения Библии, персонажей христианской истории. Дело в том, что все картины на эту тему писались по заказам Церкви. Конечно, крупнейший феодал был самым ненадежным, придирчивым и скаредным партнером, какого только можно себе представить, но художникам приходилось с ним связываться. Церковь имела много денег и нуждалась в произведениях искусства — с их помощью католики хотели усилить свое влияние, что было особенно важно в период Реформации. Известно, правда, много случаев, когда живописцы, даже великие, годами ждали оплаты своего труда. Но обычно священники, скрепя сердце и скрипя зубами, всё же платили художникам и скульпторам. Иначе бы батюшкам пришлось самим украшать храмы, и абстракционизм возник бы ещё в то далекое время.

Кто платит (или обещает заплатить), тот и заказывает музыку (и многое другое). Художники старались изо всех сил, чтобы угодить работодателям, нарисовать Христа и Петра покрасивее, а Иуду — поуродливее. И когда основоположник реалистического направления в живописи Караваджо изобразил богоматерь и святых ничем не отличающимися от «простых» людей (то есть честных тружеников), церковники буйно возмутились и не выкупили картины. Не понравился им реализм Караваджо.

Восхищаясь гением и творческим подвигом этого итальянского художника, усомнимся в правильности его подхода к изображению столпов христианства. Их, по нашему мнению, не следует срисовывать с крестьян и крестьянок. Земледельцы не сделали живописцам ничего плохого.

* * *

Итак, Анания, Сапфира и Иов вошли в опочивальню Петра. За столом сидел и читал какой-то свиток мужчина лет сорока. Он поднял голову и повернул к посетителям свое желтое, заплывшее жиром и покрытое мелкими ямками лицо. Его небольшие красноватые глазки, один из которых косил, смотрели неприветливо, а под ними располагались темно-фиолетовые полукружья. Одно ухо у мужчины было нормальным, другое, однако, сильно оттопыривалось. Мясистая нижняя губа безжизненно свисала, а нос хозяина опочивальни украшала крупная бородавка, из которой топорщилось несколько волосков. Росли волосы и из ушей этого мужчины. Его взъерошенную шевелюру уже немного тронула седина, но в редкой бороденке серебряных нитей пока не было.

Так на самом деле выглядел святой апостол Петр — тот камень, на котором Иисус Христос собирался строить свою церковь, но затем сказал любимому ученику: «Отыди, Сатана!» («Евангелие от Матфея», XVI, 23). Семь пятниц на неделе было у «царя иудейского»!

Страшилище отодвинуло свиток и разрешило Анании и Сапфире присесть на стоящую у стены длинную скамью, а Иову велело удалиться. Петр уже знал, что супруги владеют в Иерусалиме домом и участком земли. Этим, с его точки зрения, они выгодно отличались от многих «братьев» и «сестер», коих князь апостолов презрительно именовал «голью перекатной». Поэтому Кефас согласился лично переговорить с претендентами на вступление в его общину. Недвижимость — дело серьезное.

— Считаете ли вы Иисуса Назорея Спасителем? — спросил он.

Супруги ответили утвердительно, и Петр удовлетворенно прикрыл глаза. В мыслях он уже владел имуществом Анании и Сапфиры.

Вдруг со двора послышались грохот и чей-то крик. Симон усмехнулся:

— Опять Сатана Иосифа со столба столкнул.

И затем задумчиво добавил:

— Да, сильны искушения Дьявола… Вот вы, Анания, Сапфира, часто бываете искушаемы?

Вера супругов еще не достигла таких глубин, потому этот вопрос их несколько смутил.

— Иногда случается, — неуверенно ответила Сапфира.

— Сатана, наверное, в основном искушает грешников, — предположил Анания, и по тону его слов чувствовалось, что себя он к ним не причисляет. Почувствовал это и Кефас.

— А ты не грешник? Я и то считаю себя грешником великим, прямо-таки величайшим, — сладостно самобичевался Петр.

— Что же я сделал такого? — недоумевал Анания.

— Что?! — взбеленился апостол. — В грехе, в блуде проводишь ночи свои, тело ублажаешь с женой молодой! Плоть должен ты лелеять или душу?

Сапфира от столь «откровенных» слов покраснела и не знала, куда ей спрятаться. Анания тоже смутился. Неужели его любовь была грехом?

— Наверное, — тихо промолвил плотник, — мы раньше жили не так, как надо. Но для того, чтобы приобщиться к благодати и святым тайнам, мы и пришли к тебе, рабби. Не отвергай нас!

Симон, услышав смиренную речь, немного смягчился и величественно изрек:

— Блуда избегайте, дети мои!

— Отче, но мы муж и жена, мы любим друг друга, — срывающимся от волнения голосом возразил Анания.

Святой апостол Петр вновь рассвирепел, да так, словно его укусил этот часто упоминаемый христианами Сатана. Лицо Симона побагровело, глаза выкатились из орбит, изо рта летели брызги слюны.