— Отравленную комнату? — машинально повторила Маша. — Так значит…

— Mais oui, oui! [99] — закивал Вайян. — Все дело в maudit charme, которые навел на вас дым. Человек видит самое страшное, что испытал в жизни. Этот дьявольский порошок дала нам наша… дал нам наш наниматель, не сомневаясь, что с его помощью мы добьемся от вас чего угодно, и, ma foi, так оно и вышло бы, когда б Жако не сплоховал.

— Maudit charme… проклятые чары… — пробормотала Маша, как бы не в силах понять, что произошло.

Не в силах понять?! А что тут понимать?! Жако подправил огонь в камине и всыпал туда порошок, рождающий страшные видения! Она едва не угодила в ловушку, расставленную, надо признать, весьма хитро. Да и кто не угодил бы на ее месте?! Даже если Жако… Озноб опять пробежал по спине Маши при воспоминании о призраках, однако она только передернула досадливо плечами: воспоминаниям и переживаниям она предастся потом, когда на это будет время. Сейчас же ее куда больше интересовала обмолвка Вайяна: «Наша… наш наниматель…» Он, конечно, говорил о человеке, который приказал им похитить Машу и добиться, чтобы она написала это проклятое завещание… и сначала он сказал «la nôtre» — наша, а не «le nôtre» — наш. La nôtre! Значит, это женщина?.. Догадка мало чем помогла. Ни одной женщины, которая была бы готова на убийство ради того, чтобы завладеть Любавином, Маша не только не знала, но и представить себе не могла.

Хорошо, об этом она тоже подумает потом, на досуге… Сейчас же надо ловить удачу: самый страшный из ее стражей лежит в бесчувствии, остался только один… как бы справиться с ним?

Что делать? Оттолкнуть Вайяна и броситься бежать? В два счета догонит — да и куда бежать-то? Надо что-то похитрее придумать, как-то воспользоваться отсутствием Жако! Она в отчаянии обхватила руками плечи, не зная, что делать.

— Вы совсем замерзли! — заботливо воскликнул Вайян. — Пойдемте со мной — тут есть одна комната, там тепло, горит огонь…

— Огонь?! — вскинулась в ужасе Маша, но Вайян успокаивающе улыбнулся:

— Обыкновенный огонь в обыкновенном камине. Вам ничего не угрожает, поверьте.

Он взял Машу за руку — пальцы у него были теплые, крепкие, и она даже с радостью ухватилась за них. Пройдя несколько шагов по коридору, они долго спускались и опять шли коридорами, пока Вайян не толкнул какую-то дверь и с поклоном не пропустил Машу в небольшую комнату, поменьше той, где она натерпелась столько страхов, но гораздо чище и уютнее, даже с кроватью в алькове. В камине пылал огонь, на который Маша сперва взглянула с опаскою, а потом с радостью протянула к нему руки: от страха она снова озябла.

Вайян хлопотал вокруг нее: набросил на плечи свою куртку с таким почтительным выражением лица, что Маша не нашлась отказаться; поставил прямо на полено, которое лизал огонь, ковшик, куда налил вина из кувшина. Несколько капель упало в огонь, и в воздухе распространился дивный аромат печеных яблок.

Маша улыбнулась, полузакрыв глаза: печеные яблоки из любавинского сада! Любимое лакомство ее и Алешки! Но сейчас было не до блаженных грез.

— Жако тоже придет сюда? — настороженно спросила Маша, думая: неспроста Вайян так вокруг увивается — не иначе, готовит пленницу к новому испытанию.

Однако Вайян рассеянно оглянулся:

— Не волнуйтесь. Жако без памяти не меньше часу проваляется, да еще, будем надеяться, головой стукнулся весьма крепко. Пусть отдохнет. И мы, — он повернулся к Маше, и в свете пламени сверкнула его лукавая улыбка, — и мы отдохнем от него!

Он задержал на ней свой взгляд, будто вложил в свои слова какой-то особый смысл, но Маша, отчего-то смутившись, отвела глаза.

Вино мгновенно согрелось, забулькало. Прихватив ковшик не очень-то свежим шейным своим платком, Вайян снял его с огня, разлил вино в две глиняные кружки, стоявшие на каминной полке, и одну подал Маше:

— Прошу вас. Это яблочный сидр и с хорошим сладким вином. Согреетесь, успокоитесь…

Маша осторожно взяла горячую кружку. От одного запаха сразу сладко закружилась голова.

— Да, да, — усмехнулась она, с наслаждением вдыхая пар, — я выпью, и вы опять на меня напустите какие-нибудь maudit charme!

Впрочем, она сама не верила своим словам. Что-то подсказывало: сейчас она в полной безопасности — пока не очнулся Жако. Да и Вайян пил то же самое вино.

— Maudit charme… — задумчиво повторил Вайян, проводя по губам кончиком языка. — О нет, сударыня… не проклятые чары хотел бы я сейчас напустить на вас, а charme d'amour — чары любви!

Маша, поперхнувшись, воззрилась на Вайяна с таким изумлением, что тот невольно рассмеялся.

— Mon Dieu, chérie [100], да неужели вы не видите, что я не в себе с того мгновения, как встретил вас? Неужто вы не замечали взглядов, которые я бросал на вас — и там, на почтовой, и когда ваша карета застряла под желобом… Да и здесь, в замке?!

— О нет, — ответила Маша с усмешкой, — я, конечно, заметила ваши взгляды — и взгляды Жако!

Что он, за дурочку ее в самом деле принимает?! Решил посредством нежностей уломать? Думает, она растает и выполнит желание неведомого нанимателя? Коли так, то сам Вайян не кто иной, как пошлый дурак!

Она нахмурилась. Отхлебнула из кружки изрядный глоток.

Ох, какая сладость, какое чудо! Какая дивная, истомная слабость растеклась по телу! Никогда в жизни Маша не пила ничего подобного, даже не подозревала, что вино может быть таким восхитительным!

Вайян смотрел на нее пристально, по своему обыкновению чуть улыбаясь, но темные глаза его были серьезны.

— Вы плохо подумали обо мне сейчас — и зря, — проговорил он, и голос его вдруг так странно дрогнул, что у Маши неровно забилось сердце. Что-то было в этой дрожи голоса… что-то болезненно-волнующее…

А Вайян продолжал:

— Вы решили, что я думаю сейчас только о вашем богатстве, о том, что я получу солидную мзду, если сделаю свое дело? А я-то думал совсем о другом!.. Знаете, я бедный человек и зарабатываю на жизнь, как могу. Однажды, путешествуя, а попросту — бродяжничая, в Дижоне я подрядился к одной даме кучером — ее собственный свалился в лихорадке. Дама была вдова немалых лет, но в самом, как говорится, соку и весьма охоча до мужских ласк! Уже на другой день после того, как наняла меня, она велела остановить лошадей прямо посреди улицы, мне приказала зайти в карету, опустить шторы на окнах и немедленно расстегнуть штаны.

Маша заморгала от растерянности. Ничего себе! Что он говорит?! Впрочем, сейчас она не могла бы сказать, возмущена ли бесстыдными словами Вайяна — или бесстыдством этой дамы.

— Вот-вот! — усмехнулся Вайян, увидев, как заалело ее лицо. — И я был ошеломлен точно так же. Заметив мою растерянность, дама откинулась на сиденье, задрала юбки — и я узрел, что в ее мохнатой корзиночке лежит золотая монета. Очевидно, плата за мое будущее усердие. Немалая плата… Для такого нищего, как я, — целое состояние! Однако ж вообразите, сударыня: я был не в силах руку поднять, чтобы взять деньги, — и поднять кое-что еще… Понятное дело, на этом моя кучерская карьера тотчас и завершилась. Я не мог заставить себя любить эту бесстыжую бабу, хотя она сулила мне немалое богатство и в ту минуту, и потом. Однако сейчас, когда я смотрю на вас, мне приходится изо всех сил заставлять себя сдерживаться, чтобы не схватить вас в объятия!

От смущения и растерянности Маша сделала еще один большой глоток, и кружка задрожала в ее руках.

Вайян вмиг оказался рядом, убрал кружку, придержал Машу за плечи.

— Голова кружится? Да вы совсем не умеете пить! Вам нельзя позволять себе пить в компании с мужчиной, распаленным страстью!

Он снова улыбнулся, и у Маши отлегло от сердца: наверное, все опасные и волнующие речи его были только шуткой.

— А что произойдет? — спросила она заплетающимся языком, с трудом удерживая отяжелевшую голову — невыносимо тянуло прилечь.

— Что произойдет? — задумчиво переспросил Вайян. — Мужчина может дать волю своей страсти! — И негромко хохотнул.

О, так он и впрямь шутил! Просто забавлялся, живописуя пылкость своих чувств! Удивительно, однако при этой догадке Маша почувствовала не облегчение, а разочарование: он смеялся над нею! Она ему совсем не нужна!

В голове у нее все перепуталось, глаза закрывались.

— Э, да вы совсем засыпаете, — пробормотал Вайян. — А ну, идите-ка сюда!

Он помог Маше подняться и сделать несколько шагов к кровати, покрытой красным бархатным одеялом.

— Ложитесь, поспите. Не бойтесь — никакие призраки не потревожат вашего сна… кроме меня.

— А разве вы призрак? — сонно проговорила Маша, пытаясь понять, шутит он сейчас или говорит серьезно; но ей никак не удавалось сосредоточить свой взгляд на лице Вайяна.

— Да вроде бы нет, — ответил тот, с преувеличенной серьезностью ощупывая свои руки и плечи. — Во всяком случае, пока. А вам как кажется? — Он взял Машину ладонь и положил себе на грудь, под расстегнутую рубашку, и она замерла, завороженная живым теплом его гладкой кожи.

— Как сердце бьется… будто птица рвется из клетки! — пробормотала она.

— Все мое существо, все тело мое рвется к вам! — хрипло прошептал Вайян, касаясь губами Машиных губ так осторожно, словно хотел всего лишь ощутить ее дыхание.

Его губы пахли вином и яблоками, они были сладкими, и Маша невольно лизнула их, как ребенок, который хочет попробовать лакомство, да робеет. Вайян тихонько застонал, и Маша встревоженно отстранилась, сообразив, что делает что-то не то.

— Я вам… вы… — проговорила она прерывающимся голосом, но тотчас умолкла, потому что он отстранился, запрокинув голову, и она увидела напрягшуюся, смуглую, по-юношески тонкую шею. По горлу его прокатился комок, жилка забилась у изгиба плеча, и Маше вдруг до смерти захотелось коснуться ее. Это тоже, наверное, было нехорошо, но она не смогла отказать себе в таком невинном удовольствии и коснулась шеи Вайяна, только не руками — ведь она должна была крепко за него держаться, чтобы не упасть, — а губами. Коснулась слегка, еще раз… и вдруг безотчетно, беспамятно впилась в его горло жадным поцелуем.