Грейсила улыбнулась:

— Боюсь, Митти, я причиню тебе некоторые хлопоты.

Старый дворецкий посмотрел на девушку и понял: деваться некуда. Разве можно отпустить это невинное прекрасное дитя в огромный и жестокий мир? Разве можно бросить ее на произвол судьбы, оставив без помощи и поддержки? Его пробрала дрожь, когда он представил себе, что с ней может случиться. Конечно, он ее спрячет. Разве он когда-нибудь позабудет о том счастье, которое она внесла своим существованием в его одинокую холостяцкую жизнь?

«Мит-ти! Мит-ти!»

Перед его умственным взором предстала малышка Грейсила. Прекрасная, как ангелочек, она перебирала пухленькими ножками и тянулась к нему ручонками.

А вот девочка постарше рыдает, прижимаясь к его щеке своим заплаканным личиком:

«Ненавижу… няню! Она мне… не верит… а я ее не обманываю!»

Буквально за одно мгновение в голове Миллета пронеслась череда картин его жизни в замке Шеринг: вот ему навстречу бежит разгоряченная игрой Грейсила, колокольчиком звенит ее счастливый детский смех; вот она плачет, обиженная строгой гувернанткой; вот десятилетняя девочка отчаянно рыдает, бессильная вернуть отошедшую в мир иной любимую матушку.

Колесо его жизни вращалось вокруг Грейсилы и серебра.

И ту, и другое Миллет любил так беззаветно и преданно, как не любил никого и ничто в этом изменчивом мире.

Одной лишь малышке Грейсиле он позволял подержать в детских ручонках драгоценные изделия, которые специально для нее извлекал из громоздкого сейфа. Когда девочка подросла, он развлекал ее рассказами о знаменитых ювелирах, особенно о золотых дел мастере короля Генриха VIII Гансе Антверпенском. Он показывал ей прекрасные работы Поля де Ламерье, Плателя и Пола Стоура.

Но сама Грейсила была для него драгоценней любого самого драгоценного сокровища.

— Я вас спрячу, миледи, — внезапно произнес Миллет. — Но обещайте мне, что не попадетесь на глаза его светлости.

— Ах, Митти, милый! Ты же знаешь, я не допущу, чтобы у тебя были неприятности. Спасибо тебе! Благодарю тебя от всего сердца! Я знала, что ты не оставишь меня в беде! — воскликнула Грейсила.

— Ох, миледи, я сам не знаю, на что иду! Лорд Дэмиен мне хорошо платит, к тому же быть честным по отношению к нему — мой долг.

— Но я не думаю, Митти, — улыбнулась девушка, — что его светлость станет в подробностях интересоваться скучными домашними делами.

Подумав, она быстро спросила:

— Его светлость приехал один?

— С ним только камердинер — человек, который всегда был при нем, с самого детства. Я хорошо знаю Доркинса, он родом из соседней деревни.

Грейсиле показалось занятным, что человек, все эти годы проживший вместе с отверженным лордом, был уроженцем их графства.

Девушка посмотрела на Миллета и заметила на его лице то самое важное и респектабельное выражение, с которым привыкла видеть его, стоящего в ожидании гостей, на пороге гостиной. В такие минуты он казался почти неприступным.

Это был уже не тот нежный и ласковый, все понимающий Митти, к которому она всегда обращалась за поддержкой в трудные минуты.

Она подождала, пока он не заговорил снова:

— Побудьте пока тут, миледи. Я пойду поищу сестру. Ее мы посвятим в нашу тайну, но больше никто знать не должен!

— Конечно! — воскликнула Грейсила. — Я доверяю мисс Ханселл так же, как тебе.

Миллет вышел, а Грейсила принялась рассматривать разложенные на столе серебряные предметы. Она не ошиблась, предположив, что Миллет еще не спит, а занят своим любимым делом.

Она добилась своего — Миллет ее спрячет. Грейсила внезапно почувствовала себя опустошенной.

Сильнейшее потрясение, которое ей довелось испытать всего несколько часов назад, растянувшийся до бесконечности день, полный тягостных мыслей о том, что теперь делать, и, наконец, побег из дома, — все это вконец измотало ее. Казалось, она вот-вот расплачется.

Грейсила представила себе, как герцог и мачеха, убежденные в полной безнаказанности, продолжают у нее за спиной свои любовные приключения. Если свадьба состоится, ей придется стать для них идеальной ширмой.

Они уже давно обманывают графа. Интересно, как долго они собирались обманывать ее?

И тут она с ужасом подумала, что если бы не стала случайным свидетелем той сцены в библиотеке, то ничего бы не заподозрила даже через миллион лет. Разве могла столь юная девушка запятнать подозрением женщину, заменившую ей мать, супругу своего отца? Или предположить, что герцог предложил ей руку и сердце для того лишь, чтобы иметь возможность беспрепятственно встречаться с графиней?

Грейсила чувствовала себя оплеванной.

Она пыталась успокоить себя тем, что люди совершают самые разные поступки. Такова человеческая природа, которой движут страсть, любовь и ненависть.

Грейсила много читала, а в книгах ей встречались ситуации и похуже, но она никогда не предполагала, что подобное может случиться в ее родном доме.

«Наверное, я еще молодая и неопытная», — заключила она свои рассуждения.

Дверь буфетной отворилась, и на пороге появилась мисс Ханселл.

Почтенная пожилая женщина с приветливым лицом и добрыми глазами была очень похожа на Миллета. Мисс Ханселл была одета в простое темное платье, а на ее широком поясе висела массивная серебряная цепь, на которой позвякивала большая связка ключей.

Она решительно направилась к девушке;

— Миледи! Не могу поверить, что это вы!

— Это я, мисс Ханселл! — ответила Грейсила. — Митти уже, наверное, рассказал, что мне нужна ваша помощь?

— Да, миледи, рассказал! Ох, вот только не знаю, что сказала бы на это ваша матушка!

— Клянусь вам, мисс Ханселл, если бы мама была жива, она бы полностью меня поддержала. Она знала, что единственные люди, которые смогут мне помочь, — это вы и мистер Миллет.

— Будь по-вашему, миледи. Я знавала вас еще ребенком, да и не смогу я вам отказать. Разве я могу захлопнуть перед вами дверь? Господь знает, я на это не способна! Я буду молиться лишь о том, чтобы не ошибиться и поступить по правде, — сказала старая женщина.

— С вами мне ничего не угрожает, остальное не важно, — сказала Грейсила.

По выражению лица мисс Ханселл Грейсила поняла, что ключик найден.

То, что эти дорогие люди готовы позаботиться о ней, было ее спасением.

— Ты будешь жить со мной, в соседней комнате, — решительно произнесла женщина, как будто за Грейсилой по меньшей мере следовала погоня, и теперь ее ни на шаг нельзя было от себя отпускать.

Она оглядела узел с платьями, все еще лежавший на стульях, и воскликнула:

— У меня появилась идея получше! Я поселю вашу милость в комнате Елизаветы, в той, что в дальнем конце восточного крыла. Туда никто из прислуги не заглядывает, а я буду спать за дверью.

Она на секунду замолчала, а потом заговорила снова:

— Знаете, ваша милость, до того, как вернулся его светлость лорд, у меня в подчинении была всего одна пожилая женщина, которой я доверяю, как самой себе. Но теперь, может быть, мне придется привести еще работниц, а женщины, как вам известно, миледи, любят посплетничать.

— Знаю, — рассмеялась Грейсила и добавила: — Мне будет очень приятно поселиться в комнате Елизаветы!

Она хорошо знала дом. В те времена, когда они вместе с отцом отправлялись на лошадях в гости к старому лорду, она часто гуляла по старинному зданию.

Пока джентльмены беседовали, маленькая Грейсила отправлялась или к мисс Ханселл, или на увлекательную экскурсию по большому дому.

Там было на что посмотреть!

Баронс-Холл получил свое название от баронов, живших там еще в стародавние времена. Лорд был прямым потомком Дэмиенов, пришедших в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем. Здание несколько раз горело, а неумолимое время оставило на нем свой неизгладимый след, и дом, несомненно, отличался от того старинного замка, в котором некогда жили знаменитые предки.

Результатом стало смешение стилей: громадные величественные залы раннего георгианского периода чередовались с небольшими прелестными комнатками елизаветинской эпохи с низкими потолками и красивыми прозрачными окошками.

Восточное крыло было просто очаровательным, оно особенно нравилось Грейсиле, любившей все романтичное. Кроме того, Грейсила была уверена, что новый лорд Дэмиен там не появится.

Гостей всегда поражали своим величественным видом громадные кровати с пологами в дворцовых спальнях, над которыми висели восточные опахала из страусиных перьев.

Они восхищались лепниной, роскошной позолоченной резьбой работы самого Адана, георгианскими окнами в квадратных рамах…

Грейсила шагала вслед за мисс Ханселл по темным гулким коридорам восточного крыла и ощущала, как погружается в далекое прошлое.

Она спасалась здесь так же, как иезуитский священник во времена Елизаветы, спасающийся от пыток и костра, или как роялистка, скрывающаяся от солдат Кромвеля.

Наконец они вошли в комнату Елизаветы. Мисс Ханселл поставила на столик свечу, освещавшую их путь, и сказала:

— Вот я все думаю, миледи, что же нам такое придумать? Как объяснить, почему вы здесь поселились?

— Давайте, я буду вашей племянницей! — предложила Грейсила.

— Племянницей? — улыбнулась мисс Ханселл. — Это неправдоподобно. Будто ваша милость никогда моих племянниц не видели!

Конечно, Грейсила хорошо помнила этих крупных, неповоротливых женщин, вечно окруженных оравой галдящих ребятишек.

— Вот что я надумала, миледи, — после недолгого молчания проговорила мисс Ханселл. — Вы будете знатной дамой — а вы и есть знатная дама, — переживающей тяжелые времена. Это звучит более правдоподобно.

— Если вы хотите сказать, что у меня в кармане нет ни единого пенса, то это сущая правда, — подтвердила Грейсила.