Немного волновался. Страху на него нагнал доктор.

Игнат вошёл в палату, на пороге поздоровался, кивнув головой.

Парень был бледен, не слишком активен, но весел. Он сидел у окна на стуле.

― Мне доктор рассказал, что лишь благодаря тебе я жив, - медленно поднявшись и сделав несколько шагов, - давай, что ли, знакомиться, Дмитрий Косов, ― и протянул руку.

Воронин на секунду остолбенел, резко развернулся, бросив пакет на кровать, и вышел, не сказав ни слова. Задержись он хоть на мгновение, убил бы.

Митя недоуменно опустил руку, уставившись на закрывшуюся дверь. Странный какой. Интересно, передается ли с кровью неадекватность?

А Воронин, не дожидаясь лифта, нёсся по лестнице с шестого этажа. Он задыхался от ненависти к Косову, от всеобщего мирового свинства, от несправедливости судьбы по отношению к себе. За что судьба так посмеялась над ним? И что он скажет Лене?

Свежий воздух немного остудил эмоции.

Игнат закурил, что делал крайне редко, хватит в его семье одной заядлой курильщицы, после сел в машину и долго тупо пялился в лобовое стекло, не двигаясь с места.

Потрясение оказалось слишком велико, просто сногсшибательно. Что ему делать?

Он обещал прибить Петю, если тот будет продолжать видеться с врагом, а сам, в одночасье сделал вражину кровным братом!

― Ах, да, Петя!

Игнат завёл машину и погнал к Синицыну, так и не научился Воронин медленно ездить.

Судя по времени, Синицын должен быть в офисе. К несчастью, Петя был единственным человеком, с кем Игнат мог поговорить откровенно.

Они закрылись в кабинете, приказав не беспокоить.

Петя решил, что Воронин нагрянул с проверкой, начал отчёт о работе и немного трусил.

― Замолчи! Этот вопрос закрыт и меня не интересует. Если начнёшь сдавать позиции, спрошу. Я хочу с тобой поговорить о Косове.

― Но я же с ним не…

― Знаю. Расскажи мне о нём подробно, но, не касаясь Лены. Что это за человек?

― Зачем тебе? ― с подозрением уточнил Петя и забеспокоился. Он видел, что Воронин не в себе, не задумал бы чего!

― Петя, - тихо ответил Игнат, ― я объясню тебе все, когда выслушаю тебя, обещаю! Мне важно, чёрт возьми!

― Начнём с того, что я сам-то узнал Митьку толком лишь на даче. До этого только равнодушно здоровались, он держался отчуждённо. Я видел, как он помогал своей сестре, что-то подносил, также и у Лены забирал сумки, если вместе поднимались на этаж. То есть сказать, что он был ненормальным до того случая, нельзя. У него мозги были папой-полковником и мамой-фанатичкой зас… заморочены, - поправился Петя. ― Вроде бы нормальный, только как робот. Такую ахинею нёс про то, как должны поступать мужики Косовы, у меня мурашки бежали по коже, когда рассказывал устав семьи, про отношения с женщинами вообще, и родными в частности. Признался, что за сестру бы свою убил не задумываясь. Что произошло с Леной…

― Я же просил, - с горечью прервал Игнат.

― Не получится! То, что произошло с ним, когда он набросился на Лену, объяснить не смог. Сознался, что посматривал на неё, хотел к ней в койку залезть, она отпор дала. Когда дядя Ваня их выгнал, с катушек слетел. Ты не думай, он не оправдывается, себя простить не может.

― Ах, как благородно! - с ненавистью прорычал Игнат.

― Да не благородно! Нет! Он, в самом деле, простить себя не может. Осознал он мерзость своего поступка, только локти поздно было кусать. Даже Вера Степановна его выгнала, сына родного за Лену не простила. И в войну полез, чтобы грех с себя кровью смыть, только сам говорил, словно заговорённый под пулями. Звонил мне. Игнат, что произошло?

Воронин молчал долго. Он не поднимал глаз от стола, все крутил и крутил ручку на полированной поверхности. Петя решил, что ответа не дождётся.

А Игнат никак не мог начать говорить. Никому и никогда в жизни он не жаловался, не рассказывал, что в его душе делается. Оказывается, это так тяжело говорить о себе.

― Такие дела, Петя, ― вздохнув, наконец, заговорил Воронин, ― Косова в спину ударил заточкой один фашистеныш, тот потерял много крови, пока его везли до больницы и до операционной, ему вливали мою кровь.

Синицын присвистнул.

― Ничего себе поворот! Ты же за него теперь отвечаешь!

― И ты туда же? ― вскинулся Игнат.

― Почему и я? Тебе кто-то уже поведал мистическую связь?

― Чушь все это!

― Не скажи! ― Петя поднялся. ― Давай выпьем коньячка? На такси домой доберемся. Ей-богу, нельзя без бутылки разобраться! И надо придумать, что с Леной делать будем. Говорить или нет ей? Хотя, что я спрашиваю, конечно, сказать! Такое не утаишь, а решение пусть сама принимает. А вы, оказывается, с ней герои! Она тебя от тюрьмы спасла, а ты человеку жизнь.

Петя достал из шкафа коньяк, бокалы, выудил шоколадку, налил. Подумал, нажал на микрофон и сказал секретарю:

― Валерия Кондратьевна, отмените на сегодня все встречи и ступайте домой, Синельникову сообщите, что планерка на нём. Меня нет до завтра.

― Горжусь, моя школа, ― прокомментировал Воронин, выпив залпом полбокала коньяка.

― А то! Твоя, конечно! Не поверишь, я всю ночь заучивал, как к секретарю обращаться, дал же бог имя!

― Ну, допустим, не бог, а родители. Сами-то придумали, как назовете сына?

― Пока нет. Но уж точно не Мефодием, как дед мечтает. Мой отец же не просит своим именем назвать! Лиля изучает гороскопы, разные трактовки имен, а я так проще предлагаю, по святцам, как родится, так и назовем.

Мужчины сидели за столом с бутылкой и говорили о чем угодно, лишь бы не возвращаться к теме, что волновала их на самом деле. Коньячные пары витали в закрытом кабинете, добавился и дым от сигарет, которые они курили для усиления эффекта от спиртного.

Игнат постепенно оттаял, стал говорить, что боится сказать Лене, как доктор его своей мистикой запугал, а он знает точно, что врага надо уничтожать. Петя возражал, что Косов сам себя поедом ест, и недаром их столкнула судьба и теперь только от Игната зависит, как он должен поступать.

Коньяк закончился, им показалось мало и оба руководителя деревянной походкой протопали мимо изумленных подчиненных на выход. Их ожидало такси.

Они приняли единственно верное решении: поехали к Ивану Родионовичу. К тому времени Елена Ивановна уже пришла домой и готовила ужин.

Появление двух горемык она восприняла с философским спокойствием, первым делом заставила поесть как следует, а потом, выслушав историю и жалобы на то, что они не понимают, как быть, уверила, что все наладится, и обещала позвонить Лиле и Лене. И отправила их спать, строго сообщив, что утра вечера мудренее.

Затем позвонила девушкам, сообщила, что благоверные у нее, лыка не вяжут, и будут спать.

Лена немедленно примчалась.

Она посмотрела на пьяного Игната, затем на такого же Петю и пришла в кухню получить разъяснения, что все-таки случилось.

Сорина налила им по стопочке, усадила Лену и рассказала той всю правду.

― Что мне делать, Елена Ивановна? ― растерянно спросила девушка.

― Тебе решать, милая. Что ты чувствуешь?

― В том-то и дело, что ничего. Может жалость? Не понимаю. Как поступить? Простить? Или только притвориться перед Игнатом, что простила?

― Не знаю. Думаю, как бы ты ни решила, все равно будешь сомневаться, не зря ли так сделала. Тут от сердца должно идти. Игнат так же мучается. Что тебе ближе? Месть или покой?

― Я так много думала, как отомстить Митьке, что устала от этих злобных мыслей, едва от них не заболела! Решила, что просто забуду о нём, и мне стало легче, а сейчас снова вернулось. Неужели это будет продолжаться всегда?

― Да, будет, пока не закроешь этот вопрос. Мне Петя рассказывал, как ты Игнатия от тюрьмы спасла и пряталась от него. А если бы вы тогда встретились, быть может, и не было бы в твоей судьбе этого кошмара с Митькой. Судьба вас с Ворониным тогда свести пыталась. А ты убегала. И сейчас собираешься убегать? Я думаю, что Митьку именно Игнат не просто так спас. Видимо, говорят вам там, на небесах, или ещё где, учитесь прощать, будьте просто счастливы.

― Спасибо вам, Елена Ивановна. И как это я сама не додумалась? Я завтра Митьку навещу и скажу, что простила его. С себя груз сниму и с Воронина. Пойду спать, только проветрю сначала. Вы с папой когда заявление подадите?

― Ой, забыла сказать, мы же вчера еще расписались! ― засмеялась Сорина.

― Ничего себе! Умеете вы удивить, тихушники!

Лена вскочила и закружила официальную мачеху в объятиях.

― Тише ты!

― Что вам подарить? Только без ложной скромности!

― А пусть Игнатий ремонт в квартире сделает, а мы с Ванюшкой пока где-нибудь на островах заморских диковинных позагораем.

― Отлично! Вот все-то обрадуются.

Утром Лену мутило от выхлопов, надышалась она от хмельного Воронина. Зато как у него глаза на лоб полезли, когда он проснулся, во-первых, не у себя дома, во-вторых, рядом лежала его красотка и, в-третьих, повела она себя как-то уж слишком, как бы сказать… фривольно, в чужом-то доме.

Оказалось, что они одни в квартире, и этим всё объяснялось.

А потом, когда Лена его вылечила своим способом от похмелья, а заодно ещё и покормила, когда Игнат благодушествовал, она сообщила, что едет к Косову, причем одна.

Вот тогда-то она впервые показала свое упрямство. И Воронин сдался. Лена привела только один аргумент:

― Пока мы не простим Митьку, детей у нас не будет, я это знаю. Мне мама сегодня снилась. Ты ей понравился. И она-то мне и сказала, что пора учиться прощать и не тратить время на злобу.