Клейтон погладил сына по голове. Какие мягкие волосики, светлые, словно молодой початок кукурузы. Такие волосы были у матери Эли. А вот у мисс Брейтон они скорее медового цвета. Господи, с чего это он вдруг подумал о ней?

– И ты, Эли, тоже присылай мне письма в Доусон. Тетя Лиза поможет тебе их писать. Договорились?

– А к моему дню рождения ты вернешься?

Клейтон свернул газету и почему-то снова вспомнил, сколь многим ему пришлось пожертвовать ради Эли, когда умерла его мать; вспомнил, каким беспомощным себя чувствовал с крошкой сыном на руках. Чувство огромной вины перед его матерью никогда не покидало Гардиана. Если бы она не забеременела, то была бы сейчас жива. Но ярче всего помнилось чувство одиночества. Ему и сейчас было одиноко. Он, конечно, знал женщин все эти пять лет, но ему казалось, что он никогда не найдет ту, которая сможет если не заменить его нежную жену, то хотя бы…

Эли стал смыслом жизни Клейтона. У отца болела душа при мысли о разлуке с мальчиком. Но что же делать? Он пытался найти работу в других банках. Черт побери, хотел даже наняться продавцом, плотником, поваром, но ему везде отказывали. Клейтон уже был готов забрать Эли и уехать из Сиэтла – и тут встретил мисс Брейтон. Если повести дело с умом, то еще можно вернуть себе все, что у него отняли.

– Пап! Ну что же ты не отвечаешь? Ты вернешься к моему дню рождения?

Клейтон обнял сына и прижал к себе. От мальчика исходил чистый запах мыла и ночной рубашки, которая сушилась на солнце и ветру. Он вспомнил, сколько раз укладывал сына спать, как долго стоял в дверях, глядя на уснувшего малыша и думая о том, что взял на себя непосильную ношу: вырастить мальчика без матери.

Гардиан начал медленно покачиваться в поскрипывающей качалке и наконец проговорил:

– Нет, приятель, к твоему дню рождения я не вернусь. Но я буду думать о тебе. – Он поцеловал мальчика в лоб. – А тетя Лиза попросит мисс Софи испечь тебе огромный шоколадный торт, и ты задуешь на нем пять свечек…

– Папа, шесть свечек! Мне уже будет шесть лет. Пять было в прошлом году.

– Как, уже шесть? – с притворным удивлением спросил Клейтон. – Подумать только, у меня почти взрослый сын.

Эли выпрямился и прижал ладошки к щекам Клейтона.

– Если я взрослый, то возьми меня с собой. Клейтон покачал головой и грустно улыбнулся.

– Нет, сынок, не могу.

В гостиную вошла тетя Лиза, маленькая живая старушка с белыми как снег волосами. Она без всякой надобности потрогала фотографии на пианино, поправила картины на стенах и обратилась потом к мальчику:

– Неужели ты хочешь уехать и оставить бедную тетю Лизу одну, Эли? Ты только недавно ко мне переехал. Я не успела даже научить тебя читать и считать, как когда-то научила всему этому твоего папу на забытом Богом ранчо в Канзасе.

Клейтон улыбнулся тетке. Она и вправду научила его многому – во всяком случае, именно с ее помощью он сумел чего-то добиться в жизни.

– А кто будет ходить со мной на рынок и носить мою корзинку? Кто будет заводить часы с кукушкой? И кто будет вылизывать миску, в которой мисс Софи готовила тесто для печенья?

Тетя Лиза принялась взбивать подушки на диване. Она всегда бросалась наводить порядок, если ее что-нибудь беспокоило.

– Да, но папе тоже без меня будет трудно! Клейтон крепко обнял мальчика.

– Я как-нибудь управлюсь, сынок. Честное слово.

– Уж о папе можешь не беспокоиться, молодой человек, – добавила тетя Лиза. – Я сама видела, как он объезжал дикую лошадь и со ста футов попадал в бутылку. К тому же он отлично варит бобы. В этом с ним никто не может сравниться. Так что о нем не беспокойся.

Тетя Лиза хотела взять мальчика на руки, но тот зажмурил глаза и теснее прижался к отцу.

– Оставь его, Лиза. Мы еще немного покачаемся, да, приятель?

– Но уже восемь часов. Эли пора спать, а тебе завтра надо с утра спешить на пристань. – Она прошла в дальний конец комнаты и тут, не выдержав, повернулась и выпалила: – И что это за блажь тебе пришла в голову? Золото он, видишь ли, едет копать! Будто я тебя не знаю. Что-то ты задумал. Ты не овца, чтобы бежать, куда все. У тебя есть сын, которому ты нужен здесь.

– Знаю, – прошептал Клейтон, продолжая равномерно раскачиваться. – Знаю.

Клейтон еще долго сидел в кресле после того, как Эли заснул у него на руках.


Пароходы, отправлявшиеся на север, брались буквально с бою. Еще год назад пустые доки Сиэтла были похожи на кладбище. Теперь здесь бурлила жизнь от восхода до заката. Пароходы с золотоискателями уходили каждый час.

Утро началось проливным дождем, который продолжал моросить весь остаток дня. Но рвущиеся к золотым приискам люди, которых здесь звали «стампидерами»,[1] не обращали внимания на непогоду. «Даешь Аляску!» – кричали они, пробиваясь к сходням.

На пароходе царила страшная толчея. В поисках своих кают пассажиры бродили по коридорам, сновали вверх и вниз по трапам. Стюард отвел Аурелию в каюту на двоих и заметил, что на пароходе плывут только четыре женщины. Мужчинам же, купившим билеты первого класса, предоставлены шестиместные каюты.

Большую часть ее багажа погрузили в трюм, а в каюту матрос принес только чемодан Аурелии. В каюте слева плыли жена священника, ехавшая к мужу, и стенографистка, путешествовавшая с отцом, который служил топографом в какой-то экспедиции. Справа находился один из немногих благоустроенных туалетов. В одной каюте с Аурелией ехала вдова Лили Лоберж, которая путешествовала с братом.

Не успела Аурелия познакомиться с вдовой, как явился стюард и сообщил, что всем пассажирам велено сойти на берег и собраться на пирсе. Государственный инспектор хочет сосчитать пассажиров, поскольку многие отправляющиеся в Аляску суда часто бывают опасно перегружены.

– Еще что придумали! – возмутилась вдова. – Так нам придется ждать обеда до девяти часов.

На пристани толклись сотни провожающих. Укрываясь от дождя под черными мужскими и разноцветными дамскими зонтиками, они дожидались отплытия судна, на котором уезжали их родственники и друзья. Женщины выстроились вместе с остальными пассажирами в длинную очередь. Провожающие и отъезжающие перебрасывались грубоватыми шутками:

– Что-то вы никак не можете отплыть!

– Как думаешь, пойдете ко дну или нет?

– Говорят, утонуть – это удовольствие по сравнению с тем, что нас ждет на Юконе.

– А завещание написали?

– Может, лучше смыться, пока не поздно? Пассажиры медленно двигались к сходням, проходили мимо инструктора и поднимались на пароход.

– Поглядите вон на того юнца, – обратилась к Аурелии вдова. – Какой хилый, ну в чем душа держится!

Аурелия проследила за ее взглядом и увидела тощего продавца, у которого покупала продовольствие и снаряжение. Значит, все-таки решил ехать в Клондайк, а не на Кубу.

– А вы заметили мужчину в конце очереди? – шепнула Лили Лоберж. – Высокий такой, широкоплечий, но сложен отлично. Даже если он не так уж хорош лицом, все равно достоин внимания.

Аурелия была поражена, что женщина из приличного общества без стеснения так обсуждает мужчину, но все-таки обернулась. У нее перехватило дыхание. Клейтон Гардиан! Он-то откуда взялся? Тоже плывет на «Релайанс»?

– Не задерживайтесь, мисс, – поторопил ее матрос. Аурелия остановилась как вкопанная.

Аурелия заметила, что вдова, которой было по меньшей мере лет сорок, прежде чем подать руку помогавшему пассажирам молодому матросу, подняла юбки значительно выше, чем это было необходимо. Ей даже показалось, что вдова подмигнула юноше.

– Ну как, разглядели его? – спросила Лили, когда Аурелия без помощи матроса поднялась на палубу.

– Да.

– Такой мужчина может доставить удовольствие любой женщине, если та сумеет завлечь его в постель, верно?

– Миссис Лоберж!

– Господи, да вы никак смущены! Я вас шокировала? Но мне показалось, что вы образованная женщина и выше глупых предрассудков.

– Вы меня ничуть не шокировали. Просто, по-моему, палуба не место для подобных разговоров.

Однокурсницы Аурелии считали, что мужчины существуют для того, чтобы доставлять женщине удовольствие, а также для продолжения рода человеческого; получив от них и то и другое, женщине лучше жить одной. Имея слишком мало опыта в любовных делах, Аурелия не знала, соглашаться с этим или нет. Во всяком случае, она обожала слушать рассказы подруг о залитых лунным светом садах, о страстных поцелуях, о мужчинах, в жилах которых течет горячая кровь, а не формальдегид.

Как только женщины зашли в свою каюту, миссис Лоберж повесила на крючок накидку и сразу же принялась снимать с себя дорожный костюм.

– Да, видела я пароходы и получше этого корыта.

– Вряд ли более комфортабельное судно доставило бы нас на Аляску быстрее.

– Это верно. Знаете, дорогая, капитан сказал, что мы с вами самые привлекательные женщины на корабле. Он, наверно, посадит нас с вами за свой стол.

– Очень мило с его стороны. Полураздетая миссис Лоберж принялась шарить в самом большом из своих трех сундуков, небрежно выбрасывая элегантные шелковые платья – вишневое, цвета морской волны, кружевные нижние юбки и блузки.

Аурелия вспоминала платья нежных пастельных тонов, которые надевала на балы и вечера во время своего дебюта. В отличие от Виолетты она не слишком заботилась о нарядах. Было бы удобно – таково было ее основное требование к платьям. Но может, будь у Аурелии платья, подобные этим, молодые люди обращали бы на нее больше внимания?

– Наконец-то нашла! – воскликнула Лили, вынимая из сундука очаровательное платье, переливавшееся всеми оттенками синего. Приложив его к себе, она заявила с уверенностью, которой Аурелия не могла не позавидовать:

– Сегодня вечером все мужчины будут у моих ног.

Аурелия не могла не признать, что миссис Лоберж была почти идеально сложена. Да, в этом наряде она будет выглядеть восхитительно.