— Слушай, — сказала она, стараясь говорить как бы между прочим. — Я думаю, мы должны привезти ее домой. Это лучшее, что нам сейчас следует сделать.

— Что случилось? — потребовала Клер. — Что произошло?

— Ничего. Ну, я просто выяснила, что Брикс соврал Эмме о переносе даты выпуска, у него могут возникнуть подозрения в связи с тем, что об этом вдруг кто-то говорит, и он обвинит во всем Эмму. Если он решит, что она, может быть, предала его, то он может стать… неприятным. А зачем Эмме все это испытывать? Где она останавливается в Нью-Йорке, Клер? Нам стоит подъехать туда побыстрее.

— Я не знаю, — голос Клер был почти неслышен. — Она останавливалась в паре отелей, которые я знаю…

— В каких?

— В «Плаза» и «Фэйрчайлд».

— А почему бы тебе не позвонить и не справиться, остановилась она там, или нет. Или Брикс, может быть.

— А если нет?

— Я не знаю. Думаю, мне надо подъехать в Уилтон. Я буду через двадцать минут. Клер, возможно все нормально. И я наверное, веду себя как взбесившаяся истеричная тетушка.

— Да, — пробормотала Клер, но прозвучала какая-то заминка в ее голосе.

— Дождись меня. Я. выезжаю. — И Джина, схватив свою куртку, бросилась бегом из здания к машине.

ГЛАВА 17

Клер стояла у стола в библиотеке, разыскивая номер в справочнике, когда появился Алекс.

— Я пришел раньше, не мог ждать. Если я не в подходящее время, то… — Он умолк. — Клер, что такое? Что случилось?

— Ничего. Я не знаю. — Она была так рада видеть его, что на какое-то мгновение все остальное выветрилось из ее головы. Она слепо бросилась в его объятия, как ребенок, который чего-то испугался, как делала Эмма многие годы, возвращаясь из школы, и ища уюта от жестокости другого ребенка или разочарования от влюбленности. Глаза Клер закрылись: она почувствовала мягкую шерсть его пиджака под своими руками и шелк галстука у щеки, она услышала легкую дрожь его дыхания посреди пустого молчаливого дома. Она не чувствовала возбуждения прошлой ночи, она ощущала только уют от близости и силы Алекса.

Наконец он шелохнулся, пригладил ее волосы и прижал ее голову к груди:

— Что бы это ни было, мы разделим это, — сказал он. — Мы справимся с этим вместе. Отныне, любовь моя, будет так. Вместе. Расскажи мне, что случилось.

— Эмма, — сказала ока, ее голос сорвался. — Джина думает, что она в опасности. — Она начала дрожать.

— Подожди, иди сюда. — Алекс обнял ее рукой за плечи и повел в библиотеку. Они сели на кушетку, он снова обнял ее и стал укачивать: — Где она?

— В Нью-Йорке. Я не знаю где. Она оставила записку, что уехала на съемки и что вернется завтра.

— Она уехала одна?

— Она уехала с Бриксом. Или встретится с ним там, я не знаю точно. Я позвонила его секретарше, но она не знает, куда он отправился. — Она пересказала Алексу все то, что ей рассказала Джина. — Возможно, с ней все в порядке, я не знаю, чего я так испугалась. Джина так говорит, что, возможно, с ней все в порядке, и у меня нет причин думать, что это не так, но когда я все составляю вместе, то не могу представить… — Она набрала побольше воздуха, пытаясь остановить дрожь.

— Родители всегда слишком поддаются своему воображению, это как их работа. Что можем мы сделать?

— Ой, — Клер. вскочила. — Я звонила Хейлу, когда ты вошел,

— Хейлу?

— Хейл Йегер. Он рекламный агент «Эйгер Лэбс» — он руководит съемками. — Она снова села за стол, и принялась листать записную книжку. — Еще только шесть, он может быть там… Хейл, — сказала она через минуту. — Это Клер Годдар.

— Клер, какой приятный сюрприз. — Но по его голосу нельзя было сказать, что для него это сюрприз и тем более приятный. А почему он должен быть таким? — подумала Клер. Все, что он испытывал ко мне дружеского в последние несколько месяцев, было из-за Квентина, а теперь у него совсем не должно оставаться ко мне приятных чувств, тем более, что я подруга Роз и Джины.

— Чем могу помочь? — поинтересовался он.

— Я ищу Эмму. Я знаю, что обычно ты заботишься об отеле для нее в Нью-Йорке, и если ты можешь сказать мне, где она…

— Это завтра.

— Что?

— Съемки будут завтра днем, и я сказал ей, что она должна учесть, что ей придется остаться на ночь завтра, потому что мы, вероятно, закончим поздно.

— Но она уехала сегодня.

— Ничего про это не знаю. Я занимаюсь только съемками, Клер, я не нянька.

Клер сжала трубку:

— Хейл, я беспокоюсь за нее, пожалуйста, помоги мне.

— Зачем? Из-за чего беспокойство? Разве она не с Бриксом? Обычно он с ней на съемках в Нью-Йорке.

— Пожалуйста, Хейл, я должна разыскать ее. Если бы ты сказал мне в какие отели ты обычно ее…

Он помолчал.

— В «Плаза» или «Фэйрчайлд», если только они не остановились в квартире его друга. Я забронировал номер для нее на завтра в «Фэйрчайлд», вот и все, что я знаю.

— А имя его друга?

— У которого квартира? Нет. И я не знаю его телефона тоже. Может быть, Квентин знает, но я никогда в эти дела не вмешивался, у юнцов свои де…

— Спасибо. — Она повесила трубку и тут же набрала номер «Фэйрчайлд». — Мы там останавливались, — бормотала она. — Эмме там нравится. Эмму Годдар, пожалуйста, — сказала она громко, когда ответил оператор.

— Мне жаль, — сказал тот через некоторое время, — но у нас никто не значится под фамилией Годдар.

— Тогда Брикс Эйгер, — сказала она поспешно, прежде чем он мог повесить трубку. — Если вы позвоните в его номер…

— Мне жаль, мадам, но и под этим именем у нас никто не зарегистрирован.

Клер позвонила в «Плаза» и снова услышала, что ни Эмма, ни Брикс там не зарегистрированы. Без перерыва она набрала рабочий номер Квентина.

— Он только что ушел, — сказала секретарша. — Он сказал, что едет домой, но, думаю, что он вернется позже. — На последних словах ее голос чуть повысился, она думала, что Клер лучше знает планы Квентина.

— Спасибо, — сказала Клер снова, и набрала номер телефона Квентина в машине. Но там было занято, и оставалось занято еще несколько минут. Наконец, она бросила трубку и поглядела на Алекса.

— Брикс иногда пользуется квартирой своего друга. Квентин может знать, где это, но я не могу до него дозвониться.

— А где он? — На пути домой. Он живет в Дариене.

— Тогда мы тоже туда поедем. — Алекс быстро прошел в прихожую, открыл гардероб и достал длинную норковую шубу. — Да?

Клер поглядела рассеянно на шубу. Она стоила столько, сколько они с Эммой тратили за семь месяцев в прежние годы; выглядела она в ней роскошно, но сейчас она едва ее замечала.

— Отлично, — сказала она, и Алекс помог ей надеть ee, затем она взяла свою сумочку, и они вышли на холодный воздух. Вокруг них закружили редкие снежинки, но облака рассеялись, и проглядывал полумесяц и несколько звезд, на которые Клер смотрела пока не подъехала Джина.

— Я забыла, — пробормотала Клер. — И как только я могла забыть? Джина, это Алекс Джаррелл. Джина Сойер. Я рассказывала тебе о ней…

— Подруга, которая думает, что Эмма в опасности, — сказал Алекс, пожимая ей руку. — Вы что-нибудь видели? Или слышали?

— Я думаю, Брикс насторожился, когда узнал, что кто-то говорит о новых тестах ПК-20 и о том, что в предыдущих тестах было что-то неладное. Если я права, то Брикс поймет, что единственный человек, который все знает, это Эмма. И он поймет, что она передала всю историю кому-то, несмотря на то, что клялась ему, что этого не делала.

— Это достаточно тревожно, — сказал Алекс. Он обнял рукой Клер и открыл дверцу машины. — Мы едем в Дариен, Джина — иногда Брикс пользуется квартирой своего друга в Нью-Йорке, и мы думаем, что Квентин знает адрес.

— Хорошая мысль — это много лучше, чем сидеть и горевать. Я тоже поеду, хорошо? — Она увидела, что Клер на нее не смотрит. — Алекс?

— Конечно. И Квентин, вероятно, знает любимые отели Брикса, — прибавил он, когда они выехали с дорожки.

— Может быть, — сказала Клер. — Хотя, кажется, они не очень откровенничают друг с другом.

Алекс взял ее за руку и держал всю дорогу. Они молчали: никому из них не хотелось говорить.

— Пока еще рано, — сказал Алекс, когда они достигли Дариена. — Они будут еще ужинать в Нью-Йорке. Мы можем успеть до тех пор, пока они не закончат. Мы найдем ее, Клер. И привезем домой.

Он крепко держал ее за руку. Но ведь он никогда не встречался с Бриксом, подумала Клер. И никогда не встречался с Квентином. Он даже не знает, что они такое — сплошная определенность, прямолинейность. И он не знает, что Эмма боится разорвать с Бриксом. Теперь она, может быть, и самого Брикса боится, но, вероятно, еще больше ее страшит мысль о расставании с ним.

Но этого она Алексу не сказала. С ним ей было уютно, он был на ее стороне и будет с ней, что бы они ни встретили. Отныне, любовь моя. Вместе.

Она едва могла постичь это. В этом слышалось что-то чудесное, что-то бесконечно возможное и драгоценное. Она ощущала только восторг, ее собственная любовь так разгорелась, но потом, внезапно, все пересилила, захлестнула мысль об Эмме, и о чем-то настолько ужасном… что она не могла поверить. Джина ведь, может быть, и ошиблась, она могла вообразить, преувеличить. Вероятно, мы найдем Эмму и Брикса, спокойно ужинающих. Вероятно. Вероятно.

Он что-то сделал с задвижкой на окне, парень высунулся слишком далеко и выпал.

По телу Клер пробежала дрожь. Она закрыла глаза и увидела, как падает Эмма. Нет! — крикнула она про себя. Нет, нет, нет… Она отогнала видение. Затем, через минуту, она увидела Эмму опять, солнечный майский день, в желтом платье, которое она для нее сшила, Эмма смеялась и кривлялась со своими друзьями после выпускной церемонии, и волновалась, широко раскрывая глаза, что Тоби пропал.

Все меняется.

Пожалуйста, подумала Клер, не в силах уже больше ничего выразить словами. Пожалуйста, пожалуйста!


Брикс и Эмма сидели за маленьким столиком у зеркальной стены ресторана. Было еще рано, и в зале мало народа, и сидя на вельветовой скамеечке, Эмма видела только Брикса, ей казалось, что они совсем одни. Вокруг звучал гул чужих разговоров, звякал фарфор и серебро, но их столик представлялся ей прекрасным, тихим уголком, куда официанты подходили на цыпочках и говорили шепотом, где она и Брикс смотрели друг на друга поверх хрустящей белой скатерти, убранной хрупким французским фарфором и хрусталем, с маленьким канделябром с тремя белыми свечами, и прекрасной розой в маленькой вазочке. Французские рождественские песенки звучали где-то недалеко, и время от времени, когда Эмма улавливала фразы из них, которые она учила еще в школе, у нее появлялось странное ощущение, будто она — это два человека сразу — Эмма в хоре в старших классах, взволнованная своим пением на французском, и Эмма, сидящая в нью-йоркском ресторанчике, взволнованная близостью Брикса.