– Что-то не так? – теплое дыхание коснулось уха и разметало упавшие на шею отдельные прядки.

– Приятно, – поежилась Тамила.

А Макс, тем временем, положив свои ладони поверх ее, погрузил их в воду и стал разминать глину. Его пальцы скользили по ладоням Тамилы, сплетались с ее пальцами. Благодаря глине, прикосновения приобрели шелковистую гладкость, и руки Макса уже беспрепятственно ласкали не только кости, но и шею Тамилы. Но девушка и сама уже хваталась испачканными руками за крепкие запястья и оставляла коричневые глянцевые следы.

– Это и есть спа? – млея под массирующими движениями и ощущая себя, как минимум Никой Самофракийской, промурлыкала Тамила. А умелые руки уже очерчивали полукружья груди.

За холодными прикосновениями глины, следовали горячие – рук Макса, и Тамила то вздрагивала, то наоборот расслаблялась.

Она даже прикрыла глаза, чтобы острее чувствовать все, что Макс с ней делал.

Поскольку поцелуи исключались, то оставались только его восхитительные руки.

Тамила уже не различала прикосновения. Что-то надавило на позвоночник и погнало вверх теплую волну возбуждения, одновременно массируя и расслабляя мышцы спины и шеи.

Сам собой вырвался сдавленный стон.

– Как же хорошо, – прошептала Тамила и прогнулась под усилившимся давлением.

– Я же говорил, что спа, – самодовольно ответил Макс, наблюдая, как его пальцы оставляют на коже Тамилы более светлые и темные разводы.

Глина просачивалась у него между пальцев и мягкой эластичностью доставляла особенно чувственное удовольствие. Вскоре Тамила вся напоминала отлитую из шоколада статуэтку, только лицо и волосы поражали белизной на контрасте с коричневым телом. Больше всего щекотало нервы и пробуждало какое-то темное наслаждение, переходящее в возбуждение, когда обхватывал и гладил высокую грациозную шею, а Тамила откидывала голову, подставляя горло под пока недоступные поцелуи, и приоткрывала полные искушающие губы.

Ему нравилось брать в ладони ее восхитительную грудь и немного сжимать. Видеть, как пальцы оставляют на ее коже более светлые следы, как клеймо, печать принадлежности ему. Наблюдать, как она вздрагивает и выгибается, стоило коснуться вызывающе торчащего соска. Как же хотелось коснуться его губами, вобрать в рот, покатать на языке, чувствуя клубничный вкус. И недоступность этого отзывалась во всем теле острым покалыванием.

Тамила ускользнула как раз в тот момент, когда Макс стиснул ее ягодицы. Она знала, что ямочки под сильными пальцами идеально гладкие, как спелое, только что сорванное яблоко. Но поддразнивания Макса оказались для нее слишком изощренными, а искушение слишком сильным. Одно, всего лишь одно небольшое движение бедер и пальцы, соскользнув, окажутся внутри. Мышцы нетерпеливо сжались. Да, она этого хочет. Прямо сейчас. И недоступная близость желаемого сводила с ума и лишала последних остатков терпения.

Не желая в одиночестве мучиться неудовлетворенностью, Тамила принялась гладить и ласкать Макса, превращая его в подобную себе коричневую скульптуру и подводя к тому порогу самообладания, за которым он уже не сможет себя контролировать.

Слегка царапая острыми ногтями, Тамила проводила будоражащие дорожки по широкой спине, очерчивала контур рельефных мышц, пощипывала маленькие напряженные соски. Макс только с трудом переводил дух.

А когда погладила косо спускающиеся к боксерам мышцы и легонько, словно бабочка крылом, коснулась напряженного паха, позвоночник прострелило таким разрядом, будто привязали к электрическому стулу, мышцы пресса сократились и бедра резко подались вперед.

По губам Тамилы скользнула такая сексуальная, даже развратная ухмылка, что Макс еле удержался, чтобы не овладеть ею прямо здесь, посреди растекшейся лужами глины.

Он представил, как опрокидывает ее на спину, как его пальцы сжимают ее гладкую, скользкую от глины кожу, как сплетенные тела ласкают шелковистые прикосновения, и горячка желания почти полностью отключила разум.

Почти. Потому что грубо вторгнуться в нежную, горячую и трепещущую плоть и испачкать тот ярко-розовый, налитый вожделением цвет, что сводил его с ума, было сродни святотатству, кощунству.

Сейчас, когда глина полностью покрыла Тамилу влажным глянцеватым слоем, подчеркнула чистые, идеально плавные лини тела, Макс смотрел на нее с нескрываемым благоговением, как на сошедшую с пьедестала античную скульптуру, совершенный образец женской красоты и грации.

Не в силах больше сдерживаться, он подхватил Тамилу и понес ее в душ, чтобы уже там продолжить взаимные ласки, но уже не отдаляющие, а приближающие к долгожданному моменту обладания друг другом.

Но предстояло еще отмыться от подсохшей глины, неохотно расстающейся с их кожей. На ее месте Макс бы вообще отказался смываться. А Тамила тем временем успела отрегулировать направление и напор струй в душевой кабине, и парочку окутало облако летящих со всех сторон капель. Они ударялись о кожу и впивались в особенно нежные участки, вызывая прилив крови и делая их особенно чувствительными.

Тамила крутилась, не зная как встать, чтобы настойчивые струи одновременно ласкали все тело. Спину, живот, бедра, шею. Ей все казалось, что с другой стороны вода бьет сильнее. А еще и Макс осторожно касался ладонями, чередуя острые покалывания и мягкие поглаживания. И Тамиле хотелось одновременно всего. Она то прижималась к Максу, с удовольствием ощущая прикосновение его гладкой от воды и после глины кожи, и терлась о него, как кошка. То отстранялась и снова принималась крутиться, чтобы поймать все разлетающиеся брызги. По мере того, как глина смывалась, кожа разгоралась. Когда струи слишком больно секли по груди, Тамила прижималась к Максу, и тело сразу же реагировало болезненными спазмами в животе. Чего же он медлит? Горячая пульсация становилась все сильнее, а мышцы нетерпеливо сжимались.

Закинув ногу ему на бедро, Тамила прижала к себе Макса и не смогла сдержать стон, когда, напряженный, он уперся ей живот. Поддразнивая, потерлась, стараясь, чтобы коснулся самых чувствительных точек.

Макс тоже решил, что они слишком долго терпели, и подхватил под колено обнимающую его ногу, а второй рукой зарылся в мокрые волосы Тамилы.

Не веря, что наконец-то исполнится самое горячее желание, она распахнула глаза. Взгляд Макса, скорее всего был таким же затуманенным, как и у нее. Сначала он осторожно коснулся полуоткрытых губ, словно спрашивал разрешения, а потом вторгся языком в рот и одновременно Тамила, почувствовав восхитительную наполненность, подалась навстречу Максу. Острое удовольствие пронзило до кончиков пальцев, и Тамила притерлась еще теснее. Все было как-то по-другому. Она чувствовала каждое его движение внутри, и это было настолько великолепно, что хотелось еще и еще.

Она даже забыла, что не воспользовались никакой защитой, но Макс все контролировал. Тамила только успела недовольно пискнуть, когда он вышел и сразу же продолжил дразнить ее пальцами. Что-то горячее разлилось по бедру, но это ощущение сразу же сменилось покалыванием напористых капель, и Тамила плыла под двойной лаской, пока не задрожала и бессильно не привалилась к стенке.

Глава 35. Трудный разговор

Ульяна закончила разговаривать по телефону и, глядя в окно на проносящиеся мимо автомобили, нервно сжимала аппарат так, что хрустел корпус. На кухне гремела мама и пора было уже выходить, но Яна все никак не могла решиться. Говорить с мамой о знакомстве с Алексом, это все равно, что лечить зубы без анестезии, все нервы вытянет расспросами.

– Яночка, – постучала и вошла мама, положив конец сомнениям дочери. – Пойдем кушать. – Ты что? – воскликнула она, увидев, что Яна стоит напротив открытого окна и, казалось, не замечает, как раздуваемая ветром занавеска гладит ее по лицу. – Ты не заболела? – Мария Антоновна поспешила закрыть створки и озабоченно приложила мягкую ладонь ко лбу дочери. – Температуры нет, – озабоченно пробормотала она и для надежности еще проверила щеки и шею. – Что-то в университете не ладится? Ну, пойдем-пойдем, – обняв, подталкивала Яну в коридор. – Покушаешь и все мне расскажешь. А я приготовила такие вкусные зразочки. Твои любимые. Помнишь, как в детстве, ты всегда забывала все огорчения, стоило только приготовить зразы. Пойдем, деточка.

Но на этот раз любимое блюдо не возымело того магического воздействия, на которое рассчитывала Мария Антоновна. Хоть аппетитный запах мяса и остро-пряного соуса дразнил обоняние, но Ульяна сидела за столом как статуя и даже не притронулась к приборам. Аппетит не то, что не разыгрался, наоборот, от страха перед разговором в горле встал тугой комок, да еще и начало подташнивать.

– Что же ты, кушай, – Мария Антоновна подвинула Яне корзину с мягкими воздушными булочками. – Да что же случилось с моей девочкой? – всерьез забеспокоилась она, глядя как дочь крошит на тарелке котлету. Вот уже появились внутренности из грибочков и перчика и незамеченные утонули в густом мясном соусе. – Кто-то обидел? Рассказывай, – ласково погладила Яну по руке. – Ты же знаешь, что можешь мне все-все рассказывать. Я дольше живу и разберусь что к чему, а уж посоветовать-то точно могу лучше, чем эти твои Милка с Наткой. Рассказывай, деточка.

– М-мам, – набравшись храбрости, но все-таки немного заикаясь, начала Ульяна.

– Что, девочка моя? – не утерпела Мария Антоновна и, заглянув дочери в лицо, отметила ее пунцовые щеки.

– Мам, я хочу вас кое с кем познакомить, – выпалила наконец она.

– Это с тем мальчиком, с которым ты познакомилась у тети Лены? – тут же подхватила Мария Антоновна. – Вот и умница. Давно уже пора. Я все жду-жду. Папе пока не говорила, а то бы он запретил тебе эти гулянки. Если этот мальчик порядочный и у нее серьезные намерения, то сам должен был предложить прийти познакомиться.

– Мам, – жалобно протянула Ульяна, а на висках даже выступила испарина. – Он… ну он не совсем мальчик.