Вера Колочкова - Зима Джульетты

Юля хмыкнула – и получилось довольно громко. Люба оторвалась от книжки, глянула на нее удивленно.

– Я думала, вы заснули, Юля…

– Нет, я не сплю.

– А дождь за окном совсем разошелся… Слышите?

– Да… Вот она, осень Джульетты. Хорошо, что пока дождь, а не снег. Почитайте мне стихи, Любочка?

– Хорошо… Только у меня к вам будет одна просьба, Юля. Может, мы на «ты» перейдем? Я уже достаточно к вам привыкла.

– Да, я тоже к вам привыкла, Любочка. Вернее, к тебе привыкла. Прости, если я излишне бываю резка. Жизнь такая, что поделаешь.

– Нет, Юля, ты не резка. Ты не ранишь. Я чувствую, когда ранят. А ты… Ты очень добрая внутри. Ты сама себя просто не знаешь. Вот что я тебе почитаю, слушай! Это Цветаева!

Люба рывком села на кровати, начала читать, глядя в темное дождевое окно:

Ой, а дальше не помню… Вот память какая стала, а? Только конец помню…

– Валяй конец, Люба.

– Да, сейчас…

Люба замолчала, по-прежнему глядя в окно. Юля вздохнула, произнесла очень тихо:

– Как же ты живешь с таким стихотворным багажом внутри, Любочка? Тяжело ведь…

– Конечно, тяжело. А ты мне давеча – эмоции, мол. Неприлично так на мужчину смотреть – нельзя! А как эмоции в себе удержишь, если, как ты говоришь, с тяжелым багажом по жизни идешь? Нет, не удержишь.

К утру дождь прекратился. Юля первой вышла на балкон, огляделась, втянула в себя влажный пахучий воздух. И горло перехватило неожиданным счастьем – хорошо здесь! Хотя чуть горьковатым было ощущение – с ноткой печали. Откуда? Вроде такая красотища кругом.

Омытая ночным дождем осень все еще нежилась в дымке тумана, как утренняя бесстыдница в пеньюаре, и звала в свой праздник-дурман, обещая глоток терпкого вина, обещая истому, как послевкусие прощальной природной неги. Всем, всем хватит вина и красок, и запахов, и любви! Потому что самый пик любви таится именно в прощании.

Юле вдруг стало очень грустно. Чтобы прогнать грусть, позвала весело:

– Люба, ты проснулась? Просыпайся, Люба, слышишь? Идем гулять! Посмотри, какое необыкновенное утро!

– А завтракать? – отозвалась Люба сонно и буднично.

– А мы сначала погуляем, а потом завтракать пойдем! – снова весело предложила Юля, заглядывая с балкона в комнату.

– М-м-м… Спать хочу… – промычала Люба, тяжело опуская ноги с кровати.

– Да что с тобой, не понимаю? – тревожно переспросила Юля, глядя на нее удивленно. – Ты ж по утрам такая пташка романтичная. Или мы ролями поменялись? Ты не заболела случаем, нет?

– Нет, не заболела. Наверное, у меня сегодня день такой.

– Какой – такой?

– Ну… Плохой день. Бывают такие дни, знаешь. Когда просыпаешься утром и будто понимаешь, что наказан за что-то. И для меня тоже есть такое наказание, я знаю. Специфическое.

– Это какое же, интересно?

– Ну будто я спускаюсь с облаков на землю. Вернее, падаю головой вниз. И расшибаюсь больно-пребольно.

– Хм… А основное свое время ты, значит, на облаке проводишь?

– Ну да. Мне нравится так жить. Мне так удобнее.

– Да я уж поняла, что тебе так удобнее. Странная ты женщина, однако. Впервые такую встречаю.

– Да, странная. Наверное, я марсианка, только не знаю об этом. А что, вполне может быть… Я ж не знаю, от кого родилась, меня на детдомовское крылечко в пеленках подкинули. Да, мне легче так думать, что я марсианка! И потому я не люблю вашу грешную землю, предпочитаю сидеть на облаке. Выбираю себе облако, которое самое пышное, отталкиваюсь от земли и – только меня и видели! Но, к сожалению, на облаке все время не просидишь, иногда и на землю пинком сбрасывают. Вот тут-то и наступает самое тяжелое время, Юлечка! Ой, тяжелое… Надеюсь, ты понимаешь, что это аллегория такая, не примешь меня за сумасшедшую?

– Конечно, понимаю… А почему тебе на земле так уж не нравится?

– А кому я нужна здесь со своей блаженной марсианской улыбкой? Она ж всех подряд раздражает! Как будто я виновата, что у вас тут, на земле, войны идут бесконечные. Все усталые, злые, боретесь меж собой неизвестно за что, за сомнительные в конечном итоге удовольствия, соперничаете, самоутверждаетесь за счет друг друга.

– Ага… А тут как раз и ты под руку лезешь! С марсианской улыбкой и со стихами в придачу!

– Конечно! Так оно и есть! Раз – и получаю порцию раздражения! Мол, ты еще и улыбаешься, сволочь блаженная? Цветаеву любишь? Классиков перечитываешь? Думаешь, если на облаке сумела отсидеться, то лучше других смотришься? Да пока мы тут… А ты… Ну и так далее, как говорится, по тексту.

– Да, тяжелая у тебя жизнь, Любочка…

– А ты не смейся, Юль. Это и впрямь нелегко. Многие на мне норовят оторваться, раздражение свое сбросить. Я – как лакмусовая бумажка их недовольства собственной жизнью. Хотя, казалось бы, чего проще? Взбирайся на облако, плыви, наблюдай за красотой, получай удовольствие…

– Да где ж ты находишь это чужое раздражение, в своей библиотеке, что ли?

– Бывает, и в библиотеке. Да хоть где! Вот и ты, например… И тебя я тоже ужасно раздражаю, только ты виду не показываешь, держишься на вежливости. Ведь правда?

– Поначалу – да, было, признаюсь. А теперь – нет. И вообще, Любочка, хватит болтать, пойдем лучше прогуляемся! Там такое утро, такое!..

– Иди одна, у меня настроения нет.

– Люба! Хватит впадать в депрессию. Я тебя не узнаю. Ну же, идем! Пожалуйста! Ну что я одна? Идем! Один раз по дорожке вокруг пруда… Посмотри, как там красиво!

– Ладно… Сейчас, умоюсь только…

Люба встала с постели, долго искала тапочки, вздыхая и бормоча себе под нос что-то про «такой день», «раннюю рань ни свет ни заря» и про «половину восьмого». Юля глянула на часы, удивилась. И в самом деле – половина восьмого!

– Любочка, а как ты поняла, что половина восьмого? Ты ж на часы даже не посмотрела, когда я тебя разбудила?

– А мне часы вообще не нужны. Я время и так чувствую. Хоть ночью меня разбуди, я назову точный час и минуту.

– Ничего себе… Это что же, способность такая?

– Нет. Это показатель уровня интеллекта. Чем выше природный интеллект, тем точнее человек чувствует время.

– Да-а-а?!

Люба ушла умываться, оставив Юлю слегка озадаченной. Вот тебе и соседка-зануда, с которой со скуки помрешь! То у нее радостные эмоции из всех щелей вылезают, то стихи, то любовь, то интеллект природный… Забавная! Очень забавная!

Через десять минут они дружно вышагивали вдоль пруда, вдыхая влажные осенние запахи. Люба остановилась на минуту, чтобы застегнуть молнию на куртке, потом подняла голову, всмотрелась вдаль… И замерла, смешно вытаращив глаза. Окаменела, как давеча в столовой. Юле ничего не оставалось, как тоже всмотреться вдаль.

Впрочем, не такая это была и «даль». Просто по дорожке навстречу им бежал тот самый мужчина, предмет Любиной вчерашней столь непредсказуемой эмоции. Бежал хорошей спортивной трусцой и был очень сосредоточен на своем занятии, и костюмчик на нем был спортивный фирменный, и кроссовки под стать. Юля эти детали особым чутьем отметила – и сама любила удобную спортивную одежку. А вот Любу, похоже, одежка и вовсе не интересовала.

– Люба, очнись! Неловко стоять и так откровенно пялиться. Идем. Идем дальше, – глядя куда-то в сторону, потянула Юля за рукав соседку. На мужчину она не смотрела, еще чего! Не хватало, чтобы они вместе на него уставились!

Он как раз поравнялся с ними, улыбнулся, мотнул головой, приветствуя. Весьма выразительно мотнул, чересчур старательно, и даже произнес короткое «здрасть» на разгоряченном выдохе. И его можно было понять, бедного! А как еще реагировать на тетку, которая застыла столбом и пялится на него во все глаза?

Юля вздохнула, покачала головой – стыдоба. И в то же время ужасно смешно со стороны наблюдать. Ну что, что будешь с этой Любой делать?

А мужчина побежал дальше, не оглянулся. Наоборот, скорость увеличил. Испугался, наверное.

– Люба, ну ты даешь! Ты чего? – со смехом произнесла Юля, глядя вслед мужчине. – Хоть в лоб тебе, хоть по лбу! Чего опять поплыла-то? Прекрати немедленно, а? Ну в самом же деле неловко.

– Ой, Юлечка… – тихо проговорила Люба, глядя на нее серьезными грустными глазами. – Неужели он тебе совсем, совсем не нравится?

– Да почему же не нравится? Вполне нормальный мужчина. Такие, наверное, всем нравятся. Но, Любочка… Ты пойми… Нельзя так откровенно выстреливать своей эмоцией. Только не спрашивай, почему, я уже объясняла тебе вчера!

– Да, я помню.

– А чего опять?..

– Не знаю…

– О боже… Да ты и впрямь марсианка, живешь на облаке! Марсианка-девочка, глупая и наивная! Ты пойми, что здесь, на земле, это неприлично, в конце концов!

– Да, да, неприлично, я поняла… А скажи, Юля… У тебя спортивный костюм есть? Ну ты взяла с собой спортивный костюм?

– Нет…

– И я не взяла. Впрочем, у меня такого красивого костюма и не было никогда. А жаль… Жаль, что и ты не взяла…

– Почему?

– Ну, мы бы утром с тобой тоже побежали.

– Куда? Бегом за этим мужиком, что ли? Он от нас, а мы за ним? Ага, представляю себе картинку! Ой, не могу.

Впрочем, насмеяться вдоволь Юля не успела. Люба вдруг резко обернулась, нервно сжала пальцами ее локоть:

– Юля, Юля, он возвращается! Он обратно бежит, Юля!

– Ну да… И что? Добежал до пруда, теперь обратно бежит. Здесь только одна дорога, Люба! До пруда и обратно! Он не за нами бежит, он по своему спортивному маршруту бежит, успокойся, Любочка! Не падай в обморок, прошу тебя!

Наверное, зря она сказала про обморок. Люба глянула на нее странно, в распахнутых глазах мелькнула отчаянная дикая мысль… И вдруг – оп! Шагнула вперед и завалилась на ровном месте, прямо ей под ноги. И застонала громко: