– Ты не знаешь, что такое любовь, – прошептал он. – Даша, ты сильно расстроила меня.

– Я не хотела.

– Не хотела? – Он не дал мне отвести взгляд.

– Я не знала, что мне делать, – мой голос охрип, я тихонько откашлялась, плавясь под его изучающим взглядом.

– Что ж. Этому я верю. Знаешь, я ведь всегда скажу тебе, что делать. А ты сделаешь все, что я скажу, да? Разденешься для меня, моя птица?

* * *

Время остановилось, и весь мир отступил в тень, оставив в ярком световом круге эту крошечную комнату, пахнущую стиральным порошком и кондиционером для белья. В комнате было так тихо, что мы слышали, когда на наш этаж приезжал лифт, слышали разговоры людей, из него выходящих. Нас могли застать, сюда могли войти в любой момент, и я стояла, чувствуя себя, как будто меня запустили в клетку с тигром. Все, что отделяло меня от позорного скандала, – это древко швабры, которым мы приперли дверь.


«Разденься для меня». Он сказал это без всякой нежности, в его тоне не было и тени просьбы. Скорее вызов, брошенный мне. Тигр ходил по краю и смотрел на меня темно-медовыми глазами. Я сделала шаг назад, надеясь отступить, тоже уйти в тень, но за спиной стояли стеллажи. Андре не спешил и не торопил меня. Но он стоял между мной и дверью, и убежать было невозможно. К тому же, я и не хотела бежать.


– Они хватятся меня.

– Они не станут искать тебя здесь! – Он хищно улыбнулся, и я почувствовала, что дрожу… – Ты сама разденешься или мне порвать все эти дурацкие тряпки?

– Ты не сделаешь этого! – ахнула я, и Андре, одним прыжком оказавшись рядом, обнял меня за плечи, если только можно назвать объятием этот стальной обхват. Он ухватился за ткань моей футболки, и тут я испугалась по-настоящему.

– Я сама! – выкрикнула я, в ужасе от одной мысли, что Андре действительно может ать разорвать мою одежду. Я ведь никогда в жизни не смогу объяснить этого, да он, похоже, и не хочет, чтоб это объяснение нашлось. Меньше всего ему интересно, что я скажу своему бой-френду. Я стянула футболку через голову и дрожащими руками протянула ее Андре. Он плотно сжал губы, взял футболку и отбросил ее в сторону. Теперь я видела, насколько он взбешен. Его буквально трясло от ярости, но он сдерживался, и правду выдавал только горящий неприкрытым огнем взгляд. Я завела руки за спину, пытаясь расстегнуть бюстгальтер, но не смогла справиться. Что-то зацепилось за крючок, да к тому же я услышала, как кто-то прошел мимо нашего укрытия, и эти шаги заставили меня запаниковать.

– Какой же ты еще ребенок, – бросил Андре, изучая мое лицо с пытливостью натуралиста. Он подсунул пальцы под бретельки бюстгальтера и небрежным движением стянул их с моих плеч. Затем завел руки мне за спину и, ухватившись за ткань, дернул ее так резко, что я взвизгнула. Ткань треснула, крючки порвали кружево, причем, судя по звуку, уничтожили его безвозвратно. Андре сглотнул, сдернул лифчик с моих рук и бросил туда же, к футболке. Я осталась в одних джинсах, прикрывая груди руками. Андре развел мои руки в стороны, а затем нежно, почти неощутимо провел пальцами по соскам, по обеим грудям сразу. Это движение шло совершенно вразрез с тем, каким он был еще секунду назад, и я шумно выдохнула, невольно выгибаясь навстречу его рукам. Он пошел мне навстречу, прикоснулся ко мне сильнее, наложил обе ладони на мои груди, играя пальцами с сосками, уже напрягшимися – вопреки всем страхам и панике, мое тело хотело Андре, ему-то было безразлично, какие последствия будет иметь мое желание.

– Я должен наказать тебя, – прошептал он. – Я хочу этого. Ты сделала мне так больно, и я хочу сделать больно тебе.

– Разве это что-то изменит? – спросила я, но Андре не ответил. Только убрал руки и отошел от меня, словно не хотел рисковать, оставаясь слишком близко. Что если он сейчас уйдет? Это будет очень, очень больно. Я даже не знала, насколько это больно – остаться одной. Как могла я, глупая, думать, что смогу жить дальше без Андре? Я поспешно расстегнула джинсы, всем своим видом показывая, что покорна его воле. Он смотрел исподлобья, пытаясь справиться с какими-то неведомыми мне демонами. Я потянула джинсы вниз вместе с трусиками, спеша изо всех сил. Стаскивая их, я запуталась в штанине и чуть не упала, Андре пришлось подхватить меня, чтобы я удержалась на ногах.

– Ты неподражаема, птица! Совершеннейший птенец! – пробормотал он и рассмеялся – я уверена, против воли.

– Ты хотел наказать меня? Как? Это будет больно?

– Я надеюсь, – медленно кивнул он, пытаясь проанализировать мои слова. – Ты говоришь серьезно? Не стоит соглашаться на все, что придет мне в голову.

– До сих пор мне нравилось все, что приходило в твою голову.

– Я могу быть опасен.

– Ты предлагаешь мне согласиться на половину? – спросила я, ехидно улыбаясь. – После того, как ты порвал мой дорогущий бюстгальтер?

– Ты не понимаешь, что делаешь. Если ты хочешь уйти, ты должна уйти. Так будет лучше.

– Для кого? – Это было так странно, стоять тут, в кладовке, совершенно голой и разговаривать так, словно в этом нет ничего необычного. Андре покачал головой, держась рукой за стеллаж.

– У тебя молодой человек. У тебя есть своя жизнь, пожалуй, тихая, как болото. Я не должен… не должен…, – он посмотрел на меня, покорно стоящую перед ним, а затем вдруг судорожно вздохнул и отвернулся, сжав кулаки. Замешательство длилось несколько секунд, но я молчала и ждала. Вдруг он поднял голову, распрямил плечи, и дьявольский огонь вернулся в его глаза. Он кивнул мне и протянул руку.

– Расстегни мой ремень, – коротко приказал он. Я замешкалась на секунду, догадавшись, что именно он хочет сделать.

– Меня никогда не били, – пожаловалась я, потому что, как ни крути, я малодушна и боюсь боли.

– Расстегни мой ремень, – повторил он, и губы его снова сжались, сделав лицо холодным и отстраненным. Я робко ступила вперед и протянула руки к его поясу. Его тело было напряжено, и спокойствие позы было обманчивым. Под тонкой тканью светлых джинсов я видела проступающие контуры его члена, эрегированного члена. Одно осознание того, что он вскоре возьмет меня, воспламеняло, и жар возник сначала в самом центре моего тела, заставив испытать если не оргазм, то что-то близкое к тому, а затем разгоряченная кровь потекла, как бурная река, по всему телу, и мне стало так жарко, словно я находилась на пляже в солнечный день. Пальцы плохо слушались, но мне кое-как удалось расстегнуть толстую пряжку ремня.

– Что дальше? – спросила я хрипло.

– Вытащи его, – приказал он тихо.

– Мне страшно. Меня никогда-никогда не били, – повторила я, но ответа не удостоилась. Андре ждал, пока я вытяну кожаный ремень из его джинсов. Ремень был тяжелым, выполненным из грубой кожи. Я не хотела, чтобы меня им били. Я не хотела, чтобы меня били любым ремнем, я не понимала, как кто-то может находить это возбуждающим, хотя и знала, что многие любят подобные вещи. Люди загадочны по своей природе, кто знает, какие демоны дремлют в их подсознании после миллионов лет, проведенных в пещерах.

– Сложи его вдвое и дай мне, – сказал Андре.

– Тебе нравится бить женщин? – спросила я без особой надежды на ответ.

– Ты можешь уйти, – ответил он так спокойно, что мне стало холодно. – Как я уже сказал, так будет даже лучше. Но если ты останешься, я буду делать с тобой все, что посчитаю нужным. И ты не будешь задавать мне вопросы.

– Я буду слушаться тебя во всем?

– Да.

– Я буду куклой, ты привяжешь ко мне веревки и станешь за них дергать? А я стану отвечать на все – да, мессир, нет, мессир, как прикажете, мессир? Так?

– Ты хочешь уйти? – Андре вздохнул и посмотрел на меня выжидающе. Мои глаза тем временем хорошо приспособились к сумраку комнаты, а Андре стоял напротив, безмятежный, неотразимый, опьяняющий. Я уже забыла, сколько времени прошло, я не думала больше о времени. Я не думала ни о чем, только хотела смотреть на Андре, на его загорелое лицо, чуть неровный изгиб губ, тонкую, едва заметную линию на подбородке, испытывая удовольствие просто от того, что он стоит рядом, а я обнажена. И если я и была в чем-то уверена, так это в том, что не хочу уходить.

– Что мне делать, мессир? – спросила я с вызовом. Может быть, он не будет сильно бить меня? Андре помолчал, а затем кивнул, принимая вызов.

– Повернись лицом к стене и возьмись за крепление стеллажа двумя руками. Держись крепко. И постарайся вести себя тихо, птица. Как думаешь, сможешь? – спросил он, а я, превозмогая страх, развернулась и сделала то, что велено. Чтобы взяться за металлическую трубку стеллажа, мне пришлось вытянуться и наклониться вперед.

– Меня никогда не били. Я не знаю, как поведу себя. Может быть, я брошусь на тебя и выцарапаю глаза, – ответила я зло, все еще не веря, что собираюсь позволить Андре себя ударить. Это было совсем другое, не то же самое, что мы делали на металлической лестнице в его квартире. Возбуждение исчезло, мне было просто страшно.

– Расставь ноги шире, – его голос звучал по-деловому. – Вот так, довольно. Теперь ты достаточно открыта. Что бы я ни делал, ты не должна поворачиваться и опускать руки, птица. Если повернешься, мы начнем все сначала, идет? У тебя такое красивое тело. Гибкое, нежное, упругое. Такая бархатная кожа. Я вижу твои губки – те, что внизу. Отличный вид.


Я почувствовала его руки на своих ягодицах, он поглаживал их, проводя ладонями по округлостям, прикасаясь к ложбинке между ними. Его пальцы были такими жадными, такими бесцеремонными, и с каждым кругом они прикасались все ближе к нежному соединению между ног. И вдруг стало так сложно стоять без движения и не пытаться взглянуть на Андре. Я изгибалась всем телом и тянула бедра навстречу его пальцам.


– Скажи, ты уже отдалась своему парню? Он обладал тобой тут, в Париже?

– Что? – ахнула я, не ожидая такого вопроса. Хотя должна была. Андре резким движением раздвинул мои ноги еще чуть шире, провел пальцами по промежности, прикоснулся – на долю секунду – к самой чувствительной точке моего тела, пульсирующей, умоляющей и готовой на все.