— Не рычи, это не займёт много времени Лёш, — даже на мой непредвзятый вкус голос звучал жалко. И мгновенно проснувшийся Шут это явно заметил. Вот только вопросов задавать не стал, ожидая продолжения. — Скажи… Ты никому не говорил о том, что меня избили, ведь так?

— Нет, — недовольно откликнулся друг, отчаянно зевая. И тут же насторожился, когда ещё спящий мозг соизволил обработать информацию. — А что? Ещё куда-то влезть успела, трупоманка чёртова?!

Искренняя забота и беспокойство в голосе друга приятно согрели изнутри, ослабив сковавшее тело напряжение. Однако, легче от этого всё равно не стало, так что скривившись, я поспешила успокоить Лёшку:

— Нет, всё в порядке. Теперь всё в порядке, Лёш… Скоро увидимся.

И отключилась до того, как он успел что-то ещё спросить, уставившись невидящим взглядом в одну точку, пытаясь понять, что делать и как быть дальше.

Глупо отрицать, но меня задевало скорее недоверие, чем то, что Жмур влез не в своё дело или остался у меня под надуманным предлогом. А ещё то, что даже вчера, настойчиво убеждая меня не думать о работе и не рваться в морг (будь честна сама с собой, Харон, ты не сильно-то сопротивлялась!) он не догадался просто рассказать мне всю правду. Ну да, не отрицаю, я бы побуянила немного, высказала бы всё, что про него думаю и попыталась бы приложить чем-нибудь тяжёлым! Но уж точно не стала бы выгонять или просить оставить меня в покое…

Наверное.

Тряхнув головой, я натянула пуховик и, прихватив рюкзак, выбежала из здания морга, спеша как можно быстрее попасть домой. И очень надеясь на то, что одна упрямая, но всё-таки любимая вредная личность не станет юлить и честно ответить на прямо поставленные вопросы!

Как я оказалась у родного подъезда — не имею ни малейшего представления. Всю дорогу я думала только том, как будет проходить разговор и чего мне от него ждать. А самое главное, как вести себя дальше? Я не знала, что будет потом, что нас ждёт завтра. Пока я могла с точностью сказать только одно, разбегаться по такому идиотскому поводу мне не хотелось. Да, будет трудно поначалу привыкнуть к мысли, что всё это время Жмур вполне себе мог говорить по-русски, учиться воспринимать его заново и снова находить точки сближения…

Только если уж он столько меня терпел молча, разве это не доказательство того, что умение говорить ничего существенно не изменит в наших отношениях? Разве нет?

Самым трудным оказалось вставить ключи в замок и открыть дверь в квартиру. Я долго уговаривала себя, что всё будет хорошо. Обязательно! Что я не могла ошибиться, что я была ему нужна до этого и то, что он не стал просвещать меня насчёт своей восстановившейся речи, ничего ровным счётом не значит. И только когда проходившая мимо соседка странно на меня посмотрела, я перестала бубнить себе под нос и натянуто улыбнувшись, открыла таки дверь и провалиться в коридор, спешно закрывая её за собой.

Квартира встретила меня непривычной тишиной и пустотой. Никто не вышел навстречу, никто не смотрел что-то на ноутбуке и не возился на кухне. Не пахло свежим кофе и почему-то тут вдруг оказалось иррационально холодно.

— Жмур? — позвала негромко, бросив куртку и рюкзак на пол и ёжась от этой давящей тишины и пустоты.

Ответа я не получила. Как не нашла своего любимого зомби и в ванной, и на кухне, и в комнате. Ничего. Как будто тут никогда никто кроме меня и не жил вовсе.

В груди шевельнулся страх, завязываясь в тугой узел с разливающейся по телу болью, пронизывающей меня насквозь. Я медленно прошла по комнате, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы сказать, куда делось это несчастье и что же произошло. Но взгляд то и дело натыкался только на отсутствие каких-либо вещей, даже пресловутого тамагочи. Только когда посмотрела на ноутбук, с удивлением увидела на нём маленькую флешку и листок белой бумаги, прижатый букетом из нелепых, простых ромашек.

И ничего больше…

Если Славик и удивился, найдя меня на пороге своей квартиры в полу вменяемом состоянии и с бутылкой вермута в руках, то виду не подал. Только молча кивнул, открывая двери и пропуская меня внутрь, отобрал бутылку, которую я, пока шла с магазина, успела выпить на треть, и усадил на диван, закутав в тёплый флисовый плед.

Он не задал никаких вопросов даже тогда, когда меня скрутило истерикой и ему пришлось держать меня в крепкой хватке, без слов поглаживая по спине и укачивая как маленького ребёнка. И только когда на смену яростным, злым слезам пришло болезненное опустошение, Славик принёс мне крепкий, сладкий чай, усевшись напротив и сжимая в своей большой ладони мои пальцы.

Откуда взялось первое слово? Почему я вообще заговорила? Наверное, всё дело в той особой, располагающей к себе ауре, окутывающей соседа. Он ведь не зря пошёл на психолога. причём именно на детского. И не смотря на всю его бандитскую, зверскую внешность, к Славику тянулись все. Потому что знали, что он выслушает, подскажет, поможет…

И просто даст ощущение того, что ты не один. Иногда просто очень трудно держать всё в себе, переживать всё, стиснув зубы и не подавая виду. Я не думала, что когда-нибудь мне придётся плакать в жилетку этому большому, доброму парню…

Но я так же не думала, что могу влюбиться в ближайшее десятилетие. Так что грош цена моим мыслительным процессам, на самом-то деле.

— Всего два слова, Слав, — наконец, выдохнула, закрыв лицо ладонями и сжавшись в комок. — Два слова. Извини. Андрей. Выходит, именно так его и зовут на самом деле. И дурацкая фотография на чёртовой флешке! Вот и всё… Вот и всё… — истеричным смешок сорвался с губ против воли и я дёрнула плечом, загоняя новый виток истерики как можно дальше и глубже. — Ни любимой работы, ни любимого человека, ни-че-го… Грёбаная сука жизнь!

Славки, хранивший до этого молчание, вздохнул и тихо сказал:

— Я думаю, он вернётся.

— Нет, — губы растянуло жалкое подобие улыбки. — Не вернётся.

— Вернётся, — с нажимом произнёс сосед, погладив меня по дрогнувшим плечам. И продолжил говорить с непонятной для меня уверенностью. — Вот только вопрос в том, простишь ты ему это или нет, Харон. И позволишь ли вернуться…

— Он не вернётся, Слав. Мне так никогда не повезёт, — горько усмехнулась, сползая по дивану вниз и сворачиваясь на продавленном сидении в клубок.

— И всё-таки?

— Не знаю. Сегодня утром я знала, что у меня есть всё, что нужно. Любовь, работа. дом… Семья, — ещё одна горькая улыбка.

— А теперь?

— А теперь у меня нет ничего, Славик. И уже не будет…

Закрыв глаза, я стиснула руки в кулаки, давя рвущиеся наружу слёзы. Алкоголь дал о себе знать, погружая в беспокойный, тяжёлый сон, который тоже не дал мне ничего ровным счётом. Ни покоя, ни уверенности, ни надежд.

Правда, на следующий день, вспоминая наш разговор, я позволила себе робко надеяться, что Славик окажется прав. Всё время вздрагивала от звука шагов в подъезде, чего-то ждала и пыталась представить, как будет выглядеть это возвращение блудного попугая на родину.

Вот только время шло. Шли дни. Затем недели. А Жмур так и не давал ничего о себе знать. Так что в это раз из меня вышел самый лучший предсказатель, ведь я оказалась права. Он так и не вернулся. Жаль, что жизнь не чёртова мелодрама, где обязательно будет счастливый конец.

Действительно жаль. Но видимо для вредных, ядовитых патологоанатомов, склонных к асоциальному поведению, своего «жили долго и счастливо» не предусмотрено природой. Вот и верь после этого сказкам!

Эпилог

Месяц спустя…

— Поздравляю, Шарик! Ты — балбес! — Анька, не стесняясь, отвесила ему подзатыльник, устроившись в кресле напротив и постукивая пальцами по подлокотнику.

Работающий за ноутбуком Богдан только насмешливо фыркнул, кидая на друга сочувствующий взгляд. Вот только влезать в перебранку не собирался. Моральная порка ещё никому не вредила!

— Вообще-то, могла бы и посочувствовать… — тихо откликнулся Андрей, потирая пострадавшую часть головы.

— Если бы я тебе не сочувствовала, то намекнула бы Эльзе, чего это её закадычная подруга-патологоанатом последнее время заживо хоронит себя в работе и общается только с ней и с одним из байкеров, — раздражённо дёрнула бровью Рыжая, скрестив руки на груди. — А расстраивать нашу Снежную Королеву нынче очень невыгодно. Мало того что рядом нервный Верещагин круги нарезает, так ещё и братья имеются… Очень негативно реагирующие на всех, кто обидел их родных и близких! Нет, ну если тебе вдруг захотелось полюбоваться на красоты тюремной камеры…

Тут Солнцева многозначительно замолчала, недвусмысленно намекая на место работы братьев Араньевых. И даже бровью не повела, когда на неё уставились уже два укоризненных взгляда, всем своим видом демонстрируя, что ей товарища совсем не жалко.

Вот ни капли, совершенно!

— Ты же знаешь, что у меня не было особого выбора, — вздохнув, Андрей сгорбился, опираясь локтями на колени и сцепив пальцы в замок. И криво усмехнулся. — Лучше, подскажи, как теперь всё это исправить?

Чудище недоверчиво хмыкнула, качая головой. И промолчала, явно не горя желанием ему помогать. Да, Андрей был согласен с тем, что он балбес, мягко говоря. Ему, вообще-то, ничего не мешало банально хотя бы позвонить Женьке на следующий день и попробовать всё объяснить. Но, честно говоря, он сам с трудом помнил как прошла та первая неделя, пока отец лежал в реанимации с сердечным приступом, а мать потихоньку сама себя сводила в могилу, волнуясь и доводя далеко не молодой организм до истощения. Нужно было присмотреть за родителями, обеспечить им все условия, врачей и лекарства, проконтролировать работу в главном офисе фирмы, разобраться с повисшими поставками, проверить оплату выполненных договоров…

Фармацевтический рынок и рынок медицинского оборудования, его поставки ремонта и обслуживания, были привередливы и требовали жёсткого, постоянного контроля. К тому же, работа позволяла не концентрироваться на собственных переживаниях. И не думать о том, что же он натворить-то умудрился.