Раздвинув руками пахучее сено, Люба уселась на хрустящую подушку из колючих сухих стебельков травы и, запрокинув голову, закрыла глаза. Перемешиваясь с сумеречной осенней стынью, горьковатый дурманящий запах уходящего лета пропитывал окружающую тишину необъяснимой ностальгией, и, поднывая, глупое сердце словно требовало боли, раз за разом пытаясь вернуться туда, куда дороги не было. Сжав ладонью сухую траву, Люба почувствовала, как острые стебельки впились в кожу. Десять лет жизни, расколовшись на дни, рассыпались по скрипучим деревянным половицам сараюшки, словно лежалые зёрна ржи, и ничего из этого прошлого ни девочке, ни мальчику исправить было не дано. Откинувшись на сено, через щель в крыше Люба смотрела на темнеющее небо и твёрдо знала, что совсем скоро, через несколько минут, дверь сарая скрипнет, и, подводя черту, жизнь заставит её сделать выбор.

* * *

— Ты смотри-ка, чего деется — рыба-то косяками пошла. — Отделив от ломтя серого ноздреватого хлеба большой кусок, Архипов несколько раз приложил его к перепачканным усам и, отправив в рот, с прищуром кивнул в сторону двери, только что закрывшейся за Марьей.

— Ты у меня, Архипушка, точно сыч — всё усмотришь. — Подкладывая мужу на тарелку нарезанное пластами нежно-розовое, с тонкими прожилками сало, Вера перехватила направление его взгляда и, выразительно поиграв бровями, прикусила нижнюю губу.

— Невелика заслуга усмотреть, коли от тебя никто не скрывается. — Смердин потянулся через стол, прицелился и ткнул вилкой в миску с солёными рыжиками, но ушлый гриб, совершив обходной маневр, ловко ускользнул и, слюняво чмокнув, плавно вернулся на своё прежнее место.

— То, что у Любки с Кирюхой всё обретено, — коту понятно. — Подхватив рукой с тарелки два куска сала, Архип старательно уложил их на хлеб и, прижав пальцами, впился в розоватую мякоть зубами. — Как только ему конец службы выйдет, он свою законную быстро по борту пустит, — да на тёпленькое место.

— Нужен он Любке! — оттопырив губу, философски заметила Вера. — Что с него взять, кроме вшей на гашнике? Шелестова — краля сытая да холёная, такую содержать — пупок развяжется.

— Нужен, не нужен, а в сарайку шмыгнула. — Устав безуспешно тыкать вилкой в рыжики, Смердин поднял миску с грибами над столом и, наклонив её, вывалил большую половину в свою тарелку.

— Сдаётся мне, Марья это дело так не оставит, она хоть и тихая, а характером в отца, от своего не отступится, — с сомнением в голосе изрекла Вера.

— Дык в Маньке гонору-то будет поболе, чем в ентих двоих голубчиках сообча. — Проведя скрюченными артритом пальцами по плешивой макушке, Филька смачно хлюпнул носом.

— А что с её гонору пользы? Подаст Кирюшка на развод — детей у них общих нет, никакого имущества — тоже, тем же днём и печать в паспорт: холостой, — попробовал возразить Архип.

— Во-о-на как: холосто-о-й? — разведя руками, Филька облизнул губы. — Да куды ж ему на раззавод подавать, коли у него этого самого имущества и впрямь нету?

— Как нет, когда после Анны ему цельный дом остался? — напомнил Иван.

— И нужон ему опосля Москвы ентот дом, как козе самокрутка! — визгляво фыркнул Филька. — В карманах — по дыре, енститутов не кончил, — не жаних, а сказка!

— Не знаю, правда ли, нет, а только люди говорят, будто его из комсомолов выгнали, — словно сообщая великую тайну, понизила голос до шепота Вера.

— За что ж ему такой позор вышел? — от удивительной новости Иван даже опустил вилку.

— Чего не знаю, того не знаю, — досадливо протянула Вера, — да только думается мне, и тут без Любки не обошлось. Как думаешь, Архипушка, может, стоит выйти на двор, посмотреть, как бы у них там чего не вышло? — Сгорая от любопытства, Вера заёрзала на скамье, обтянутой небеленым холстом, и просительно посмотрела на мужа.

— Сиди, где сидится, и не лезь, куда не просят, — коротко цыкнул он. — Хоть Кряжин и сопля, не чета покойному Савелию, а всё ж мужик, и в своих бабах разобраться должен сам, без помощников.


— Октябрь, ноябрь, декабрь, — а там — рукой подать, и я — дома, поженимся, станем жить, как люди, — сбивчиво шепча, Кирилл торопливо прикасался к шее Любы губами и в упоении, закрыв глаза, вдыхал незнакомый запах дорогих духов.

— А как живут люди? — безотрывно глядя через щель на небо, Люба неспешно застёгивала пуговки на блузке и, чувствуя на своей коже горячее дыхание Кирилла, улыбалась одними губами.

— Ну, как?.. — Кирилл, приподнявшись на локте, перевернулся на живот и, наклонившись над Любой, растерянно посмотрел ей в лицо. — Как живут другие, так и мы станем жить: Мишка в мае окончит первый класс, мы с тобой возьмём отпуск и поедем все втроём куда-нибудь на море… А ещё лучше не на море, а к нам, в Озерки. Ты напечёшь нам пирогов, накроешь стол белой скатертью, а мы будем есть и нахваливать.

— А потом?

— Потом? — Кирилл ненадолго задумался. — Потом мы вернёмся в Москву, станем работать. Я пойду на завод, обучусь какой-нибудь профессии, токаря, например, или слесаря. Ты уйдёшь из своего горкома, нечего тебе делать в этом собачнике, устроишься в какое-нибудь другое место, и заживём мы дружно и счастливо. А через годик… — уткнувшись в волосы Любы лицом, Кирилл тихо засмеялся, — через годик мы родим Мишке братика… или сестричку, это уж как получится.

— А на что мы будем жить… долго и счастливо? — От осознания ожидающей её перспективы жить на зарплату токаря, Любе стало смешно.

— Какая же ты меркантильная! — улыбнулся Кирилл и, наклонившись над Любой совсем близко, провёл языком по её губам. — Глупенькая, разве в деньгах счастье? Я же люблю тебя! Так ты согласна выйти за меня замуж?

— Ай-ай-ай! Женатый человек, а предлагает девушке такие глупости!

Вздрогнув от неожиданности, Кирилл вскочил, но, не удержав равновесия, снова повалился на сено, а Марья, принуждённо рассмеявшись, широко распахнула дверь и вошла в сарай.

— Какого чёрта ты сюда притащилась?! — Вытаращив глаза и дрожа от злости, Кирилл попытался заслонить собой Любу, но Марья, сделав полукруг, обошла сеновал и, скрестив руки на груди, остановилась прямо напротив лежащей на сене парочки.

— Извините, если не вовремя, просто за тобой, Люба, из Москвы прислали машину, вот я и решилась вас побеспокоить: не дело это, вы тут милуетесь, а шофёр за рулём, как на иголках.

— Какая, к чёрту, машина?! — в бешенстве закричал Кирилл и, чувствуя, как к его щекам приливает волна горячей крови, вскочил на ноги. — Если ты сейчас же не уберёшься с глаз моих долой, я не знаю, что я с тобой сделаю!

От нахлынувшей злобы зубы Кирилла скрипнули, и, сжав кулаки, он был уже готов броситься на Марью, когда спокойный голос Любы заставил его прирасти к месту:

— Чего ты кричишь на Машку, словно буйнопомешанный? Сядь и прекрати устраивать цирк.

От неожиданности Кирилл потерял дар речи. Широко раскрыв глаза, он несколько раз ошалело моргнул, потом перевёл взгляд с Марьи на Любу… обратно и, с трудом сглотнув, шевельнул тяжёлым языком:

— Что всё это значит?

— Это значит, что за мной прислали машину, и мне пора возвращаться в Москву. — Вычищая из волос сухие травинки, Люба неторопливо поднялась на ноги, искоса взглянула на вконец растерявшегося Кирилла и, с презрением усмехнувшись, отметила, насколько жалким и смешным выглядит её бывший избранник сердца.

— Какая ещё машина? Откуда она взялась? — Оторопело глядя перед собой, Кирилл никак не мог собраться с мыслями.

— Прости, Кирюша, но все те годы, что ты мужественно вёл борьбу с собой, нам с Минькой нужно было как-то жить.

— То, что ты говоришь, — ужасно! — Кирилл что есть силы стиснул кулаки, чувствуя, как на него волнами, постепенно, накатывает тошнота. — Это же… Это же значит, что ты продала себя за деньги!

— А разве ты поступил как-то по-другому? — встав рядом с Любашей, Марья с презрением взглянула на мужа и, пренебрежительно дрогнув губами, бесшумно и коротко выдохнула.

— Я? А причём здесь я? — От сумбура в голове перед глазами Кирюши поплыли разноцветные пятна. — Причём здесь я, я тебя спрашиваю?! — нервно повторил он.

— Как это причём? Разве не ты, поганец, погнавшись за красивой жизнью в столице, женился на партийном положении дяди Миши, бросив в Озерках беременную Любку? — спокойно спросила Марья, и от её интонации по позвоночнику Кирилла побежали ледяные мурашки.

— Что она такое говорит? — переведя взгляд на Любу, словно ища поддержки, Кирилл беспомощно захлопал длинными ресницами, и под его смуглой кожей разлилась тёмная густота.

— Правду. — Взгляд Любы был холодным, глубоким и неузнаваемо жёстким.

— Неужели ты думаешь, что сможешь таким образом меня вернуть? — Полыхнув огнём, глаза Кирилла с яростью уставились Марье в лицо. — Ты, дрянь, всю мою жизнь сломала! Я тебя ненавижу!

— Да кому ты нужен, кусок дерьма! — спокойно проговорила Марья и, обернувшись к Любе, добавила: — Там, у крыльца, тебя дожидается «Волга», так что ты не очень-то задерживайся. А с этим… — кивнув на Кирилла, Марья усмехнулась, — этим барахлом можешь распоряжаться, как хочешь, я в претензии не буду. При первой возможности я подаю на развод. — Развернувшись, Марья сделала шаг в сторону двери, но, уже взявшись за ручку, внезапно остановилась. — Да, и ещё: если в течение тех трёх дней, что ты будешь находиться в увольнении, ты не соизволишь заехать в мою московскую квартиру и забрать своё тряпьё, я выброшу его на лестничную клетку. Ещё раз извините, что помешала вашей важной встрече, — с издёвкой проговорила она и, бросив на обоих неприязненный взгляд, вышла на улицу.

— Вот сволочь! — с сердцем выдохнул он. — Обязательно ей нужно всё испортить.

— Да, в общем-то, портить было особенно и нечего. — Одёргивая пиджак, Люба приблизилась к двери. — Будь здоров, Кирюша, мне пора.