Эмили внимательно смотрела на него, ее глаза сияли. Он указал рукой на дверь в гостиную и сказал:

— С этого вечера я начинаю жить так, как я хочу. Я должен был курить украдкой, когда была жива Нэнси, и я курил украдкой, боясь, что кто-нибудь из них зайдет. Теперь этого больше не будет. Поэтому, девочка, я буду курить здесь на кухне. И... — Его голос опустился почти до шепота, когда, приблизив голову к ее голове, он добавил: — И я собираюсь сделать кое-что еще. Знаешь, что это?

— Нет, мистер Мак-Гиллби.

— Я собираюсь пить в доме пиво, когда мне этого захочется!

Рот Эмили стал похож на удлиненную букву «о», а затем закрылся, и она прикусила губу, чтобы не засмеяться, а он, подражая ей, тоже закусил губу; затем они оба громко расхохотались. Они стояли по разные стороны стола, опираясь на него всей силой в своем веселье. Но, подобно медленно закрываемому крану, веселье улеглось, и они затихли, глядя друг на друга мокрыми от смеха глазами, а Эмили пробормотала:

— Ох, мне не следовало так смеяться.

— Почему? Почему бы и нет? Вот что, сядь, девочка, я хочу с тобой поговорить. Я давно собирался поговорить с тобой, сказать тебе о многом, но я думал, что еще не время. Во всяком случае, — он медленно покачал головой, — я хочу сказать, что отныне и впредь я перестану изображать из себя ханжу.

Эмили села у другого конца стола и ждала, внимательно глядя на Мак-Гиллби, а он сидел и смотрел прямо перед собой, как будто видел себя возвращающимся в прошлое. Потом он тихо сказал:

— Мне всего тридцать пять лет, Эмили, я все еще молод. Я был женат на Нэнси всего два месяца, когда ты впервые пришла работать в наш дом по вечерам пятниц и воскресеньям. Она была на девять лет старше меня, и я позволял себе думать, что женился на ней, потому что она отвратила меня от пьянства.

Он повернулся и посмотрел на Эмили.

— В молодости я очень сильно пил и, естественно, дымил как труба. Как бы то ни было, я встретил ее в один дождливый и ветреный вечер, когда ее зонтик вывернулся наизнанку и почти понес ее через открытое пространство доков. Я только что вышел из «Виноградин», и она практически упала мне на руки. Вряд ли что-то можно было сделать с зонтом, но я удержал ее и спросил, куда она направлялась. Я очень хорошо помню, как она цеплялась за мою руку, заглядывала мне в лицо и принюхивалась. Я, наверное, вонял, как винная бочка, и, более того, мы с ребятами в тот день разгружали судно с железной рудой, а от нее исходит своеобразный запах, как бы запах пота. Однако, несмотря на это, она разрешила мне проводить ее вот в этот самый дом; а потом пригласила меня войти. Теперь-то я понимаю, что она решила сделать это в ту минуту, когда я схватил ее, чтобы она не взлетела.

Мак-Гиллби облизал губы, разгладил указательным пальцем усы, а затем продолжил:

— Она налила мне чашку чаю и узнала, что я холостяк, а я узнал, что она приглядывала за своими родителями и что они умерли один за другим в течение последних трех лет, оставив ей дом, официально оформленный, завещанный и оплаченный, а также не очень большой еженедельный доход. Но на жизнь ей хватало. Она не работала, у нее было слабое сердце, но ничего особенно серьезного, как она сказала. Вот так все и началось. Менее чем через два года Нэнси стала миссис Мак-Гиллби, и менее чем через три месяца после нашей женитьбы она слегла, правда, сначала иногда поднималась, как ты должна помнить, но я полагаю, что чаще, чем это было нужно. Нэнси была женщиной, которой не надо было выходить замуж... Понимаешь, что я имею в виду?

Когда Эмили не ответила, он добавил:

— Не имеет значения, понимаешь ты сейчас или нет, когда-нибудь ты поймешь. Во всяком случае, она отучила меня от пива задолго до нашей женитьбы, но она не могла заставить меня петь гимны до самого последнего времени. Знаешь ли, Эмили, знаешь, что я узнал о жизни? За все в ней надо платить, иногда сжав зубы. Мне не нужна была Нэнси, но мне нужны были домашний уют, чистота, а также сознание того, что, придя домой, я получу тепло и хорошую еду. Понимаешь, я до этого ютился в берлоге моей сестры на Док-стрит, а ты знаешь, что из себя представляет Док-стрит. Более того, моей жене принадлежал этот дом, целиком и полностью, и со всем содержимым. Ну, тогда я думал, что если я женюсь на Нэнси, то все это со временем станет моим, вот я и женился. Но, Боже Всевышний! Мне пришлось расплачиваться за это. Да, я расплачивался за это, Эмили. Но учти, я, со своей стороны, ни разу не нарушил условия сделки, я всегда был честен с ней. Ты ведь можешь за это поручиться, правда?

— Конечно, мистер Мак-Гиллби, конечно.

— Эмили.

— Да, мистер Мак-Гиллби.

— Как ты думаешь, не могла бы ты теперь перестать называть меня мистер Мак-Гиллби, а называть меня просто Сеп?

— Что?! — Она затрясла головой. — Это было бы смешно. Я не думаю, что я...

— Послушай, не говори, что ты не думаешь, что сможешь... давай попробуй. Не так уж трудно произнести... Сеп? — Он немного вытянул шею в ее сторону.

А она засмеялась и сказала:

— Нет, ой, нет.

— Ну же, давай, что значит «нет»?

— Нет... Сеп. — И снова они вместе смеялись, но теперь не так бурно, и, наклонив голову набок, он тихо спросил:

— Ты считаешь меня ужасным?

— О нет! Я думаю, что вы очень хороший. Я имею в виду, вы очень хорошо относились к миссис Мак-Гиллби... были добры к ней.

— Да, да, я очень старался; я чувствовал, что в долгу перед ней. Однако учти, что иногда, должен признаться, мне хотелось бросить все к черту, особенно когда мне нельзя было закурить... Держу пари, ты часто задумывалась над тем, где я прячу табак.

— Да. Это так. — Рот Эмили был широко открыт, а глаза моргали от удивления.

— Тогда пошли, я покажу тебе. — Он ухватил ее за руку, потянул в переднюю комнату и там сказал: — Опусти шторы, а я зажгу газ.

Когда это было сделано, Сеп указал на небольшое бюро, стоящее в нише справа от камина.

— Это единственная мебель, которую я когда-либо купил. Помнишь тот день, когда я доставил его? Вез на тележке, взятой напрокат аж с Фредерик-стрит. Забавно, как я нашел его. Проходил мимо магазина подержанных вещей, типа рынка Пэдди, в котором продавались всякие дешевые товары. Так случилось, что я остановился и посмотрел на то, что было представлено на витрине, и за всем этим я увидел, как парень внутри магазина открыл вот такой ящик. — Он подошел к бюро и поднял крышку, которая откинулась назад на свою вторую половину, и их взору предстал письменный стол с тремя выдвижными ящиками. Потом Сеп продолжил: — Парень выдвинул ящик. — Он показал, как это делается. — Потом я увидел, как он засунул руку внутрь, вот так. — И снова он показал, как это делается. — Затем на моих главах, как сейчас на твоих, верхняя часть столика медленно поднялась.

— Ничего себе, мистер Мак-Гиллби... то есть... — она хмыкнула, а потом сказала: — Сеп, — и показала пальцем на небольшой шкафчик с ящичками с двух сторон, который так неожиданно появился. Потом сказала: — Ничего себе, кто бы мог поверить?

— Сначала я не поверил, девочка, но в мгновение ока я оказался в магазине и сказал этому парню: «Хорошая работа», — а он ответил: «Да, хорошая. Я только на днях нашел его, и старушка продала мне его. Сказала, что он был в ее семье многие годы. Но ей не хватало на жизнь. И знаете, что самое интересное, она ничего об этом не знала, ну, о потайном ящичке, но я сразу узнал этот тип мебели, я видел такие раньше. Хорошая вещь, правда?»

Я стоял и кивал головой. Потом сказал: «Сколько вы хотите за него?» — «О, — сказал он, хмыкая и мямля, — он стоит недешево». — Я ему показал, что он весь был побит у основания, а крышка была сильно испорчена, будто на нее ставили тарелки с горячей пищей. «Это легко исправить», — сказал он и добавил, что меньше чем за шесть фунтов не отдаст.

«Ну и ну! — сказал я. — Шесть фунтов!» — Чтобы быть кратким, скажу, что я сбил цену до пяти фунтов. Поверь мне, Эмили, я так хотел купить это бюро, что отдал бы и десять фунтов. Да, я отдал бы ему десять фунтов, потому что первое, о чем я подумал, это то, что у меня будет место, куда прятать табак. — Сеп радостно улыбнулся девушке, а она улыбнулась в ответ и сказала:

— Я всегда думала, что из этого угла пахнет табаком, и те несколько раз, когда хозяйка спускалась сюда, она высказывалась на этот счет. Она даже спросила, не зажигала ли я тайком огонь в камине.

Мак-Гиллби закивал ей, будто хотел сказать: «Да, это на нее похоже». Потом, подтянув поближе к бюро один из обитых плюшем стульев с прямой спинкой, который входил в комплект из семи предметов, уселся на него и подозвал Эмили к себе. Затем, словно кто-то мог его услышать, он приблизил к ней лицо и прошептал:

— Я покажу тебе кое-что еще, Эмили, что-то, о чем больше никто не знает. Понимаешь, что, делая это, я хочу показать, что доверяю тебе? И я действительно доверяю тебе, девочка; я думаю, что другой, подобной тебе, не существует. Ты осознаешь это?

Эмили стояла, удивленно моргая, чувствуя, как краска заливает ее лицо, а потом тихо ответила:

— Это очень мило с вашей стороны. Это прекрасно, когда тебе доверяют, и... и я никогда никому не расскажу того, о чем вы мне говорите.

— Я знаю это, девочка, и я не тот человек, который будет рисковать; я прекрасно знаю, что ты никому не расскажешь. А теперь посмотри сюда. — С этими словами он выдвинул один из ящиков и поставил его на кипу бумаги для письма.

Эмили рассматривала содержимое: несколько колец, две цепочки с подвесками и двое больших золотых часов.

— Что ты обо всем этом думаешь, девочка?

Она ничего не сказала, а только покачала головой.

— Они немало стоят, не правда ли?

Девушка снова не ответила, поэтому он поспешно добавил: