Я глубоко вздыхаю, закрываю глаза, открываю дверь и вхожу.

Ух ты! В приемной сидит не меньше тридцати девушек. Странно, почему же их пригласили в то же время, что и меня? Надеюсь, я пришла в нужный день. Однажды я уже путала даты. Я должна была участвовать в суде присяжных, но случайно назначила на тот же день педикюр…

Направляюсь прямо к секретарше, чтобы развеять сомнения.

— Простите, какое сегодня число? — вежливо спрашиваю я.

Именно в этот момент она наклоняется, чтобы завязать ботинок, и, не разгибаясь, бормочет:

— Понедельник.

Я откидываю челку в сторону, рассеянно покашливаю и сообщаю ей свое имя. Потом сажусь на краешек сиденья рядом с двумя другими девушками. Они примерно моего возраста, роста, веса, размера обуви и лифчика. И вообще удивительно похожи на меня.

Такого со мной еще не случалось. Обычно, когда я захожу в комнату, полную незнакомых людей, они все разного роста.

Продолжаю сидеть на краешке, будто готова внезапно встать и уйти.

Все-таки неловко не помнить, какой сегодня день. Я пытаюсь убедить себя, что очень занятые люди часто путаются во времени. Пусть думают, что у меня сбился суточный ритм из-за перелетов, мол, на этой неделе я так часто меняла часовые пояса, что на моих часах уже вторник, а то и среда. К счастью, никто не видит мои часы, и только я знаю, что они не ходят уже больше года.

Кстати, не мешало бы спросить, сколько времени… Хотя, пожалуй, не стоит еще раз привлекать к себе внимание. Всегда можно примерно вычислить, который час, если вспомнить, когда вышла из дома, долго ли ждала такси, и далеко ли было ехать, сколько времени поднималась на шестой этаж и рассматривала вывеску. Ну уж не меньше десяти минут! Перед моими глазами до сих пор стояла надпись, сияющая подобно нимбу: «Женские причуды». Точка.

Я готова на все, лишь бы получить эту работу. Я с радостью побреюсь налысо, если меня попросят, хотя не понимаю, зачем им это. Если меня возьмут, я стану человеком, принадлежащим к миру моды, а не просто безумной потребительницей, покупающей тонны одежды и обуви.

По спине снова пробегает дрожь. Да что это со мной? Здесь же совсем не холодно.

Я устраиваюсь поудобнее и беру чудесно оформленный номер «Причуд».

Любопытно, почему журнал так назвали? Я никогда не задумывалась об этом прежде, хотя выписываю его уже пять лет. Надеюсь, когда буду сотрудником, то узнаю все журнальные секреты.

Я поправляю кремовую юбку с небольшими кружевами. По крайней мере так выразился консультант в магазине — небольшие кружева. Я обожаю носить кремовую одежду. С этим цветом не промахнешься. Я слегка кручу головой, делая вид, будто разминаю мышцы шеи, а сама разглядываю, во что одеты другие.

Слева от меня сидит девушка. Хорошенькая. Настолько хорошенькая, что я невольно начинаю надеяться, может, она уйдет по причине внезапного приступа дурноты… ну, врач, конечно, скажет, что ничего серьезного. На ней розовая шелковая юбка в мелкий черный горошек и маленькая кофточка того же цвета с пуговицами «антик». На шее две нитки жемчуга — розовая и белая, а между ними очень изящная цепочка. И — о Боже! — что это? Кажется, под кофтой черная кружевная блузка.

Она и не смотрит в мою сторону. Заранее уверена, что меня не возьмут. Наверное, полагает, будто я явилась не в тот день, и теперь мне просто надо уйти, или удивляется, почему я, собираясь на собеседование в редакцию самого крутого журнала Америки, оделась как медсестра.

Надеюсь, интервьюер поймет, что на мне молочно-белая одежда. Всякому видно, что это не просто белый цвет, а скорее кремовый. Правда, светло-кремовый. Я подношу журнал к юбке, чтобы сравнить оттенки. Уф, какое облегчение! Юбка почти коричневая по сравнению с бумагой. Вот уж на собеседовании я об этом говорить определенно не буду. Например, и не подумаю сказать что-то вроде: «Откуда такое засилье МОЛОЧНО-БЕЛОГО цвета, который мы видим в каждом номере всех журналов?»

Хорошенькая девушка рядом со мной — та самая, которая вычеркнула меня из списка соперниц, — натуральная блондинка. Разве так бывает? Я даже не вижу корней ее неприлично густых волос. Надо отпустить волосы и навсегда отказаться от челки. Вечно она лезет в глаза, даже теперь, когда слишком короткая.

Интересно, как бы я выглядела со светлыми волосами?

Секретарша приглашает одну девушку за другой каждые несколько минут. Надеюсь, мне хватит времени проявить себя. Обычно мне требуется больше нескольких минут, чтобы расположить к себе собеседника. Только бы хватило ума не брякнуть с порога что-нибудь оскорбительное… С меня станется, особенно когда я нервничаю.

Как тогда, в детском саду, когда в первый же день я спросила воспитательницу, не антисемитка ли она. Самый первый вопрос, который я умудрилась задать. Не «Где вы держите цветные карандаши?» или «Когда у нас полдник?» Прямо с порога я брякнула: «Вы антисемитка?» Я выяснила значение этого слова буквально накануне, и меня оно волновало. А получилось ужасно, будто я ее подозреваю… С тех пор воспитательница меня невзлюбила.

— Хлоя, прошу за мной. Секретарша говорит с таким видом, будто это самая скучная фраза в английском языке. Можно подумать, она скорее удалила бы себе все ресницы, чем провела на собеседование еще одну девушку. С тем же успехом можно было произнести: «Хлоя, идите за мной, или можете выметаться отсюда, как и все остальные».

Но винить ее в таком отношении нельзя. Она покрасила волосы в розовый цвет, и все для того, чтобы торчать в комнате с тридцатью одинаковыми девушками, каждая из которых отправится домой после трехсекундного собеседования и никогда больше не увидит ни ее, ни ее волосы.

Здесь особый стиль секретарши совершенно теряется. Вообще-то я люблю розовый, хотя и считаю, что для волос этот цвет непрактичен. Должно быть, она потратила не один час, намазывая гелем торчащие пряди, похожие на щупальца. На ту, что на затылке, я даже смотреть не могу. Она в точности как пенис.

Впрочем, ее волосы напомнили мне кое-что помимо пениса. Мою розовую атласную сумочку. Я всегда хожу с ней на официальные приемы, чтобы внести цветовое разнообразие. Обязательно подарю ее этой девушке, если меня примут на работу. На самом деле я никогда не ходила с розовой атласной сумочкой, поскольку меня еще не приглашали на такие приемы. Но секретарше она обязательно понравится. Какая девушка не захочет сумочку под цвет волос?

Я бросаю на нее еще один взгляд, чтобы убедиться, что оттенок совпадает, и подмигиваю. Я хочу намекнуть ей, что у меня есть для нее сюрприз. Секретарша в отвращении закатывает глаза.

Она не из тех, что хотят всем понравиться. Скорее наоборот. Ее лицо покрыто белой пудрой, губы словно в крови, а глаза жирно подведены черным, причем стрелка из уголка глаза сбегает по щеке. На ней черные штаны и очень красивая футболка, только вся рваная и с черепом на спине. На ремне и ботинках металлические заклепки. И запашок от нее еще тот.

Самое забавное, что она смотрит на меня как на ненормальную. Конечно, юбка у меня немножко девчачья, но не настолько же девчачья, чтобы так пялиться. Я пытаюсь убедиться, не поворачивая голову, что воротник кремового пиджачка не замялся. Она продолжает смотреть на меня. Можно подумать, у меня на голове шляпка.

А вдруг?

Я невольно касаюсь головы, чтобы развеять сомнения. Конечно же, это просто смешно. Про такую вещь я бы не забыла, да и нет у меня никакой шляпки.

Мне ни с того ни с сего хочется сказать «дерьмо» и ошарашить ее. Может, она подумает, что я тоже готка, только маскируюсь. Ну нельзя же столько на меня смотреть! Будто это у меня воспаленная ноздря. Небось вынимает оттуда кольцо перед работой и никогда не протрет спиртом. Скорее всего она даже не настоящая готка. Настоящие готские девицы не вынимают кольцо из носа перед работой. Скорее, она панк. Я всегда путаю эти два стиля. Готы обычно устраиваются туда, где требуется пирсинг лица. Они работают в «Старбаксе», а не в женских журналах. Моя сестра Зоя назвала бы ее псевдоготкой.

Зоя для всех находит названия. Получается обычно внушительно, однако в половине случаев я не понимаю, что она имела в виду. Взять то же слово «псевдо». Я долго считала, что это значит «псих».

Разумеется, я понимаю, почему в Хэллоуин люди наряжаются Франкенштейном, но зачем пугать людей, если за это не дадут конфет?

У нас в средней школе была одна девчонка-готка. Всего одна. Я выросла в маленьком городке в Нью-Джерси. Такие крайние меры, чтобы обратить на себя внимание, были не в чести. Призыв о помощи, выраженный при помощи одежды, считался дурным тоном. Я никогда не разговаривала с этой девочкой. До смерти боялась, что она ударит меня ножом. Нет, вру. Однажды я заговорила с ней, когда случайно толкнула в школьном буфете. Но сказала немного. Кажется, только: «Простите, мэм».

Даже сейчас не понимаю, что заставило меня назвать ее «мэм». Думаю, отчасти уважение к ее решению выглядеть, как ей нравится, именно в средней школе, а в основном — давний страх перед всем, связанным со смертью. Она ужасно разозлилась, когда я ее толкнула. Даже назвала меня жеманной киской. Да, точно, жеманной киской. Я никому не говорила об этом, кроме Зои, которая немедленно написала готской девице письмо на двадцати страницах.

Письмо было о том, что Зоя разделяет ее мнение о деморализующем влиянии на девочек-подростков современных средств массовой информации, которые внушают нам единый стандарт красоты; она восхищается решимостью готской девочки отойти от шаблонов, но не стоит — совершенно не стоит! — покупать черную косметику. Зоя предлагала психологическую поддержку и консультации по использованию косметики, если девочка извинится передо мной на виду у всей школы.

Трудно поверить, что она на такое способна. Она невысокая и хорошенькая, и волосы у нее потрясающие. К сожалению, моя сестра страшно упрямая и постоянно о чем-то размышляет. С другой стороны, кто без недостатков?