— Все и так ясно, не хочу тебя видеть! Ни сейчас, ни впредь. Я даже не уверена в том, что смогу выносить твое пребывание в соседнем доме.

— Вот как, значит? — зло спросил Тед.

— Значит, так.

— После нашей ночи?

— Ничего из того, что случилось, не было настоящим.

— О нет, все было наяву! — с коротким смешком сказал он. — И на твоем теле остались свидетельства того, что тебе это не приснилось.

Элизабет покраснела, вспомнив об отметинах, оставленных его поцелуями, которые она обнаружила на груди и бедрах, когда утром принимала душ. Еще час назад она гордилась ими, считая чем-то вроде подписи художника на своем творении, рожденном вдохновением и любовью. Но сейчас ей было мучительно стыдно даже думать о том, что Тед прикасался к ней губами в таких интимных местах.

— Послушай, Элизабет, — примирительно заговорил Рэндольф, — я не виню тебя за то, что ты разозлилась. Я даже не виню тебя за то, что ты скоропалительно сделала неверные выводы. Я прочел нечто, что мне не предназначалось, что-то сугубо личное и интимное. Я вторгся в область, в которую не должен был вторгаться. Но… — здесь он сделал паузу для большей выразительности, — если это и изменило мое отношение к тебе, то только в одну сторону: сделало тебя еще привлекательнее в моих глазах.

Элизабет патетически ткнула пальцем в листы на столе.

— Я не девочка, которую украли из дома, так же как и ты — не пират. Она — плод моего воображения. Ничто. Пустая выдумка!

Тед медленно покачал головой:

— Нет, тут ты не права. Она — это ты. Она — это то, чем ты втайне себя считаешь, такая, какой ты себя ощущаешь. В ней твоя скрытая сексуальность, в ней твое отношение к сексу и любви, то, что ты хотела бы получать в постели, но никогда не решилась бы попросить. Как у луны, у всех нас есть темная сторона, та, о которой никто не знает. Такими мы сотворены, и здесь нечего стыдиться.

Элизабет отступила, почти прижавшись к стойке. Решительно тряхнув головой, она в ужасе воскликнула:

— Нет! Я не такая!

— Да, ты не такая. Внешне. Внешне ты — стопроцентная леди. Неужели не понимаешь, что делает тебя такой притягательной, такой чертовски соблазнительной? — Его голос сделался тише и нежнее, он говорил, словно желал ее умаслить. — Элизабет, как ты думаешь, почему мне хотелось спать с тобой этой ночью?

Сейчас его слова о том, что он мог бы полюбить женщину, рядом с которой хотел бы просыпаться, вспоминались ей как грубая насмешка. Она не должна ему верить. Она не даст ему вновь одурачить себя.

— Чтобы ты мог использовать меня до тех пор, пока я не превращусь в подстилку у твоих ног, о которую можно вытирать ноги, а потом выбросить!

Брови Теда сошлись к переносице. Он потерял терпение. Наклонившись к Элизабет и прижав ладони к буфетной стойке по обеим сторонам от нее, он заставил ее откинуть голову и посмотреть ему в глаза.

— Ты злишься не потому, что я прочел описанные тобой постельные сцены. Ты затем и писала свои опусы, чтобы их читали другие. Ты расстроилась из-за того, что я — не безликий незнакомец. Ты бесишься оттого, что утратила инкогнито. Маска, я тебя знаю! Теперь я знаю твой секрет. Теперь я знаю, что за холодным надменным фасадом кипят страсти.

Слова его были словно капли воды, падающие на раскаленную сковородку. Они словно обрели вес и форму, шипя и скатываясь в шарики. Элизабет подняла руку и изо всех сил ударила его по щеке.

Она сама не ожидала от себя такого поступка. Элизабет не ожидала, что посмеет дать ему пощечину. Тед не вскрикнул, не схватился за красный отпечаток на лице. Но его синие глаза сузились. Медленно он отклонился назад и выпрямился. Элизабет и детей-то шлепала чрезвычайно редко, когда окончательно выведут из себя, а ударив, плакала горше, чем они. В детстве из двух сестер агрессивностью отличалась лишь младшая, Лила. Элизабет же всегда старалась избегать выяснения отношений силой. Но сейчас она не задумываясь ударила мужчину.

Однако испытанный шок от своего же поступка нисколько не умерил ее гнев. Если бы не те злополучные листки, он никогда бы не добился от нее близости. Она ни за что не простит ему предательства. Душевный порыв на деле оказался подлым обманом лицедея. Элизабет становилось невмоготу от одной мысли о том, что все, что он делал с ней, шло не от сердца, а от извращенного любопытства.

Она не сказала ни слова, чтобы остановить Рэндольфа, когда он сердито зашагал прочь и захлопнул за собой дверь так, что та едва не слетела с петель. «Что это ты так разозлился? — хотела она крикнуть ему вслед. — Ты получил больше, чем заслуживаешь!»

Проходило время, но дела не шли на лад.

В течение нескольких дней у Элизабет было похоронное настроение. Она срывалась на детях, и дети, словно назло, вели себя отвратительно. Однажды, вернувшись с работы, она обнаружила, что они сидят у Теда в гамаке и играют со щенками, и, не выдержав такого безобразия, заорала на них, требуя немедленно вернуться домой. Они неохотно явились на зов, спрашивая, зачем вдруг понадобились матери, а она так и не смогла придумать разумного объяснения. Весь вечер они дулись на нее, а когда Мэган дипломатично заметила, что было бы неплохо, если бы у них дома поселился какой-нибудь хороший человек вроде Теда, Элизабет немедленно отправила ее восвояси.

Лила позвонила, чтобы расспросить о свидании с Адамом Кавано, но Элизабет отвечала на вопросы сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить, и Лиле ничего не оставалось, как распрощаться, сказав напоследок, что предпочитает дождаться более благоприятного момента.

Дурное настроение способствовало тому, что к Элизабет практически никто не обращался. Приятельницы и соседи понимали, что ей не до них. Но это было к лучшему. Ей и не хотелось ни с кем общаться. Она носилась со своим горем и всячески пестовала его, постоянно находя в своем положении все новые и новые унизительные стороны, и даже получала извращенное удовольствие, какое испытываешь, ковыряя больной зуб.

Но постепенно скорбная уединенность ей наскучила и стала раздражать еще больше, чем общество других людей. Она даже обрадовалась, когда однажды утром к ней в магазин зашел Адам Кавано.

Дважды назвав ее по имени, он рассмеялся, встретив ее испуганный взгляд.

— Кажется, я постоянно застаю вас в раздумьях. Хотелось бы знать, в какие миры вы уноситесь, когда оставляете нас на этой бренной земле?

Элизабет не хотелось раскисать перед этим собранным и чертовски обаятельным человеком. Она не видела Адама с тех пор, как, проводив ее домой, он легонько поцеловал ее в лоб у парадной двери. Скромный поцелуй в лоб — вот все, что он себе позволил. Вот и правильно! Он не пользовался женщинами, как некоторые. И Тед еще смел называть Кавано плейбоем!

— Дурную привычку грезить наяву я приобрела еще в детстве, — сказала Элизабет. — Я отъявленная мечтательница. Все время витаю в облаках, и сестра постоянно изводит меня из-за этого.

При упоминании о сестре Элизабет Кавано нахмурился:

— Кстати, как поживает ваша непочтительная сестрица?

— Все дерзит, — с улыбкой ответила Элизабет, решив про себя, что наступило время налаживать отношения с Лилой. В конце концов, не сестра виновата в том, что Тед Рэндольф оказался подлой крысой.

— Как насчет ленча? — спросил Кавано, не давая ей впасть в летаргический сон.

— Вы о ленче? О нет, благодарю вас, Адам. Я не могу уйти. Мне не на кого оставить магазин. Я обычно приношу еду с собой.

— Закройте его на часок, прошу вас. Я долго думал о наших с вами отношениях. — Голос его изменил тембр, и в глазах заблестели таинственные огоньки. — И в результате этих раздумий у меня появился план. Я должен обсудить с вами нечто очень важное.

Через полчаса Элизабет уже ковыряла вилкой салат из фруктов, взятый в буфете зимнего сада на предпоследнем этаже отеля «Кавано». Они с Адамом сидели за угловым столиком, и стеклянные стены оранжереи открывали им великолепный вид на город с одного из самых высоких небоскребов центра.

— Ну и как?

— Я не знаю, Адам. Вы меня буквально ошарашили своим предложением…

— Не может быть, чтобы я вас так уж удивил.

— Честное слово, я не ожидала!

Элизабет подняла встревоженные светло-голубые глаза и встретилась с его вопросительным взглядом.

— Я никогда не думала о том, чтобы открыть еще один магазин. У меня и этот отнимает массу времени и энергии.

— Я понимаю и отдаю вам должное, — сказал Адам, отпив ледяной воды. — Я принимаю во внимание ваше положение и отдаю себе отчет в том, что вдова с двумя детьми не слишком подходящая кандидатура для расширения бизнеса. Мы как-то не привыкли к тому, что одинокие матери открывают филиалы в других городах и разъезжают по свету. Но вы не такая, как все. В вас я уверен. Вы справитесь.

Несмотря на то что предложение Кавано об открытии новых филиалов явилось для нее полной неожиданностью, Элизабет поймала себя на том, что испытывает гордость. Ей польстило, что Адам высоко оценил ее деловые качества. Карьера деловой женщины была фактически навязана ей обстоятельствами, Элизабет ни за что не пошла бы по этому пути, если бы не смерть Джона. Или ей так только казалось? Надо же, чего-чего, а стремления быть «выше, дальше и сильнее» она в себе ни разу не замечала.

Подавшись вперед, пронзая Элизабет взглядом своих темных глаз, Адам перешел в наступление:

— «Фанта-Си» — одно из самых прибыльных предприятий наших лицензиатов. Я присмотрелся к вашему стилю ведения дела: у вас чутье! Наилучший процент торговой наценки. Ваш бизнес впечатляет. Вы произвели на меня впечатление. Я не могу найти у вас ни одного изъяна! Разве что мечтательность, — с улыбкой добавил Кавано и подмигнул. — Вы нашли уникальный рынок сбыта. Вы чувствуете, что будут покупать. Люди готовы заплатить хорошие деньги за качественный товар. А статистические выкладки показывают, что публика, останавливающаяся в моих отелях, привыкла получать первоклассный сервис. И я заинтересован в том, чтобы мои лицензиаты отменно делали свое дело.