Мысли об отце привели его в мрачное настроение.

– Он был не только мошенником. Его властность и самодурство ужасали меня еще в детстве. Такие, как мой отец, считают, что имеют полное право распоряжаться жизнью своих близких, даже если его дети голодают, а жена, которая часто приносила в приданое свой капитал, вынуждена прозябать в бедности.

– Наверное, в том и проявляется неравенство полов. По-моему, это очень несправедливо.

– Согласен. Мужчина может в полной мере пользоваться привилегиями своего пола, а семья, которую он походя оскорбляет, не более вольна подвергать сомнению его власть, чем лакеи, которые чистят ему сапоги.

– Должно быть, тебе пришлось тяжело, когда он умер.

– Когда я осознал масштаб проблемы, я ломал голову, как расплатиться с банком и кредиторами. Я решил не объявлять официальное банкротство. Мне больно было даже думать о таком исходе. Вся моя жизнь оказалась запятнанной из-за пристрастия отца к азартным играм и беспутству. Вся моя жизнь стала попыткой доказать, что его тень не легла на меня. Долгие годы я пытался обо всем забыть. Я мысленно выгнал прошлое за дверь и старался держать ее на замке. Однако прошлое никуда не девалось.

Джейн смотрела на его побледневшее гордое лицо, тронутая болью, которая слышалась в его голосе.

– И тебя по-прежнему мучает то, что он с тобой сделал!

– Бывали времена, когда боль была такой глубокой, что я не мог смотреть на себя в зеркало. Он не внушал мне ничего, кроме отвращения. Мама обрела покой только после его смерти.

– А ты?

– Я испытал благодарность, которая облегчила мне душу. Но когда я вспоминаю, как он умер… – Он замолчал и посмотрел куда-то вдаль.

– Что? – спросила Джейн. – Что ты вспоминаешь, Кристофер? Расскажи. Пусть твои демоны успокоятся раз и навсегда.

Когда он снова заговорил, голос у него был ровный и монотонный, как будто он рассказывал не о себе, а о ком-то другом.

– Он был настоящим зверем… животным, грязным, похотливым животным. – Он осекся и плотно сжал губы, так как прежде ни разу не произносил упреков вслух.

В комнате воцарилось долгое молчание. Джейн сидела рядом с ним, неподвижная и молчаливая.

– Он чуть не убил мать постоянными изменами, – продолжал Кристофер, еле сдерживаясь. – Обстоятельства появления Октавии на свет мучительны. То было ужасное время для моей матери. Она думает: в том, что Октавия родилась преждевременно и стала такой, какая она есть, виноват отец.

– Что было потом? – тихо спросила Джейн; ее теплые пальцы сжали ему руку, придавая ему сил.

– Я вынужден был поехать и разыскать человека, которого я ненавидел больше смерти.

– Что ты имеешь в виду?

– Я был в Лондоне, и мне передали записку, в которой меня просили явиться по определенному адресу – точнее, в бордель. В записке говорилось, что один знакомый мне джентльмен попал в беду. Я сразу понял, что речь шла об отце. Однако… К моему приезду он уже умер: с ним случился удар.

Он замолчал, и Джейн ничего не говорила. Она просто ждала, боясь, что, если она заговорит, он снова спрячется за возведенную им стену… боялась, что он поспешит сменить тему, и она не узнает остального. Сердце ее наполнилось состраданием, она закрыла рот рукой, слушая молча и встревоженно.

– Твоя мать знает, как он?..

– Я избавил ее от подробностей. Как можно признаваться матери в таких вещах?

Джейн понимала: то, что произошло, навсегда останется в душе Кристофера – выжжено в его голове, отпечаталось в сердце. Все останется в его памяти таким ясным, как будто произошло только что.

– Но… это ведь еще не все? – Ей не хотелось усугублять его боль, но она считала: лучше открыть все до конца. – Кристофер, больше никаких тайн. Расскажи о женщине, которая так больно ранила тебя.

Закрыв глаза, он плотно сжал губы и покачал головой. Но через миг он тяжело вздохнул.

– Лили. Ее звали Лили. Она служила в Чалфонте.

– И она изменила тебе с другим?

– Да. С моим отцом. Мне было восемнадцать. Лили стала моей первой любовью, и я ее обожал. Конечно, я с самого начала понимал, что наши отношения ни к чему не приведут… но те несколько месяцев, что мы были вместе, она была моей, и я впервые в жизни познал счастье, которое раньше не мог даже вообразить. Отец в то время находился за границей. Когда он вернулся и увидел Лили, он… не теряя времени, соблазнил ее.

– А Лили?

– Охотно ушла к нему. – Его глаза полыхнули ненавистью. – Зачем ей мальчишка, если она могла получить хозяина? – пылко продолжал он.

– Что с ней случилось?

– В конце концов ей пришлось уйти. Понятия не имею, что с ней стало. Она умерла для меня в тот миг, когда легла в постель с моим отцом.

– И ты по-прежнему носишь боль и горечь на шее, как мельничный жернов?

– Неужели это так заметно? – Кристофер цинично улыбнулся.

– Иногда.

– Джейн, есть вещи, которые нелегко забыть. Когда я впервые тебя увидел, ты напомнила мне Лили.

– Почему? Неужели я на нее похожа?

– Нет, но глаза у тебя того же цвета. Какое-то время это отталкивало меня от тебя, что было глупо с моей стороны. И я держался настороже. Ты была незапятнанной, неиспорченной, не тронутой другим, что вдруг стало представлять угрозу, опасность для моего спокойствия. Ты была опасна, потому что то, что ты никогда не принадлежала другому, отличало тебя от других и придавало тебе привлекательности. Но я больше не желал привязываться ни к одной другой женщине!

– И все же ты попросил меня выйти за тебя замуж.

Он смотрел на нее, любуясь. Она лучилась здоровьем. Он невольно снова погладил ее по щеке, ища в ней черты той молодой особы, которую он встретил на пароходе из Франции, девушки с манящей улыбкой, которую он полюбил, хотя тогда еще не знал этого.

– Когда Лили бросила меня, я убедил себя в том, что больше никогда не полюблю, что у меня хватит силы характера противостоять такому изнуряющему чувству. Правда, тогда я еще не знал тебя. Сейчас все изменилось.

– Правда? Как? – спросила она с замиранием сердца.

– Когда я подарил тебе розы, то был самый правдивый способ выразить свои чувства. Я полюбил тебя, теперь я это знаю. Наверное, я люблю тебя со дня рождения моей матери. Когда я увидел тебя с Октавией – помнишь, ты учила ее не бояться лошадей, – я впервые разглядел тебя по-настоящему. Никто и ничто на свете не нужны мне так, как ты.

– Ах, Кристофер! – Она обвила его шею руками. – Я так боялась, что никогда не услышу от тебя этих слов… что ты любишь меня, как люблю тебя я…

– Джейн, я никогда в том не сомневался, – прошептал он, целуя ее в шею.

Губы Джейн разомкнулись с тихим, безмолвным вздохом, когда он обнял ее, заключив в объятия и прижав к своей мускулистой груди. Он прильнул к ней губами, упиваясь ее нежностью, ее сладостью, согревая, наслаждаясь, возбуждая. Она испустила тихий вздох, когда он взял ее за руку. Подняв ее с дивана, он молча повел ее по лестнице в свою тускло освещенную спальню и, не останавливаясь, закрыл за ними дверь. Поцеловав ее в губы, он отступил и указал в сторону широкой кровати. Джейн улыбнулась.

– Чего мы ждем?

Сняв юбку, блузу и вынув шпильки, она тряхнула головой, и ее волосы мерцающим пологом упали на лицо. Она стояла в одной нижней сорочке, хотя и понимала, что недолго останется в ней.

Раздевшись до пояса, Кристофер прилег к тяжелому изножью кровати. Его глаза горели огнем, когда он смотрел, как Джейн идет к нему, грациозно покачивая бедрами. Ее полные груди готовы были вырваться из-под тонкой материи, и он возбудился в полной мере. Ее босые ноги как будто скользили по ковру, а губы изогнулись в совершенно распутной улыбке.

– Что дальше? – спросила она, останавливаясь в нескольких шагах от него.

Его огненный взгляд прожигал ее.

– Ложись на кровать, Джейн, и я покажу тебе, что дальше!

Джейн рассмеялась низким, грудным смехом и, положив ладони на его плоский, мускулистый живот, провела ими вверх, до ребер и груди.

– Я помню, насколько вы мужественны, милорд, – прошептала она, обнимая его за талию.

Он глухо зарычал, и этот звук эхом отозвался в ней. Медленно, нарочито медленно она склонилась над ним, сначала коснувшись его губами, затем грудями, отчего у него вскипела кровь. От нее исходил жар.

– Джейн, Джейн! – твердил Кристофер, сжимая ее в объятиях и впиваясь поцелуем в ее мягкие, податливые губы.

Они упали на кровать; Джейн оказалась сверху. Глядя в его голодные серебристые глаза, она опустила голову для долгого и пылкого поцелуя. Его руки переместились к ней на талию, он дернул завязки лифа, и сорочка упала с плеч. Джейн встала над ним на колени, маня его поцелуем, интимным прикосновением. Кристофер овладел ею страстно и самозабвенно, увлекая ее за собой в блаженную пропасть наслаждения.


Выбираясь из глубокого сна, Кристофер очнулся словно от транса. На короткий миг он вдруг испугался, уж не приснилось ли ему все, что было. Но потом почувствовал рядом теплое тело Джейн, ее бедро, прижатое к нему, ее женственную фигуру, аромат ее духов – и расслабился.

Воспоминание о ее страстности разжигало в нем пламя. Она искушала его своими руками, своей женственностью, своими губами. Она занималась с ним любовью без всякого стыда. Они вместе распалились добела, расплавились и слились воедино, и оба забыли обо всем на свете. Все, что было прежде, померкло на фоне блеска их единения. Она завладела им полностью и бесповоротно. Раньше он готов был умереть, когда желание приводило его лишь к досаде и мучениям ума и тела. Сейчас же все стало поразительно правильным. Они соединились в любви, и она принадлежала ему.

– Один раз – еще простительно. Два раза – уже явный грех, – прошептала она, покрывая нежными поцелуями его плечо. – Теперь мне придется выйти за тебя замуж.

Кристофер затаил дыхание.

– Ты ведь мне отказала?

– Я передумала. – Прервавшись для того, чтобы его поцеловать, она заглянула ему в глаза. – Ты по-прежнему хочешь на мне жениться – так, Кристофер?