Вичке очень хочется, чтобы маму поцеловал настоящий Принц. Пожалуй, она даже готова дать ей Никона… А она, так и быть, выйдет замуж за Серёжу. Это мальчик в голубой панамке, с которым Вичка познакомилась сквозь забор. Детский сад находится в том же сквере, где гуляют Вичка с бабой Дорой.

На общем семейном собрании решено было Вичку в садик не отдавать, потому что там «рассадник». И когда гости удивляются, какой Вичка развитый ребёнок по сравнению со сверстниками, баба Дора и Шуша краснеют от удовольствия. Каждая приписывает лавры себе.

Обе чуть с ума не сошли, когда Вичка сочинила стишок:

Киска сидит на оконце,

Её пригревает солнце.

Кисонька очень рада,

Хотя на дворе прохлада.

Они ставили Вичку на табурете перед гостями, а баба Дора показывала её своим студентам. Актовый зал хлопал, аплодисменты были похожи на шум дождя. Сначала несколько недоверчивых, как бы раздумывающих хлопков – первые капли дождя. Потом хлопки всё громче, и вот они сливаются в бурный гул, как ливень. Потом утихают, распадаются на слабые дождинки-хлопки.

Маме же Юле всё равно. Она сидит, вытянув на софе длинные ноги, устремив в телефонный экранчик прекрасные глаза: длинные, нарисованные до висков, как у египетской фараонши Хатшепсут.

Она бывает живая только первые минуты, когда входит в прихожую. Снимает и вешает длинное душистое шоколадное пальто. Вичка подпрыгивает, как шарик на резинке йо-йо, и визжит от радости. Она и похожа на шарик, такая же кругленькая.

Вичка от избытка чувств зарывается лицом в мамино пальто:

– Пальто миленькое! Пальто хорошенькое! Пальто вкусненькое! Я его поцелую! Я на нём женюсь!

Мама Юля никогда не скажет, что это глупости и на пальто нельзя жениться. И целовать тоже нельзя: на нём микробы. Мама Юля рассеянно улыбается, вынимает розовый телефон из пушистого, тоже розового чехольчика в виде зайца – и становится туманной и далёкой.

Вичке она привезла очередную Барби. Их у неё уже штук тридцать. «Лучше бы колготки ребёнку купила», – басит баба Дора из-за стеклянной двери кухни, из клубов дыма.

Вичка сделала две пещеры: под столом у Шуши и на нижней полке в книжном шкафу у бабы Доры. В них спят мёртвым сном в прозрачных коробках-гробах бледные куколки с открытыми нарисованными глазами египетских фараонш.

Вичка каждый раз просит маму Юлю привезти Барби с закрывающимися глазками. И хотя бы одного Кена, чтобы он целовал всех царевен по очереди. Но мама каждый раз забывает.


– Что хорошего в твоём Врубеле? – нервничает Жужа по телефону. – Просто возьми серебряную бумажку от шоколада, сомни и распрями кулак. Комканая фольга – вот и весь твой Врубель.

Вичка стоит в углу. Она провинилась. Сегодня в гости приходила дама с Жужиной работы. Они музицировали, потом пили кофе.

Вдруг гостья незаметно пукнула и стала помахивать под столом ладошкой: отгонять воздух. Точно так делала Вичка, если творила то самое. Вичка захохотала и стала легонько в шутку шлёпать тётю по попе, приговаривая: «Ай-яй, как стыдно!». Так делали взрослые за подобный Вичкин грешок.

Но Жужа рассердилась, Вичку нашлёпала и поставила в угол. «Какая несправедливая и непонятная штука жизнь», – размышляет девочка. Провинится Вичка – её шлёпают и ставят в угол. Провинится взрослый – шлёпают и ставят в угол снова Вичку.

За время стояний она проковыряла большую дыру в стене. Когда её обнаружат, Вичке здорово попадёт. Но Жужа редко туда заглядывает. В углу шевелится большой пушистый клуб волос и пыли, похожий на дымчатого котёнка из рекламы «Вискас».

Вичка очень любит рекламу. Там всегда солнышко и голубое небо. И у всех мам есть белозубый, красивый, как Никон, папа. И все улыбаются и любят друг друга. Там хорошенький мальчик, похожий на Серёжу, приговаривает: «Милки Вэй, Милки Вэй», – и ворует конфету. И мама его не шлёпает и не обзывает воришкой, а ласково окликает: «Сыщик!». И даёт конфет сколько влезет. Мальчик заливается смехом. Никакой он не хорошенький, а гадкий, и смех у него противный.

А ещё, если потерявшаяся девочка в рекламе отыскивается, то её осыпают поцелуями и говорят: «Принцесса, солнышко, кнопочка, милая, мы чуть не умерли от страху!»

– Тварь, сволочь, мы чуть не умерли со страху! – кричали баба Дора и вызванная по телефону Жужа. Это когда Вичка пролезла между прутьями детсадовского забора, и они с Серёжей сидели на веранде и болтали ногами во время прогулки, целых два часа. А баба Дора и жужжа гудящими ракетами метались по скверу.

Вичка мечтает о дымчатом котёнке. Но мама Юля привезла хомячка, из-за чего был страшный шум, будто в квартире начался пожар. «Лучше бы колготки ребёнку купила!».

Но делать нечего. Покричали и поселили хомячка у Жужи в старом, мутно-зелёном, слоистом аквариуме.

Однажды хомяк – Вичка назвала его Серёжа – простудился. Ей показалось, что он горячий. Когда у Вички температура, её клали в холодную ванну.

У Жужи в столовой стоял старый самовар. Когда он остывал, из краника в подставленное блюдце капала вода. Вичка выплеснула накопившуюся воду, опустила хомяка Серёжу в блюдце. Это будет его холодная ванна. А сама побежала играть. Спохватилась к вечеру, когда Серёжа уже разбух от воды…

Лучше не думать, а то непрошенные слёзы наворачиваются. Вот тоже странно: разве кто-нибудь просит, чтобы слёзы пришли?

Из щели прямо под Вичкиным носом вылезла сонная зимняя муха. Оправила мятые крылья, попыталась взлететь, но опрокинулась на спину и зажужжала, и завертелась на месте, как пропеллер. Подпрыгнула и поскакала тяжёлыми скачками, как жаба, по своим делам. Вичка тоже скакнула за ней.

– Виктория, марш в угол. Время ещё не вышло.

– Жужа, а купи велосипед, – вспомнила Вичка. Сегодня ей приснился чудесный сон. У неё был дрессированный велосипед. Он сам во сне послушно катился рядом, сам поднимался по лесенке, как собачка.

У Серёжи есть яркий блестящий велосипед на четырёх колёсах. Он разгонялся и небрежно и красиво, не глядя на Вичку, делал круги и проносился мимо забора.

– Я не собираюсь перекладывать груз с души на Бога, – сердится Жужа в телефон. – Я достаточно сильная, чтобы нести этот груз самой. Я не пойму: каяться – это осознавать, что делаешь плохо, и никогда не повторять? Или пытаться исправить грех, и срываться, и повторять снова и снова… То есть постой, сейчас сформулирую…

– Жужа! Велосипед!

– Выдумала: велосипед. Колготки купить не на что… Так, завтра у нас с трёх логопед Фирдоус Илио… Илиодоровна. Господи, с таким именем-отчеством и логопеда не надо…


Всё смешалось в Вичкином доме. У мамы Юли свадьба. Сработала ворожба, снят венец безбрачия! Жених бизнесмен – не прежнее чмо, а другой. Он женится и увезёт маму далеко. Он весь в белом, высокий, лысый и улыбается мёртво и жутко, как мистер Пропер.

Мама Юля сказала, что его зовут Зад, и подтолкнула Вичку поздороваться. Какие неприличные имена бывают у взрослых, но что поделаешь. Вичка, спотыкаясь, смущённо говорит: «Здравствуйте, дядя Зад». Все хохочут, и мама Юля шёпотм поправляет: «Не Зад, а Азат! Дядя Азат!»

Как славно, когда все смеются. Вичка тоже хохочет и звонко кричит, уже нарочно:

– Здравствуйте, дядя Зад!

– Виктория, не вредничай! Извинись сейчас же перед дядей, – сладко улыбается Жужа и больно впивается ногтями в пухленькую Вичкину руку выше локтя.

– Ну что вы, ребёнок балуется! – Мистер Пропер улыбается, наклоняется к Вичкиному уху: «Ещё раз скажешь – дам леща, мелкая засранка!»

Зачем Вичке рыба лещ? Нет, и это не настоящий Принц.


– Свадьба в июне – это экономия. Пионы стоят копейки. Усыплем лестницу и весь зал, будто лепестками роз.

– Нет, но каковы расценки, тихий ужас! Помните советские цены: хлеб 16 копеек, бутылка подсолнечного масла – рубль 3 копейки. Яйцо десяток – 90 копеек, рисовая каша брикет – 19 копеек, пачка кофейного напитка «Кубань» – 19 копеек…

Вичка прислушивается к стрёкоту швейной машинки из кухни, к женскому стрёкоту из спальни. Она путалась под ногами и вот забралась в ванную, сидит перед стиральной машиной. В круглом иллюминаторе бешено плещется пенное бельё. Вичка смотрит, кто победит: розовый пододеяльник поглотит голубой – или наоборот? Побеждает голубой пододеяльник, сожрав розового соперника с потрохами.

Вичка плачет. Сегодня во время прогулки Серёжа катал девочку из группы на велосипеде, и они целовались за верандой. Вернее, не целовались (Вичка видела в фильмах, как это по-настоящему делают дяди и тёти), а стукались носами. Скашивали глаза на прильнувшую к забору, сморщенную от страдания Вичку, и хихикали.

Дворник только что полил газон. Вичка набрала грязи вместе с травой и стала бросать в изменника. Так увлеклась, что не заметила, как её жёстко и цепко взяли за плечо. Воспитательница подвела её к бабе Доре, которая зачиталась толстой книгой. Баба Дора больно дёргала Вичку за руку вниз и обещала, что больше такого безобразия не повторится.


– Вы с ума сошли, Дора Ильинична! – знакомая врач округло подымала бровь. – Вы же грамотный человек, педагог! Это не просто невинные фантазии и фетишизм – это дружба маленькой девочки и взрослого мужчины! Каждый вечер слушает вместо колыбельной дебильную рекламу! Кошмар! Вы не представляете, какой опасности подвергаете… Это любой педофил на улице подойдёт и возьмёт девочку за руку… Она спросит: «Вы Никон?» И пойдёт за ним!

Баба Дора нарисовала в воображении ужасную картину, и схватилась за сердце и за коробочку с таблетками. На улице дёргала Вичку за руку и фанатично шептала:

– Немедленно! Немедленно! Эту гадину на плёнке, этого твоего Никона… Немедленно!

Вичка рыдала.

– Когда тебе плохо, – сухо сказала баба Дора, – оглядись вокруг и поищи, кому ещё хуже.

Мама уедет надолго. Серёжа предал. Сейчас баба Дора придёт домой, сотрёт с кассеты и убьёт Никона. И жарко, невыносимо жарко и душно, как перед грозой.