— Ой, нет, я дома не выдержу! Я…

— Эх, я не я, и шапка не моя, — раздухарился ханурик. Видно, мало ему наподдали.

— И я того же мнения, — подпела Оксана.

Они загоготали по-гусиному. Куда податься? Кругом сплошь невменяемые!.. Я снова переместилась на стул у стенки, сгорбилась, подперев ладонями щеки. Сидела в полном оцепенении, не двигалась, словно приросла к коричневому, потрескавшемуся дерматину.

Часа через два врачи и медсестры, разделавшись с пациентами, устроили чаепитие. К ним присоединился белобрысый охранник в камуфляже, который забавлял коллектив тупыми анекдотами. Мало того что громкий смех ударял по нервам, так еще каждая из «женщин в белом» (прямо сплошные героини романа Уилки Коллинза) сочла своим долгом попросить меня покинуть помещение. Не на ту напали!.. Я не спускала тоскующего взора с входа в заповедные недра больницы, стараясь представить, что сейчас испытывает Серенький.

Круглые настенные часы в приемном покое показывали половину второго ночи. Персонал разбрелся по разным углам, женщины, пользуясь отсутствием вновь прибывших больных, улеглись на кушетки. Охранник тоже облюбовал себе теплое местечко, отгороженное ширмой. Одна Оксана бодрствовала, читала «Комсомолку», но внезапно отбросила газету:

— Прикинь, какие у Шэрон Стоун гонорары? Она дешевле чем за сорок миллионов баксов сниматься не намерена!

— Я рада за нее.

— Ты думаешь, что говоришь? Рада она!.. Старая вешалка рубит бешеное бабло, а я, молодая, в этой мясорубке за четыре тысячи рублей сутками горбачусь!

— Да, несправедливо… Но что толку чужие деньги считать, понятно, что звезды Голливуда не бедствуют. Не пропадут!.. Оксаночка, лапочка, узнай, пожалуйста, как состояние моего Волкова. Я тебя очень прошу, умоляю!

Медсестра заявила, что вообще-то ей влом общаться с некоторыми товарищами из хирургического отделения, но откликнулась на слезную просьбу. Грубо гаркнула в трубку:

— Синев, ты? Ну, чего у вас там с Волковым? Выйди, скажи это его жене, а то она меня уже зае… Ага, ты правильно понял. Нет, не уходит.

— Жив? — оторвала я зад от дерматина. Готова была расцеловать Оксану за то, что признала меня Серегиной женой. Только вряд ли ей понравились бы мои поцелуи. Жена… Как много в этом звуке! Прямо бальзам на душу, животворящий дождь на иссушенную зноем чилийскую пустыню Атаками!..

Показался Синев. Личико помятое, как Оксанин халат, а интонации важные, начальственные:

— Напрасно ждете, Волкова. К мужу вас сейчас никто не пустит, он в реанимации, долго еще будет к вентиляции подключен. Спокойно поезжайте домой: больной под постоянным наблюдением.

— Погодите, выходит, операция закончилась?

— Разумеется. Не шесть же часов ее делать?

— Но вы ничего не сказали насчет того, как…

— Ну, так… Ваш муж без половины желудка остался, кишки ему малость укоротили и подсекли левое легкое. Он в рубашке родился — если бы пуля прошла чуть выше, угодила бы в сердце…

— Живо-ой-ой, — булькнуло у меня в горле.

Синев скривился, словно жевал кислый лимон без сахара:

— Честно говоря, шансы пятьдесят на пятьдесят. Знаете ли…

— Знаю! Сережа выживет — сто процентов! Стопудово!

Я кинулась к интерну с протянутыми руками, будто собиралась задушить, а он попятился: «Чего это с вами?» А меня уже было не унять — повисла на шее молодого хирурга, захлебываясь благодарностями:

— Миленький, хорошенький, спасибо! Спасибо, что спасли моего мужа! Если бы не он… Если бы не вы… Ох, если бы… я бы сама!..

— Ты поглянь-ка, Оксанка, до чего любовь зла, — высунулась из-за занавески дежурная врачиха. — Супруг ей всю морду расцарапал, а она душу за него готова отдать.

— Бабы — дуры, — согласилась недалекая медсестра.

Они меня немножко отрезвили, вывели из временного помрачения. Разжав объятия, я извинилась. Скромник Синев потупился и почему-то начал отряхиваться. Можно подумать, испачкали его, прямо в грязи вываляли… Я заметила в нагрудном кармане его халата сигареты и сглотнула слюну, так захотелось закурить.

— Угостите?

— Да запросто. — Хирург раскрыл и протянул пачку «Петра Первого», сказав, что тоже не прочь покурить.

Хмурая Оксана заявила, что не позволит нам задымлять предбанник приемного покоя, выгнала на улицу. Я облачилась в шубу, а Синев накинул дворницкий ватник, висевший на гвозде за дверью. Видок у него сделался потешным — недоставало только метлы или лопаты. Закурили, ощущая неловкость от молчания, которое первым прервал парень:

— Ваш муж, похоже, не слабо бабло поднимал.

Я закашлялась — табак в «Петре» не чета рафинированному «Парламенту».

— Что, простите?

— Говорю, у вашего мужа, наверное, крутой бизнес.

— Почему вы так думаете? Нет, мы живем довольно скромно… — замяла я опасную тему.

— Охота вам в больнице торчать? По-любому дома лучше. Я бы сейчас с превеликим удовольствием придавил подушку, распечатал бы баночку пивка для рывка, — размечтался Синев.

— А я не могу уйти… Видите, я в тапочках? В чем была из дому выбежала… И потом, у меня такое ощущение: если уеду, Сережке поплохеет.

Он состроил понимающую мину. Спросил, как меня зовут, и сам представился: Никита. С улыбкой добавил, что после сериала о блондинистой тезке-шпионке друзья называют его с ударением на последнюю гласную.

— Влияние экрана на массовое сознание. Психоз. Гипноз, — ответно улыбнулась я, хотя на душе было так же скверно, как во рту от крепкого, невкусного табака. Дружелюбие — признак интеллигентности. Мама внушила мне, что девушка с искусствоведческим образованием не имеет права терять лицо ни при каких обстоятельствах.

Наши окурки полетели в урну, а желание поболтать осталось, по крайней мере у одного из нас. Никита достал новую сигарету, предложил и мне, но я отказалась. Просто стояла рядом и выслушивала его разглагольствования о тяготах работы и нищенской зарплате. Наверное, в благодарность за внимание и понимание Синев предложил:

— Я до утра дежурю, в девять часов планерка минут на пятнадцать — двадцать, а после могу подбросить вас до дому. Идет?

— Было бы замечательно!.. У вас есть автомобиль?

— Ну, автомобиль — это громко сказано. Так, машинешка, и то не моя. Приятель оставил порулить, а сам с женой в Москву подался. Мечтают перебраться в столицу, работу подыскивают, а меня пока оставили за квартирой присматривать. Подфартило! Раньше я шесть лет в общаге трубил, коллективизм достал, надоел до изжоги.

— Никита, а вы не могли бы…

Я не успела закончить фразу, как он догадался без лишних экивоков. Обещал зайти в реанимацию, проверить состояние Сергея. И пригласил меня в ординаторскую на чашку чая. Прямо в лучших английских традициях!

Увы, не могу похвастать, что мое появление вызвало восторг у коллег Синева. Точнее, двое из них меня вообще не заметили, поскольку крепко спали. А третья — грымза бальзаковского, если не сказать глубоко пенсионного возраста — мазнула неодобрительным взглядом и вперилась обратно в телевизор, который почему-то с выключенным звуком транслировал ночной выпуск новостей.

Никита бросил в кружки пакетики с заваркой «Принцесса Нури», залил их кипятком и удалился. А грымза возбужденно воскликнула:

— Смотрите, ОН!

Я послушно посмотрела на экран. Вроде ничего особенного, довольно кондовое совещание где-то в провинции: трибуна и говорящие головы, сплошные пожилые дядьки в зале. Титры известили, что это съезд машиностроителей в Ижевске. Но у врачицы почему-то грудь ходуном заходила от экстаза.

— Господи, впервые за всю историю нашей стране повезло!..

— А в каком смысле? — недоумевала я.

— В смысле с президентом!.. Путин — это же прелесть! Он и у-у-умный, иностранные языки знает, и красивый, и такой сексуальный!

— Сексуальный? — невольно переспросила я.

— Безусловно! Вы только вдумайтесь, это же эталон мужчины: на горных лыжах катается, плавает как дельфин, на истребителях летает, восточными единоборствами увлекается. До чего спортивный! Мозги не пропил, не склеротик, как все эти дерьмовые демократы вроде Ельцина…

— Да… — В другой ситуации я бы взялась спорить, а теперь предпочла уточнить: — А вы в хирургии работаете?

— Ой, я вас умоляю! Разве это работа? Это издевательство!.. Я анестезиолог-реаниматолог высшей категории. Но представьте себе, что такое надзирать над полными палатами полутрупов?!.. Уф-ф, вот они и не живут, и никак не умирают, а я должна протезировать их функции!

— Трудно, конечно… Но я с вами полностью согласна, мне тоже импонируют спортивные мужчины. Вот мой… э-э-э… муж, вернее, как бы муж, будущий муж, — запуталась я.

— Не оправдывайтесь, я понимаю, у вас гражданский брак.

— Так он чемпион по айкидо!.. И его сегодня оперировали…

— Кого, этого бизнесмена, что ли, недобитого?.. Хм, уж сколько я их повидала! В 90-х годах стреляли, стреляли, никак всех перестрелять не сумели, а мы опять выхаживай! Так надоело!.. Вы попробуйте понять меня: мои папа с мамой давно живут в Израиле, брат в Америке, сестра в Германии, одна я застряла в Сибири волею обстоятельств. Сначала хотела, но не могла, а потом могла, но не захотела эмигрировать. Потому что Россию возглавил Путин, и нашей стране весь мир завидовал!

От ее преувеличенно громких возгласов один из мужчин, прикорнувших на диванчике, заворочался под одеялом, второй и вовсе вскинулся, вытаращился ошалело: «Что? Что случилось?.. Розалия Львовна, нельзя ли потише?! В конце-то концов!..» Оказалось, что нельзя. Анестезиолог-реаниматолог высшей категории продолжила изливать эмоции с прежней громогласностью:

— О-о, я так переживаю, что Владимир Владимирович отказался избираться на третий срок!

— Так ведь Конституция… И потом, Медведев тоже вроде мужчина неплохой… — Я очень боялась брякнуть что-нибудь лишнее, невпопад, и в разговоре прощупывала почву, будто шла по тонкому льду или по болоту. Сначала-то решила, что Розалия Львовна просто прикалывается, а теперь сомнений в искренности ее чувств не осталось. Она любовалась на президента, как верующий на чудодейственную икону, обмирала от восхищения, прямо как пушкинская царица молодая, которая «восхищенья не снесла и к обедне померла».