Сара Пекканен - Жена между нами

Кислород понемногу возвращает силы в мое тело, но горло кажется таким опухшим и болезненным, что я не могу сглотнуть. Мне удается сдвинуть свое тело назад и принять сидячее положение, осев спиной на стену коридора.

Эмма торопливо подбегает ко мне. Она босиком и, как и я, затянута в белое платье-футляр. Ее свадебное платье.

– Я услышала крик… вышла посмотреть… но тут… Что случилось?

Я не могу говорить. Я могу только всасывать в себя воздух мелкими жадными глотками.

Я вижу, как ее взгляд опускается на мою шею.

– Я звоню в «скорую».

Ричард остается неподвижен, даже когда в дверях появляется Морин и потрясенно вскрикивает.

– Что происходит?

Морин смотрит на меня – на женщину, которую она вычеркнула из жизни как неуравновешенную, как списанную за ненадобностью жену брата. Потом она смотрит на Ричарда, человека, которого поднимала на ноги и которого любит, несмотря ни на что. Она идет к нему, протягивает руку и касается его спины.

– Ричард?

Он поднимает руку ко лбу, а потом долго смотрит на красное пятно у себя на ладони. Он кажется до странности отрешенным, как будто в состоянии шока.

«Я не выношу вида крови». Это было в числе первых вещей, которые он мне сказал. Я внезапно понимаю, что какую бы сильную боль ни причинял мне Ричард, он не допускал, чтобы у меня шла кровь.

Морин торопливо бежит в квартиру и возвращается с комом бумажных полотенец. Потом встает перед ним на колени и прижимает полотенца к его ране.

– Что происходит? – в ее голосе появляется строгость. – Ванесса, почему ты здесь? Что ты с ним сделала?

– Он душил меня, – я говорю хрипло, и кажется, что с каждым слогом один из осколков фарфора царапает мне горло.

Я должна наконец произнести эти слова.

Лицо у меня искажается, я пытаюсь говорить громче.

– Он хотел меня задушить. Он едва не убил меня. Как и раньше, когда мы были женаты, он причинял мне боль.

Морин ахает.

– Он бы никогда… нет, нет…

Она умолкает. Она все еще качает головой, но плечи у нее оседают и лицо обмякает. Я уверена, что, хотя она еще не видела следы от пальцев, которые, я знаю, уже расцветают у меня на шее, она мне верит.

Морин выпрямляется, отнимает бумажные полотенца от лица Ричарда и осматривает рану. Она снова говорит, оживленно, но в то же время заботливо:

– Все не так плохо. Думаю, даже швы не придется накладывать.

На это Ричард тоже никак не реагирует.

– Я обо всем позабочусь, Ричард, – Морин собирает осколки разбитой статуэтки в ладонь, а потом обнимает брата рукой за плечи и низко наклоняет к нему голову. Я едва различаю ее шепот:

– Я всегда буду заботиться о тебе, Ричард. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Тебе не надо ни о чем беспокоиться. Я рядом. Я все улажу.

Ее слова звучат дико. Но сильнее всего меня поражает странное чувство, с которым она их произносит. Морин не сердита, не печальна, не смущена.

Ее голос полнится чем-то, что я сначала не могу распознать, настолько это противоречит всей ситуации.

И наконец я понимаю, что это: удовлетворение.

Дом, перед которым я стою, своими величественными колоннами и верандой по всему периметру с аккуратным рядом кресел-качалок напоминает особняк в каком-нибудь южном штате. Но на территорию можно попасть только через ворота с охраной по удостоверению личности. Охранник к тому же обыскивает тряпичную сумку, которую я приношу с собой. При виде вещей внутри он поднимает брови, но ничего не говорит и кивком показывает, что я могу идти.

Несколько пациентов больницы «Нью Спрингс» сажают цветы или играют в карты на крыльце. Его я среди них не вижу.

Ричард должен провести в этом заведении для лечения острых психических расстройств двадцать восемь дней, проходя интенсивный курс ежедневной психотерапии. Это одно из условий договоренности, на которое он пошел, чтобы избежать суда за нападение на меня.

Я поднимаюсь по широким деревянным ступеням ко входу, и навстречу мне встает из шезлонга женщина с подтянутыми руками и ногами спортсменки. Яркое послеполуденное солнце светит мне прямо в глаза, и я не сразу ее узнаю.

Когда она подходит ближе, я вижу, что это Морин.

– Я не ожидала тебя сегодня здесь увидеть.

Я не должна удивляться; Морин – это все, что осталось у Ричарда.

– Я здесь каждый день. Я взяла отпуск на работе.

Я оглянулась.

– Где он?

Один из адвокатов передал мне просьбу Ричарда: он хотел меня увидеть. Сначала я не была уверена, что готова согласиться. А потом поняла, что мне это тоже необходимо.

– Ричард отдыхает. Я хотела сначала сама с тобой поговорить, – Морин сделала жест в сторону кресел. – Присядем?

Морин не сразу начинает говорить. Она кладет ногу на ногу, расправляет складку на своем бежевом льняном костюме. У нее явно есть что-то на уме. Я жду, когда она расскажет – что.

– Я очень сожалею обо всем, что произошло между вами с Ричардом, – я вижу, как Морин бросает взгляд на поблекшие желтые пятна у меня на шее.

Но смысл ее слов не соответствует их эмоциональному посылу. Она застыла с прямой спиной, выражение ее лица лишено сочувствия.

Ей все равно, что было бы со мной. Ей всегда было все равно, даже в самом начале, когда я еще надеялась, что мы станем близки.

– Я знаю, что ты во всем винишь только его. Но все не так просто. Ванесса, мой брат многое пережил. Больше, чем ты знаешь. Больше, чем ты можешь себе представить.

Услышав это, я не могу скрыть удивления. Она выставляет Ричарда жертвой.

– Он набросился на меня, – я почти кричу. – Он чуть меня не убил.

Морин, кажется, не обратила внимания на мою вспышку; она просто откашлялась и начала снова.

– Когда умерли наши родители…

– Да, в автомобильной катастрофе.

Она хмурится, как будто моя ремарка ее покоробила. Как будто она бы предпочла, чтобы это был скорее монолог, чем диалог.

– Да. Отец потерял управление. Наш «универсал» врезался в заграждение и перевернулся. Родители погибли на месте. Ричард почти ничего не помнит, но полиция сказала, что, судя по следам заносов, он превысил скорость.

Я отпрянула.

– Ричард не помнит… то есть он был в машине? – вырывается у меня.

– Да, да, – нетерпеливо говорит Морин. – Я это и пытаюсь тебе сказать.

Я потрясена; он не рассказывал о себе даже больше, чем я могла предположить.

– Для него это было чудовищно, – Морин почти проглатывает слова, как будто пытается поскорее проскочить детали, чтобы добраться до самого важного. – Ричард оказался заперт на заднем сидении. Он ударился головой. Корпус машины был сильно помят, и он не мог выбраться. Прошло много времени, прежде чем водитель проезжающего мимо автомобиля вызвал «скорую». У Ричарда было сотрясение мозга, и понадобилось накладывать швы, но все могло бы закончиться намного хуже.

Серебристый шрам над глазом, думаю я. Он говорил, что упал с велосипеда.

Я представляю себе Ричарда, подростка, даже мальчика, который сидит на заднем сидении, оцепенев от ужаса и боли. Зовет мать. Не может заставить родителей очнуться. Пытается распахнуть двери перевернутого «универсала». Стучит кулаками в стекло и кричит. И кровь. Там, должно быть, было столько крови.

– Мой отец был вспыльчив и каждый раз, когда сердился, начинал гнать машину. Я подозреваю, что он ссорился с матерью, когда произошла авария, – Морин говорит уже медленнее. Она качает головой. – Ричард, слава Богу, слушался меня. Я все время говорила ему, что нужно пристегивать ремень.

– Я этого не знала, – отвечаю я наконец.

Морин поворачивается, чтобы взглянуть мне в лицо, как будто мои слова вывели ее из задумчивости.

– Да, Ричард ни с кем, кроме меня, не говорил об аварии. Я хочу, чтобы ты знала, что мой отец выходил из себя не только за рулем. Он проявлял насилие по отношению к моей матери.

Я делаю резкий вдох.

«Мой отец не всегда хорошо обращался с мамой», – сказал мне Ричард, когда я сидела, охваченная дрожью, в ванной после похорон моей матери.

Я возвращаюсь мысленно к фотографии его родителей, которую он спрятал в подвале. Возможно, ему нужно было в буквальном смысле похоронить фотографию, чтобы подавить детские воспоминания, чтобы их легче было подогнать под более благовидную историю, которую он придумал.

На меня падает тень. Я инстинктивно поворачиваю голову.

– Прошу прощения, что прерываю, – говорит медсестра в голубой униформе с улыбкой. – Вы хотели, чтобы я дала знать, когда проснется ваш брат.

Морин кивает.

– Вы не могли бы попросить его спуститься, Энджи?

Морин поворачивается ко мне.

– Я думаю, вам лучше поговорить здесь, а не в его комнате.

Мы смотрим вслед медсестре. Когда она уже больше не может нас услышать, Морин произносит отрывисто, с ледяной ноткой в голосе:

– Послушай, Ванесса. Ричард сейчас очень уязвим. Мы можем договориться, что ты наконец оставишь его в покое?

– Он сам попросил меня приехать.

– Ричард не знает сейчас, чего хочет. Две недели назад он хотел жениться на Эмме. Он решил, что она идеальна, – Морин едва заметно усмехается, – хотя едва ее знал. Когда-то он то же самое думал и о тебе. Он всегда хотел, чтобы его жизнь выглядела определенным образом, как те идеализированные жених и невеста, фигурки на торт, которые он купил для родителей много лет назад.

Я думаю о не совпадающей с его версией дате на обратной стороне статуэтки.

– Ричард купил ее для ваших родителей?

– Вижу, что об этом он тебе тоже не рассказывал. Он купил ее на их годовщину. У него был целый план – он хотел приготовить ужин, испечь торт. Они бы провели чудесный вечер вместе и снова стали бы любить друг друга. Но потом произошла авария, и ему так и не удалось все это сделать. Знаешь, она ведь была пустая внутри. Фигурка. Я подумала об этом, когда увидела осколки в коридоре в тот день… Наверное, он хотел показать ее кондитеру. Но Ричарду все-таки не стоит больше жениться. И мне следует позаботиться о том, чтобы этого не случилось.